ночью. Было уже достаточно темно, чтобы потеряться на расстоянии, и еще
достаточно светло, чтобы узнать друг друга вблизи.
ласкового и торжественного покоя; бывают минуты забытья, когда страдания и
тревоги перестают терзать несчастного; мысль затуманивается, благодатный
мир, словно ночь, обволакивает мечтателя, и душа в лучистых сумерках,
подобно небу, тоже озаряется звездами. Жан Вальжан невольно отдался
созерцанию этой необъятной светящейся мглы над головой, задумавшись, он
погрузился в торжественную тишину вечного неба, словно в очистительную
купель самозабвения и молитвы. Потом, спохватившись, словно вспомнив о
долге, он нагнулся над Мариусом и, зачерпнув в ладонь воды, брызнул ему
несколько капель в лицо. Веки Мариуса не разомкнулись, но полуоткрытый рот
еще дышал.
какое-то неясное беспокойство, - так бывает, когда кто-то не замеченный вами
стоит у вас за спиной.
человеку.
правом кулаке дубинку со свинцовым набалдашником, стоял в нескольких шагах
позади Жана Вальжана, склонившегося над Мариусом.
испугала бы темнота, человека разумного - дубинка.
не кто иной, как Жавер. Неожиданно выйдя целым и невредимым с баррикады,
Жавер тут же отправился в полицейскую префектуру, во время короткой
аудиенции доложил обо всем префекту и тотчас вернулся к исполнению своих
обязанностей, в которые входило, как мы помним из найденного при нем листка,
особое наблюдение за правым берегом Сены, вдоль Елисейских полей,
привлекавшим с некоторых пор внимание полиции. Там он заметил Тенардье и
пошел за ним следом. Остальное мы уже знаем.
Жаном Вальжаном, была хитрой уловкой со стороны Тенардье. Тенардье чуял, что
Жавер все еще здесь; человек, которого преследуют, наделен безошибочным
нюхом; необходимо было бросить кость этой ищейке. Убийца! Какая находка! Это
был жертвенный дар, на который всякий польстится. Выпуская на волю Жана
Вальжана вместо себя, Тенардье науськивал полицейского на новую добычу,
сбивал его со следа, отвлекая внимание на более крупного зверя, вознаграждал
Жавера за долгое ожидание, что всегда лестно для шпиона, а сам, заработав
вдобавок тридцать франков, твердо рассчитывал ускользнуть при помощи этого
маневра.
за другой, попасть от Тенардье к Жаверу - было тяжким ударом.
непохож. Не меняя позы и лишь крепче сжав неуловимым движением дубинку в
руке, он спросил отрывисто и спокойно:
могучие руки на плечи Жану Вальжану, сдавив их, словно тисками, вгляделся и
узнал его. Их лица почти соприкасались. Взгляд Жавера был страшен.
внимания на когти рыси.
нынешнего утра я считаю себя вашим пленником. Я не для того дал вам свой
адрес, чтобы скрываться от вас. Берите меня. Прошу вас об одном...
пронзительным взглядом. Стиснутые челюсти и поджатые губы служили признаком
свирепого раздумья. Наконец, он отпустил Жана Вальжана, выпрямился во весь
рост, снова взял в руки дубинку и, точно в забытьи, скорее пробормотал, чем
проговорил:
вам угодно, но помогите мне сначала доставить его домой. Только об этом я и
прошу.
сочтут способным на уступку. Однако он не отказал.
вытер окровавленный лоб Мариуса.
себя. - Это тот, кого называли Мариусом.
запомнил, ожидая смерти, он выслеживал даже в агонии и, стоя одной ногой в
могиле, продолжал брать все на заметку. Он схватил руку Мариуса, нащупывая
пульс.
бегстве через подземелье клоаки и даже не заметил, что Жан Вальжан обошел
молчанием его вопрос.
снова заговорил:
Я забыл его имя.
раскрыл исписанную карандашом страницу и протянул Жаверу.
тому же глаза Жавера фосфоресцировали, как глаза хищных ночных птиц. Он
разобрал написанные Мариусом строчки и проворчал сквозь зубы:
перенесли на заднее сиденье, а Жавер уселся рядом с Жаном Вальжаном на
передней скамейке.
направлению к Бастилии.
козлах черным силуэтом, подхлестывал тощих лошадей. В карете царило ледяное
молчание. В углу экипажа неподвижное тело Мариуса с поникшей головой, с
безжизненно висевшими руками и вытянутыми ногами как будто ждало, чтобы его
положили в гроб; Жан Вальжан казался сотканным из мрака, а Жавер - изваянным
из камня. В этой темной карете, которая, словно неверной вспышкой молнии, по
временам озарялась внутри мертвенным, синеватым светом уличного фонаря,
случай зловеще свел и сопоставил три воплощения трагической неподвижности -
труп, призрак, статую.
Глава десятая. ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
Сестер страстей господних.
приподняв тяжелый кованый молоток, украшенный по старинной моде изображением
столкнувшихся лбами козла и сатира, громко постучал. Дверь приоткрылась.
Жавер распахнул ее. Из-за двери, зевая, выглянул заспанный привратник со
свечой в руке.
волнений. Этот мирный старый квартал, перепуганный революцией, искал
спасения в сне; так дети в страхе перед букой поспешно прячут голову под
одеяло.
держал его под мышки, а извозчик за ноги.
платье и удостоверился, что сердце еще бьется. Оно билось даже немного
сильнее, словно движение экипажа вызвало у раненого приток жизненных сил.
власти обращаться со слугою бунтовщика:
которого привратник уставился с ужасом, подал ему знак, что это неправда.