Чтение 226–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

замечая волнения короля, - я подумал, что неплохо было бы обратить внимание
на Юг, где нас могли бы захватить врасплох; вот почему мне показалось, что
необходимо как можно скорее составить план обороны и отправить на Юг
главнокомандующего с армией.

- Да, и вы представили свой план господину де Нарбону, переговорив
предварительно с господином де Жансоне и некоторыми членами Жиронды?

- Господин де Жансоне - мой друг, государь, и я полагаю, что он, как и я,
друг вашему величеству.

- Значит, я имею дело с жирондистом? - усмехнувшись, спросил король.

- Вы, государь, имеете дело с патриотом, верным слугою короля.

Людовик XVI закусил толстые губы.

- Значит ли это, что вы отказались от временного исполнения обязанностей
министра иностранных дел ради служения королю и отечеству?

- Государь! Я прежде всего ответил, что предпочел бы портфелю министра,
временного или постоянного, обещанное мне назначение командующим армией; я -
солдат, а не дипломат.

- ,А меня уверяли, что вы, напротив, и солдат, и дипломат.

- Это слишком большая честь для меня, государь.

- Я настаивал на атом назначении.

- Да, государь; а я продолжал отказываться, хотя вовсе не хотел бы
вызвать ваше неудовольствие.

- Почему же вы отказываетесь?

- Потому что положение серьезно, государь; господин де Нарбон смещен,
господин де Лесса скомпрометирован: всякий, кто хоть сколько-нибудь себя
уважает, имеет право отказаться от этого места или попросить, чтобы его
использовали в соответствии с его способностями. Итак, государь, осталось
выяснить, стою я чего-либо или нет; ежели я ничего не стою, оставьте меня в
моей безвестности; кто знает, какая судьба ждет меня, ежели я стану
известен? Если же я чего-нибудь стою, не делайте из меня министра на одни
день, не облекайте меня властью на миг; но дайте мне то, на что я могу
опереться, чтобы и вы могли опереться на меня. Наши дела - простите,
государь, как видите, ваше величество, я считаю эти дела своими - наши дела
за границей настолько плохи, что монархи вряд ли захотят иметь дело с
временным министром; это временное назначение - простите мне прямоту солдата
(не было никого скрытнее Дюмурье; однако при определенных обстоятельствах
ему хотелось выглядеть искренним) - это временное назначение вызовет
неудовольствие Собрания, и в глазах его членов я лишусь популярности; скажу
более: это временное назначение скомпрометировало бы и короля, так как могло
бы показаться, что он дорожит своим прежним кабинетом министров и лишь ждет
удобного случая, чтобы к нему вернуться.

- А что если бы таково и было мое намерение? Вы полагаете, сударь, что
это было бы невозможно?

- Я считаю, государь, что настало время навсегда порвать с прошлым.

- Да, а мне - записаться в Клуб якобинцев, не так ли? Так вы сказали
Лапорту.

- Даю голову на отсечение, что если бы вы, ваше величество, так
поступили, вы примкнули бы разом ко всем партиям, но к якобинцам, быть
может, скорее других.

- Отчего же вы мне не советуете прямо сейчас надеть красный колпак?

- Эх, государь, если бы это могло помочь... - проговорил Дюмурье.

Король на минуту задержал недоверчивый взгляд на человеке, ответившем ему
таким образом, а затем продолжал:

- Итак, вы хотите стать постоянным министром?

- Я ничего не хочу, государь; я готов исполнить любые приказания короля,
но предпочел бы, чтобы король послал меня на границу, а не оставлял в
Париже.

- А если я, напротив, прикажу вам остаться в Париже и занять кресло
министра иностранных дел? Что вы на это скажете?

Дюмурье улыбнулся.

- Я бы сказал, государь, что вы вернулись к предубеждению против меня,
которое вам внушали.

- Совершенно верно, господин Дюмурье... Итак, вы - мой министр.

- Государь! Я всегда к услугам вашего величества, однако...

- У вас есть какие-нибудь условия?

- Замечания, государь.

- Я вас слушаю.

- В наше время пост министра - не то, что было раньше; оставаясь верным
слугой вашего величества, я, войдя в кабинет министров, окажусь и на службе
у народа. Так не требуйте от меня с этой минуты речей, к которым вас
приучили мои предшественники: я буду говорить так, как того требуют от меня
свобода и Конституция; исполняя обязанности вашего министра, я не смогу
бывать при дворе; у меня не будет на это времени, и я нарушу королевский
этикет ради служения моему королю; я буду работать только с вами или в
совете и, предупреждаю вас заранее, государь, что это будет настоящая
борьба.

- Борьба? Почему же?

- О, это нетрудно объяснить, государь: почти весь ваш дипломатический
корпус представляют отъявленные контрреволюционеры; вы будете вынуждены
сменить его состав, я буду препятствовать выбору дипломатов по вашему вкусу,
я предложу вашему величеству таких людей, имена которых вам ничего не
скажут; другие вам не понравятся.

- Ив этом случае, сударь?.. - торопливо перебил Людовик XVI.

- В том случае, государь, когда отвращение вашего величества будет
слишком велико и достаточно мотивировано, то, так как вы - хозяин, я
подчинюсь; но если ваш выбор будет вам навязан вашим окружением и я буду
ясно видеть, что это поведет к тому, чтобы опорочить ваше имя, я буду
умолять ваше величество об отставке... Государь! Подумайте, какие огромные
опасности грозят вашему трону; его должно поддерживать общественное доверие,
а оно, государь, зависит от вас!

- Позвольте мне вас прервать, сударь.

- Государь... Дюмурье поклонился.

- Я уже давно размышляю об этих опасностях. Указав рукой на портрет Карла
I, он вытер лоб платком и продолжал:

- Да если бы я и захотел об этом забыть, этот портрет заставил бы меня
вспомнить!

- Государь!..

- Погодите, я еще не все сказал. Я в таком же положении, мне грозят те же
опасности; может быть, эшафот Уайт-холла будет возведен на Гревской площади.

- Вы смотрите слишком далеко, государь!

- Я смотрю в будущее, сударь. В этом случае я взойду на эшафот так, как
это сделал Карл Первый; возможно, не как рыцарь, но по крайней мере как
христианин... Продолжайте, сударь.

Дюмурье молчал, пораженный твердостью короля, которой он не ожидал.

- Государь! - молвил он наконец. - Позвольте мне перевести разговор на
другую тему.

- Как вам будет угодно, сударь, - отвечал король, - однако я еще раз хочу
подчеркнуть, что я не страшусь будущего, которым меня хотят запугать, а если
и страшусь, то во всяком случае я к нему готов.

- Государь, следует ли мне по-прежнему считать себя вашим министром
иностранных дел после того, что я имел честь вам сказать?

- Да, сударь.

- В таком случае я на первый же совет принесу, четыре депеши;
предупреждаю ваше величество, что они ни изложенными в них принципами, ни
стилем не похожи на те, что подавали мои предшественники: они будут
продиктованы обстоятельствами. Если первый опыт удовлетворит ваше
величество, я буду продолжать; если же нет, государь, мои солдаты всегда
готовы отправиться на границу, чтобы там служить вашему величеству; что бы
ни говорили вашему величеству о моих дипломатических талантах, - прибавил
Дюмурье, - мое настоящее призвание и дело моей жизни за последние тридцать
шесть лет - война. Он поклонился, намереваясь уйти.

- Подождите, - остановил его король, - мы договорились об одном деле, но
остается еще немало других дел.

- Вы говорите о моих коллегах?

- Да; я не хочу, чтобы вы мне говорили, что вам мешает такой-то или
такой-то: подберите кабинет министров сами.

- Государь, это большая ответственность!

- Мне кажется, я иду навстречу вашим пожеланиям, поручая это дело вам.

- Государь! Я никого в Париже не знаю за исключением некоего Лакоста, -
заметил Дюмурье, - его я и рекомендую вашему величеству на пост морского
министра.

- Лакост? - переспросил король. - Это простой комиссар-распорядитель?

- Да, государь, он подал в отставку ради того, чтобы не участвовать в
несправедливости, затеянной господином де Бонном.

- Это хорошая рекомендация... Что же касается остальных...

- Я должен посоветоваться, государь.

- Могу ли я полюбопытствовать, с кем вы хотите посоветоваться?

- С Бриссо, Кондорсе, Петионом, Редерером, Жансоне...

- Одним словом, со всей Жирондой.

- Да, государь.

- Ну что ж, пусть будет Жиронда; посмотрим, сможет ли она лучше решить
эту проблему, нежели конституционалисты и фельяны.

- Остается еще одно дело, государь.

- Какое?

- Надобно знать, удовлетворят ли вас четыре письма, которые я напишу.