трясину. На каком протяжении? Установить невозможно. Мрак в этом месте был
непрогляднее, чем где бы то ни было. Это был омут грязи в пещере ночи.
ступил в яму. На поверхности была вода, на дне - тина. Все равно надо было
пройти. Возвращаться назад немыслимо. Мариус, казалось, был при последнем
издыхании, и сам он изнемогал. Да и куда ему идти? Жан Вальжан двинулся
вперед. К тому же на первых порах яма показалась ему неглубокой. Но чем
дальше он продвигался, тем глубже увязали ноги. Вскоре тина дошла ему до
икр, а вода выше колен. Он шагал, поднимая Мариуса обеими руками как можно
выше над водой. Тина доходила ему теперь уже до колен, а вода до пояса. Он
уже не мог вернуться назад. Его затягивало все глубже и глубже. Ил,
достаточно плотный, чтобы выдержать тяжесть одного человека, не мог,
очевидно, выдержать двоих. Мариусу и Жану Вальжану удалось бы выбраться
только поодиночке. Но Жан Вальжан продолжал идти вперед, неся на себе
умирающего, а может быть, - кто знает? - мертвеца.
передвигал ноги в этой глубокой тине. Толща грязи, служившая опорой, была в
то же время и препятствием. Он по-прежнему приподнимал Мариуса над
поверхностью и с нечеловеческим напряжением сил двигался вперед, погружаясь
все глубже. Над водой оставалась только голова и две руки, державшие
Мариуса. Где-то на старинной картине всемирного потопа изображена мать,
которая вот так поднимает над головой своего ребенка.
тот, кто увидел бы это лицо во тьме, принял бы его за маску, всплывшую над
водой. Жан Вальжан смутно различал над собой свесившуюся голову и посинелое
лицо Мариуса. Он сделал последнее отчаянное усилие и шагнул вперед; вдруг
нога его наткнулась на что-то твердое, нашла точку опоры. Еще миг, и было бы
поздно!
этой точке опоры. Она показалась ему первой ступенькой лестницы, ведущей к
жизни.
началом каменного настила, который не обрушился, а только осел и прогнулся
под водой, подобно доске. Хорошо выложенный настил в таких случаях
выгибается дугой и держится прочно. Эта часть мощеного дна водостока,
наполовину затопленная, но устойчивая, представляла собою своего рода
лестницу, и, попав на эту лестницу, человек был спасен. Жан Вальжан поднялся
по наклонной плоскости и достиг другого края провала.
указание свыше, он так и остался коленопреклоненным, от всей души вознося
безмолвную молитву богу.
сгибаясь под тяжестью раненого, которого тащил на себе, с него струились
потоки грязи, но душа была полна неизъяснимым светом.
Глава седьмая. ПОРОЮ ТЕРПЯТ КРУШЕНИЕ ТАМ, ГДЕ НАДЕЮТСЯ ПРИСТАТЬ К БЕРЕГУ
своих сил. Напряжение последних минут доконало его. Усталость дошла до
такого предела, что через каждые три-четыре шага он принужден был делать
передышку и прислоняться к стене. Однажды, когда ему пришлось присесть на
выступ у стены, чтобы переложить Мариуса поудобнее, он почувствовал, что не
может подняться. Но если телесные его силы иссякли, то воля не была
сломлена. И он встал.
поднимая головы, не переводя духа, и вдруг стукнулся о стену. Он достиг
угла, где водосток сворачивает в сторону, и так как он шел с низко опущенной
головой, то на повороте наткнулся на стену. Он поднял глаза и вдруг, в конце
подземелья, где-то впереди, далеко-далеко - увидел свет. На этот раз свет не
казался угрожающим, это был приветливый белый свет. Дневной свет.
огненной, она испытала бы то же, что испытал Жан Вальжан. В безумном порыве,
на своих искалеченных, обгорелых крыльях она устремилась бы к лучезарным
вратам. Жан Вальжан уже не чувствовал усталости, не ощущал тяжести Мариуса,
стальные мышцы его снова напряглись. Он уже не шел, а бежал. И все яснее и
яснее впереди обозначался просвет. Это была полукруглая арка, расположенная
ниже постепенно опускавшегося свода и более узкая, чем галерея, суживавшаяся
по мере того, как понижался свод. Конец туннеля напоминал собою внутренность
воронки, с узким, неудобным выходом, вроде калитки смирительного дома,
подходящей для тюрьмы, но никак не для клоаки; впоследствии эта
несообразность была исправлена.
видимости, редко поворачивалась на проржавленных петлях и плотно прилегала к
каменному наличнику, висел массивный замок, красный от ржавчины и похожий на
громадный кирпич. Была видна замочная скважина и тяжелый замочный язык,
глубоко задвинутый в железную скобу. Замок, по-видимому, был заперт на два
поворота и казался крепким тюремным замком, на какие не скупился в те
времена старый Париж.
коса, узкая, но не настолько, чтобы нельзя было пройти по ней, отдаленные
набережные Парижа - этой бездны, где так легко скрыться, широкий горизонт,
свобода. Направо, вниз по реке, виднелся Иенский мост, налево, вверх по
течению, - мост Инвалидов- самое подходящее место, чтобы дождаться темноты и
незаметно ускользнуть. Это был один из самых безлюдных уголков Парижа,
набережная против Большого Камня. Сквозь железные прутья решетки влетали и
вылетали мухи.
подойдя к решетке, судорожно впился в прутья обеими руками; толчок был
бешеный, результата никакого. Решетка не дрогнула. Жан Вальжан рванул каждый
прут по очереди, надеясь, что удастся выломать наименее прочный и, орудуя им
как рычагом, приподнять дверь или сбить замок. Ни один прут не подался. Даже
у тигра зубы в деснах не сидят так прочно. Ни рычага, ничего тяжелого под
рукой. Препятствие было непреодолимо. Отворить дверь невозможно.
начать сызнова страшное путешествие, уже раз им проделанное, он был не в
силах. К тому же, как снова перебраться через топь, откуда они выбрались
чудом? Да и помимо топи, разве не было там полицейского патруля, от
которого, конечно, не удалось бы скрыться во второй раз? Куда же идти? Какое
направление избрать? Спускаться по уклону вовсе не значило дойти до цели.
Даже если найдется другой выход, он тоже окажется замурованным или
загороженным решеткой. Очевидно, все выходы запирались таким образом.
Решетка, через которую они проникли, лишь случайно оказалась неисправной,
остальные колодцы клоаки были надежно закрыты. Они спаслись лишь для того,
чтобы попасть в темницу.
Силы иссякли, надежды рухнули.
чувствовал, как, раскачивая черные нити, ползет к ним во мраке чудовищный
паук.
плиты, возле все еще неподвижного Мариуса; голова его склонилась к коленям.
Выхода нет! Это была последняя капля в чаше отчаяния.
Он думал о Козетте.
Глава восьмая. ЛОСКУТ ОТ РАЗОРВАННОГО СЮРТУКА
голос проговорил шепотом:
отчаяние. Жан Вальжан подумал, что бредит. Он не слышал шагов. Что же это
такое? Он поднял глаза.
очевидно, он снял их, чтобы неслышно подкрасться к Жану Вальжану.
сразу узнал человека. Это был Тенардье.
нападение; даже захваченный врасплох, он сразу овладел собой. Притом, его
положение не могло стать хуже, чем было: отчаяние, достигшее крайних
пределов, уже ничем нельзя усугубить, и даже сам Тенардье неспособен был
сгустить мрак этой ночи.
прищурился, слегка сжав губы, стараясь хорошенько разглядеть незнакомца. Ему
это не удалось. Жан Вальжан, как мы уже сказали, сидел спиной к свету и
вдобавок был так обезображен, так залит кровью и запачкан грязью, что даже в
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Акунин Борис
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Посняков Андрей