переводов Ахматовой, вообще нельзя ручаться за ее авторство в том или
ином конкретном случае. Поскольку Ахматова часто пользовалась помощью
тех или иных литературных сотрудников. И, дескать лучше вообще в
собрания сочинений Ахматовой ее переводов не включать. А вы как
считаете?
[Бродский:]
сотрудничество и вы делаете это в четыре руки, то, действительно, уже
не помнишь, кто сделал что. Что касается переводов из Леопарди, то
полагаю, что Толька, наверное, отнесся к этому делу с большим
воодушевлением, чем Ахматова. Подумайте сами -- на дворе, с Божьей
помощью, 1965 год! Помимо всего прочего, для Наймана это еще было и
приобщение к культуре. То есть ему наверняка переводить Леопарди было
интересней, чем Ахматовой. И поэтому, может быть, он в этом сборничке
сделал больше. А может быть, он немножечко преувеличивает. Хотя, в
конце концов, это неважно -- кто именно перевел то или иное
стихотворение. Главное, что Ахматова этим занималась серьезно. И эту
серьезность следовало бы уважать.
[Волков:]
-- Галчинского, Норвида, Милоша; итальянцев -- Умберто Саба, Сальваторе
Квазимодо. Переводили из Джона Донна. И даже перевели пьесу Томаса
Стоппарда "Розенкранц и Гильденстерн мертвы"...
[Бродский:]
[Волков:]
приезжает русскоязычный театр из Израиля и они будут показывать эту
пьесу Стоппарда именно в вашем переводе. Вы пойдете на спектакль?
[Бродский:]
[Волков:]
известными иллюстрациями Пикассо к "Метаморфозам" Овидия. Должен
сказать, что я тоже поклонник ваших рисунков. Двойной портрет, который
вы сделали с меня и Марианны, висит у нас на стене, обрамленный, и я
хотел спросить -- вам никогда не приходило в голову собрать свои
рисунки и, быть может, издать их?
[Бродский:]
портретах, то я уж не помню, кого и когда я рисовал. Единственный
человек, кто, как я знаю, пытался собирать мои рисунки, это Эра
Коробова, бывшая жена Наймана. Она даже статью об этих рисунках
напечатала в "Русской мысли". Кстати, недавно я увидел где-то
воспроизведенным мой портрет Сережи Довлатова. И мне этот рисунок
ужасно понравился! По-моему, ужасно похож!
[Волков:]
Москве. Об этом портрете Довлатов, кстати, любил рассказывать такую
историю. Он показал его своему знакомому американцу, который заметил,
что нос нарисован не совсем точно. На что Довлатов заявил: "Значит,
придется мне сделать пластическую операцию носа"... Я еще видел ваш
портрет Лосева, тоже очень похожий. Он воспроизведен в его книге
стихов.
[Бродский:]
[Волков:]
она цитирует следующее свое четверостишие:
Опять-таки, вы хорошо знаете, что Ахматова просто так, по наитию или
прихоти, своих стихов в письмах приводить не могла. Это всему ее облику
противоречило бы, всем ее привычкам. Она, как известно, посвящения на
своих книгах шлифовала подолгу, а потом получалось: "такому-то -- от
Ахматовой". И она, конечно, превосходно понимала, что все ее
сохранившиеся письма когда-нибудь будут опубликованы и тщательнейшим
образом исследованы и прокомментированы. Мне иногда даже кажется, что
некоторые из своих писем Ахматова сочиняла в расчете именно на такие --
тщательные, под лупой -- исследования будущих "ахматоведов". Почему же
это четверостишие появилось в письме к вам?
[Бродский:]
в виду ее отношения с Исайей Берлином? Но у него совсем не безумные
глаза. У кого же из ее друзей были безумные глаза? Может быть, у
Недоброво? По-моему, безумные глаза были отчасти у Гумилева, а отчасти
у Пунина. И еще, вероятно, у Шилейко.
[Волков:]
просто рехнулся!
[Бродский:]
не знаю, почему Ахматова именно это четверостишие процитировала в
письме именно ко мне. Но лично я все эти ее "речи-встречи" и
"речи-невстречи" воспринимаю как проходные рифмы, вроде как
"радость-младость" у Пушкина. И потому я эти ахматовские
"речи-встречи-невстречи" одно от другого не отличаю.
[Волков:]
находила". И приводит в пример то самое четверостишие, которое Ахматова
цитировала в письме к вам. В этом же письме Ахматова объясняет, что эти
стихи были ею забыты и потеряны, а теперь вдруг "вынырнули" из ее
бумаг. Я в связи с этим вспоминаю историю, которую где-то прочел -- об
одном русском аристократе. Он, когда у него было много денег,
расшвыривал золотые монеты по своему кабинету. А потом, когда наступали
худые времена, ползал по полу и выковыривал из разных щелей
закатившиеся туда золотые. Вам не кажется, что и Ахматова создала себе
немножко похожий ритуал -- я имею в виду, в творческом плане?
[Бродский:]
При том, что у Ахматовой особенного хаоса в этих делах не наблюдалось,
она, тем не менее, всегда куда-то что-то закладывала. В Комарове она,
помнится, сидела за своим столиком -- у нее был такой высокий столик,
который был ей по грудь или, может быть, чуть-чуть пониже. У этого
столика была такая полка внизу, где лежали всякие папки, бумажки и тому
подобное. И у Ахматовой было обыкновение как бы вслепую шарить по этой
полке. И вытаскивать время от времени ту или иную бумажку, на которой
вполне могло оказаться какое-то позабытое стихотворение. И еще у нее
были тетради, в которые она записывала всякую всячину; стихи, прозу,
черновики писем, выписки всякого рода, адреса... И вполне возможно,
что, перелистывая такую тетрадь, она могла наткнуться на какой-то свой
стих сравнительно давнего времени. И тогда она говорила, что вот это
стихотворение "вынырнуло".
[Волков:]
сложные игры затевала. Она в свои тетради в пятидесятые и шестидесятые
годы вписывала стихи, под которыми ставила даты "1909" и " 1910". И так
их и печатала как свои ранние стихи. Кстати, в XX веке, когда в
искусстве стал важным приоритет в области художественных приемов, такие
номера многие откалывали. Малевич, например, приехавший в Берлин в
конце двадцатых годов, написал там целый цикл картин, датированных
предреволюционными годами...
[Бродский:]
нормальное кокетство. Затем -- соперничество с кем-нибудь, с
какой-нибудь идиоматикой или с какими-нибудь мыслями, которые в свое
время были высказаны современниками. И когда Ахматова делала подобное,
то она, я думаю, даже имела право на это. Потому что она, может быть,
говорила себе: да ведь я про это раньше думала, чем икс или игрек, я
Корнев Павел
Самойлова Елена
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Флинт Эрик