"самоокарауливание" а по-нашему -- [самоохрана], еще в 1918 году
провозглашенное? Ведь это -- одно из главных русл лагерного растления:
позвать арестанта в самоохрану! Ты -- пал, ты -- наказан, ты -- вырван из
жизни, -- но хочешь быть не на самом низу? Хочешь еще над кем-то выситься с
винтовкой? над братом своим? На! держи! А побежит -- стреляй! Мы тебя даже
[товарищем] будем звать, мы тебе -- красноармейский паёк.
чем чисто-вольные охранники. (Как угадать: тут действительно курослепая вера
в "социальную самодеятельность"? Или ледяной презрительный расчёт на самые
низкие человеческие чувства?)
начальников ОЛПов все были из зэков в 30-е годы. И заведующий транспортом. И
заведующий производством. (А как же иначе, если 37 чекистов на 100 тысяч
зэков Беломорканала?) Да [оперуполномоченные] -- и те были из зэков!! Дальше
в "самодеятельности" уже и идти некуда: сами над собой следствие вели! Сами
против себя стукачей заводили!
здесь. Они -- всем известны, их уже описывали и будут. Довольно с меня
признать их. Это -- общее направление, это -- закономерность.
заметить, что есть дома, которые и в мороз держат тепло.
вспомню или как встречу бывшего зэка -- так личность.
других! ведь не стану же я бригадиром, чтобы заставлять работать других.
или бригадиром, раз никто в лагере не может избежать этой наклонной горки
растления? Раз правда и ложь -- родные сестры? Значит, за какой-то сук вы
уцепились? В какой-то камень вы упнулись -- и дальше не поползли? Может,
злоба всё-таки -- не самое долговечное чувство? Своей личностью и своими
стихами не опровергаете ли вы собственную концепцию? *(4)
люди? На протяжении этой книги уже замечали их уверенное шествие через
Архипелаг -- какой-то молчаливый крестный ход с невидимыми свечами. Как от
пулемёта падают среди них -- и следующие заступают, и опять идут. Твёрдость,
не виданная в XX веке! И как нисколько это не картинно, без декламации. Вот
какая-нибудь тётя Дуся Чмиль -- круглолицая спокойная совсем неграмотная
старушка. Окликает конвой:
неё -- букет из пунктов 58-й).
конвою. Она простодушно задумывается над этим вопросом: срок? Да разве людям
дано знать сроки?..
отсидишь, еще может и больше.
бумажка: освободить!
Едва ли! Известно, что "монашек" только и держали с проститутками и блатными
на штрафных ОЛПах. А между тем, кто из верующих -- растлился? Умирали -- да,
но -- не растлились?
вере, укрепились ею и выжили не растленными?
и не ошибаются в выборе. Те, кто успевают заметить, что не им одним худо --
но рядом еще хуже, еще тяжелей.
стукачами?
добровольно пошел в 1941 году в народное ополчение, дальше известно -- плен
под Вязьмою. Весь плен немецкий провёл в лагере. Дальше известно -- посажен
у нас. Десятка. Я познакомился с ним зимою на общих работах в Экибастузе.
Прямота так и светилась из его крупных спокойных глаз, какая-то несгибаемая
прямота. Этот человек никогда не умел духовно гнуться -- и в лагере не
согнулся, хотя из десяти лет только два работал по специальности и почти
весь срок не получал посылок. Со всех сторон в него внедряли лагерную
философию, лагерное тление, но он не способился усвоить. В Кемеровских
лагерях (Антибесс) его напорно вербовал опер. Григорьев ответил вполне
откровенно: "Мне [противно] с вами разговаривать. Найдется у вас много
охотников и без меня." -- "На карачках приползешь, сволочь!" -- "Да лучше на
первом суку повешусь." И послан был на штрафной. Вынес там полгода. -- Да
что, он делал [ошибки] еще более непростительные: попав на
сельхозподкомандировку, он отказался от предложенного (как почвоведу)
бригадирства! -- с усердием же полол и косил. Да еще глупей: в Экибастузе на
каменном карьере он отказался быть учётчиком -- лишь по той причине, что
пришлось бы для работяг приписывать тухту, за которую потом, очнувшись,
будет расплачиваться (да еще будет ли?) вечно-пьяный вольный десятник. И
пошел ломать камень! Чудовищная неестественная его честность была такова,
что ходя с бригадой овощехранилища на переработку картошки -- он не воровал
её там, хотя все воровали. Будучи устроен в привилегированной бригаде
мехмастерских у приборов насосной станции -- покинул это место лишь потому,
что отказался стирать носки вольному холостому прорабу Трейвишу (уговаривали
бригадники: да не всё ли равно тебе, какую работу делать? Нет, оказывается
не всё равно!). Столько раз избирал он худший и тяжелый жребий только бы не
искривиться душой! -- и не искривился ничуть, я этому свидетель. Больше
того: по удивительному влиянию светлого непорочного духа человека на о
(теперь в такое влияние совсем не верят, не понимают) -- организм уже
немолодого (близ 50-ти лет) Григория Ивановича в лагере укреплялся: у него
совсем исчез прежний суставной ревматизм, а после перенесённого тифа он стал
особенно здоров: зимой ходил в бумажных мешках, проделывая в них дырки для
головы и рук -- и не простужался!
у кого есть устоявшееся ядро, а не та жалкая идеология "человек создан для
счастья", выбиваемая первым ударом нарядчикова дрына?
нравственностью, никаким духовным воспитанием. (Случай -- вовсе не
теоретический, за наше славное пятидесятилетие таких выросло -- миллионы.)
подготовлен. Потому что и на воле растлеваются, да отменней лагерников
иногда.
глумления -- он не больше растлен, чем плевавшие лагерники?
по два человека? Да наверное так.
человек стать подлецом в лагере, если не был им до него".
открывается в нём его внутреннее подлое, чему раньше просто не было нужды?
наоборот, от сознания и неотвратимой веры в человеческую сущность зависело:
сделаться тебе животным или остаться человеком".
Ивашев-Мусатов с горячностью доказывает то же.
были лагеря, а потому еще, что мы, советские люди, ступали на почву
Архипелага духовно безоружными -- давно готовыми к растлению, еще на воле
тронутые им, и уши развешивали слушать от старых лагерников "как надо в
лагере жить".
людьми возникает, и даже в крайней беде, -- да не между такими сухими и
гадкими людьми, как мы, при воспитании наших десятилетий?
покинула замерзающую подругу на лесной дороге, а осталась почти наверное
погибнуть с нею сама -- и спасла? Уж эта ли беда -- не крайняя?
Яковенко? Он отбыл два срока, только что освободился и жил вольняшкой на
Воркуте, только-только начинал ползать без конвоя и обзаводиться первым
гнёздышком. 1949 год. На Воркуте начинаются посадки бывших зэков, им дают
новые сроки. Психоз посадок! Среди вольняшек -- паника! Как удержаться? Как
быть понезаметнее? Но арестован Я. Д. Гродзенский, друг Яковенко по
воркутинскому же лагерю, он доходит на следствии, передач носить некому. И
Яковенко -- бесстрашно носит передачи! Хотите, псы, -- гребите и меня!
протянул и спас в крутую минуту?
что [каждого] им удавалось смять.
(одно окисляется, а другое в это самое время восстанавливается), так и в
лагере (да и повсюду в жизни) не идёт растление без восхождения. Они --
рядом.
Особых, создалось с какого-то времени иное [поле]: процесс растления был
сильно затруднён, а процесс восхождения стал привлекателен даже для лагерных
шкур.