Чтение 223–й страницы книги ~Отверженные~

бежавшие из ран Мариуса. Однако влажная теплота у самого уха, которой веяло
от уст раненого, указывала, что Мариус дышит и, следовательно, еще жив.
Коридор, куда свернул Жан Вальжан, был шире предыдущего. Идти становилось
довольно тяжело. Оставшаяся от вчерашнего ливня вода образовала ручеек,
бежавший посреди водостока, так что Жан Вальжан принужден был держаться
стены, чтобы не ступать по воде. Угрюмо брел он вперед. Он походил на те
порожденные ночью существа, что движутся ощупью, затерянные в подземных
шахтах мрака.

Между тем мало-помалу, потому ли, что из дальних отдушин пробивался в
Густую мглу слабый мерцающий свет, потому ли, что глаза Жана Вальжана
привыкли к темноте, зрение отчасти вернулось к нему, и он начал смутно
различать то стену, которую задевал плечом, то свод, под которым проходил.
Зрачок расширяется в темноте и в конце концов видит в ней свет подобно тому,
как душа вырастает в страданиях и познает в них бога.

Выбирать дорогу становилось все труднее. Направление сточных труб как
бы отражает направление улиц, над ними расположенных. Париж того времени
насчитывал две тысячи двести улиц. Попробуйте представить себе под ними
темную чащу переплетенных ветвей, называемую клоакой. Существовавшая в те
годы сеть водостоков, если вытянуть ее в длину, достигла бы одиннадцати
миль. Мы уже говорили, что благодаря подземным работам последнего
тридцатилетия теперь эта сеть - не менее шестидесяти миль длиной.

Жан Вальжан ошибся в самом начале. Он думал, что находится под улицей
Сен-Дени, но, к сожалению, это было не так. Под улицей Сен-Дени залегает
древний каменный водосток времен Людовика XIII, который ведет прямо к
каналу-коллектору, называемому Главной клоакой, с единственным поворотом
направо, на уровне прежнего Двора чудес, и единственным разветвлением под
улицей Сен-Мартен, где пересекаются крест-накрест четыре линии стоков. Что
же касается трубы Малой Бродяжной, со входным отверстием возле кабачка
"Коринф", то она никогда не сообщалась с подземельем улицы Сен-Дени, а
впадала в клоаку Монмартра; там-то и очутился Жан Вальжан. Здесь было очень
легко заблудиться: клоака Монмартра - одно из самых сложных переплетений
старой сети. По счастью, Жан Вальжан прошел стороной водостоки рынков,
напоминавшие своими очертаниями на плане целый лес перепутанных корабельных
снастей; однако ему предстояло еще немало опасностей, немало уличных
перекрестков, - ведь под землей те же улицы, - выраставших перед ним во мгле
вопросительным знаком. Во-первых, налево лежала обширная клоака Платриер,
настоящая китайская головоломка, простирающая свою хаотическую путаницу
стоков в виде букв Т и Z под Почтовым управлением и под ротондой Хлебного
рынка до самой Сены, где она заканчивается в форме буквы Y. Во-вторых,
направо - изогнутый туннель Часовой улицы с тремя тупиками, похожими на
когти. В-третьих, опять-таки налево, - ответвление под улицей Майль,
которое, почти сразу расходясь какой-то развилиной, спускаясь зигзагами,
впадает в большое подземелье-отстойник под Лувром, изрезанное и
разветвленное во всех направлениях. Наконец, за последним поворотом направо
- глухой тупик улицы Постников, не считая мелких закоулков, то и дело
попадающихся на пути к окружному каналу, который один только и мог привести
его к выходу в какое-либо отдаленное и, стало быть, безопасное место.

Если бы Жан Вальжан имел хоть малейшее понятие обо всем этом, он сразу
догадался бы, проведя рукой по стене, что он отнюдь не в подземной галерее
улицы Сен-Дени. Вместо старого, тесаного камня, вместо древней архитектуры,
сохранившей даже в клоаке горделивое величие, с полом и стенами крепчайшей
продольной кладки из гранита, цементированного известковым раствором, ценой
в восемьсот ливров за одну туазу, он нащупал бы современную дешевку,
экономный строительный материал буржуа, короче говоря, "труху", то есть
ноздреватый известняк на гидравлическом растворе, на бетонном основании,
ценой всего двести франков за метр. Но Жан Вальжан ничего этого не знал.

Он шел прямо вперед, с тревогой в душе, ничего не видя, ничего не зная,
положившись на случай, иначе говоря, вверив свою судьбу провидению.

Мало-помалу им овладевал ужас. Нависший над ним мрак проникал ему в
душу. Он брел наугад среди неведомого. Сеть клоаки вероломна, она полна
головокружительных переплетений. Горе тому, кто попал в эту преисподнюю
Парижа. Жану Вальжану приходилось отыскивать и даже изобретать дорогу, не
видя ее. В этой неизвестности каждый шаг, на который он отваживался, мог
стать его последним шагом. Как ему выбраться отсюда? Найдет ли он выход и
успеет ли найти его вовремя? Позволит ли эта гигантская подземная губка, вся
в каменных ячейках, проникнуть в себя и пробиться наружу? Не подстерегает ли
его во тьме какая-нибудь неожиданность, какое-нибудь непреодолимое
препятствие? Неужели Мариусу грозит смерть от потери крови, а ему от голода?
Неужели им обоим суждено погибнуть здесь, и от них останутся только два
скелета где-нибудь в закоулке, среди вечной ночи? Кто знает! Он задавал себе
эти вопросы и не находил ответа. Утроба Парижа - бездонная пропасть. Подобно
древнему пророку, он находился во чреве чудовища.

И вдруг его поразила одна странность. Шагая напрямик, все вперед и
вперед, он внезапно почувствовал, что больше не поднимается; течением ручья
его било по ногам сзади, вместо того чтобы заливать носки его башмаков.
Теперь водосток спускался под гору. Почему? Неужели он выйдет сейчас к
берегам Сены? Это грозило большой опасностью, но возвращаться назад было еще
опаснее. Он продолжал идти вперед.

Однако путь его вел совсем не к Сене. С двускатного бугра
правобережного Парижа сточные воды сбрасываются по обоим его уклонам - в
Сену и в Главную клоаку. Гребень этого бугра, служащего водоразделом,
изгибается самым прихотливым образом. Высшая точка, откуда разбегаются
водостоки, находится в клоаке Сент-Авуа, за улицей Мишель-ле-Конт, в клоаке
Лувра, около бульваров, и в клоаке Монмартра, возле Центрального рынка. Эту
высшую точку гребня и миновал Жан Вальжан. Он спускался теперь к окружному
каналу; сам того не подозревая, он был на правильном пути.

Достигнув поворота, он всякий раз ощупывал углы, и если обнаруживал,
что новый проход уже прежнего коридора, он не сворачивал туда, а продолжал
идти прямо, справедливо полагая, что каждый узкий ход неминуемо заведет его
в тупик и только отдалит от цели, то есть от выхода на свет. Таким образом,
ему четыре раза удалось избежать западни, расставленной для него во тьме в
виде четырех перечисленных нами лабиринтов.

И вдруг он почувствовал, что уже миновал кварталы Парижа, где все
замерло от страха перед восстанием, где баррикады преградили уличное
движение, и что он вступает под улицы обычного, живого Парижа. Над его
головой раздавался немолчный гул, как бы отдаленные раскаты грома Это
катились колеса экипажей.

По его расчету, он шел уже около получаса, но даже и не думал об
отдыхе; он только переменил руку, которой поддерживал Мариуса. Мрак все
сгущался, но именно это и успокаивало его.

Внезапно прямо перед ним легла его тень. Она вырисовывалась на каменных
плитах пола; слабый, едва различимый багровый отблеск, слегка окрасивший
камень у него под ногами и своды над головой, дрожал справа и слева по
осклизлым стенам туннеля. Он в изумлении обернулся.

Позади него, в конце коридора, на огромном, как ему казалось,
расстоянии, пронизывая густую мглу, пылала зловещая звезда, точно
устремленный на него глаз.

Это было полицейское око - мрачное светило подземных трущоб.

За этой звездой колыхались восемь или десять черных теней, длинных,
зыбких, угрожающих.

Глава вторая. ПОЯСНЕНИЕ

Днем 6 июня в водостоках было приказано произвести облаву. Из опасения,
как бы клоака не послужила убежищем для побежденных, префекту полиции Жиске
поручили обыскать Париж подземный; пока генерал Бюжо очищал Париж наземный;
эта двойная согласованная операция требовала двойной стратегии от
государственной власти, представленной наверху войсками, внизу - полицией.
Три отряда агентов и рабочих клоаки обследовали вдоль и поперек подземную
свалку Парижа, один - вдоль правого берега Сены, другой - вдоль левого,
третий - в центральной части города.

Полицейских вооружили карабинами, дубинками, саблями и кинжалами.

Луч света, направленный в этот миг на Жана Вальжана, исходил из фонаря
полицейского дозора, проверявшего правый берег.

Дозор только что обошел кривую галерею с тремя тупиками, расположенную
под Часовой улицей. Пока они обшаривали с фонарем все закоулки этих тупиков,
Жан Вальжан набрел на вход в галерею, обнаружил, что она гораздо уже
главного коридора, и не свернул в нее. Он прошел мимо. На обратном пути из
галереи под Часовой улицей полицейским почудился звук шагов, удалявшихся в
сторону окружного канала Это и были шаги Жана Вальжана. Сержант, начальник
дозора, поднял фонарь, и весь отряд начал всматриваться в туман, в
направлении, откуда слышался шум.

Для Жана Вальжана это была невыразимо страшная минута.

По счастью, он хорошо видел фонарь, а фонарь освещал его плохо. Фонарь
был светом, Жан Вальжан - тенью. Он был очень далеко, он сливался с
окружающей мглой. Он прижался к стене и застыл на месте.

Впрочем, он не вполне отдавал себе отчет в том, что за тени движутся
там, позади. От бессонницы, голода, волнения он был как в бреду. Ему
мерещилось пламя и вокруг пламени какие то привидения. Что это было? Он не
понимал.

Когда Жан Вальжан остановился, шум затих.

Дозорные прислушивались, но ничего не слышали, всматривались, но ничего
не видели. Они стали совещаться.

В ту пору в водостоке Монмартра на этом месте находился так называемый
"служебный перекресток", уничтоженный впоследствии из за небольшого озерка:
туда стекали потоки дождевой воды, скоплявшейся там во время сильных ливней.
Весь отряд мог разместиться на этой площадке.