охранник с собакой, устремленной вперед, кого-то перехватить. В Ташкенте
стоит такая хоть перед училищем НКВД, а в Рязани -- как символ города:
единственный монумент, если подъезжать со стороны Михайлова.
фигурам, травящим собак на людей.
работы и посылка в лагерь вольнонаемным. Так в 1938 г. был сослан Степан
Григорьевич Ончул. Естественно, такие числились крайне неблагонадежными. Во
время войны Ончула взяли в трудовой батальон, где он и умер.
карт. 5, ед. хр. 24.
ему бы требовалось второе подтверждение: в 30-м году на Соловки прибыли
своим строем (не приняв конвоя) несколько сот курсантов какого-то из
украинских училищ -- за то, что отказались давить крестьянские волнения.
уступить ему даже [половины] гонорара! -- "Известия" 15.11.63.
[[нынешней]] книга, а не "это не повторится"!
выгоняли жена ("убирайся, а то опять в тюрьму посажу!") и падчерица
("убирайся, тюремщик!").
только атомные заводы 1945-49 годов, но например 29-й пункт Карлага с
1938-го года не имел полтора года переписки.
оградить от ареста и пыток.
подчиняя плану книги -- контурам Архипелага. Я отошел от жизнеописаний: это
было бы слишком однообразно, так пишут и пишут, переваливая работу
исследования с автора на читателя.
арестантских судеб целиком.
году. Как мы уже знаем из истории партии, при проклятом царском режиме ей
закрыты были все пути образования, и обречена она была на полуголодную жизнь
рабыни. И это всё действительно с ней случилось, но уже после революции.
Пока же она была принята в майкопскую гимназию.
рисовала её из одних кругов: голова -- шар (круг со всех сторон), круглый
лоб, круглые как бы всегда недоуменные глаза. Мочки ушей вросли и
закруглились в щеки. И плечи круглые. И фигура -- шар.
учительницы разрешения получить в гимназической библиотеке Добролюбова и
Достоевского. Учительница возмутилась: "Рано тебе!" -- "Ну, не хотите, так я
в городской получу". Тринадцати лет она "эмансипировалась от Бога",
перестала верить. В пятнадцать лет она усиленно читала отцов церкви --
исключительно для яростного опровержения батюшки на уроках к общему
удовольствию соучениц. Впрочем, стойкость раскольников она взяла для себя в
высший образец. Она усвоила: лучше умереть, чем дать сломать свой духовный
стержень.
(самое время для учебы!) она поехала в Москву и поступила на высшие женские
курсы Чаплыгина по отделению философии и психологии. Как золотой медалистке
ей до октябрьского переворота выплачивали стипендию Государственной Думы.
Отделение это готовило преподавателей логики и психологии для гимназий. Весь
1918 год, подрабатывая уроками, занималась она психоанализом. Она как-будто
оставалась атеисткой, но и ощущала всей душой, как это
даже одно время считать себя восточной католичкой. Она меняла свои веры
жадно, может чаще, чем наряды (нарядов не было, да она за ними так и не
следила). Еще она считала себя социалисткой, и неизбежными -- кровь
восстаний и гражданской войны. Но не могла примириться с террором.
Демократия, но не зверства! "Пусть будут руки в крови, но не в грязи!"
и с трудом пробираться к родителям, где сытей. Она приехала в Майкоп. Тут
уже создался институт Народного Образования, для взрослых и для молодых.
Анна стала не меньше как врио профессора по логике, философии и психологии.
Она имела успех у студентов.
убеждал её бежать с ним. "Генерал, прекратите ваш парад! Бегите, пока вас не
арестовали!" В те дни на преподавательской вечеринке, среди своих,
гимназический историк предложил тост: "За великую Красную армию!" Анна
оттолкнула тост: "Ни за что!" Зная её левые взгляды, друзья вытаращились. "А
потому что... несмотря на вечные звезды... расстрелов будет всё больше и
больше" -- предсказала она.
приспособленцы. Она уже предчувствовала, что к ней близится подвиг, но еще
не знала -- какой.
был вечер городской интеллигенции. На сцену вышел начальник Особого Отдела
5-й армии Лосев и стал в разгромном тоне (недалеко от мата) поносить "гнилую
интеллигенцию": "Что? Между двумя стульями сидите? Ждали, пока я вас
приглашу? А почему сами не пришли?" Всё более расходясь, он выхватил из
кобуры револьвер и, потрясая им, уже кричал так: "И вся культура ваша
гнилая! Мы всю её разрушим и построим новую! И вас, кто будет мешать --
уберем!" *(2) И после этого предложил: "Кто выступит?"
поднялась. (Зал молчал -- испуганно, но испуг еще не был отрепетирован, и не
знали люди, что аплодировать -- обязательно.)
Анна: "Я"! -- "Ты? Ну, полезай, полезай". И она пошла через зал и поднялась
на сцену. Крупная, круглолицая и даже румяная 25-летняя женщина, щедрой
русской природы (хлеба она получала осьмушку фунта, но у отца был хороший
огород). Русые толстые косы её были до колен, но как зауряд-профессор она не
могла так ходить и накручивала из них еще вторую голову. И звонко она
ответила:
объявлено, что -- на погребение великой русской культуры! Мы ждали увидеть
культуртрегера, а увидели погребальщика. Уж лучше бы вы просто крыли нас
матом, чем то, что говорили сегодня! Должны мы так понимать, что вы говорите
от имени советской власти?
как вы -- она распадется!
боялись). И вечер на этом кончился. Лосев ничего не нашелся больше. К Анне
подходили, в гуще толпы жали руку и шептали: "Вы погибли, вас сейчас
арестуют. Но спасибо-спасибо! Мы вами гордимся, но вы -- погибли! Что вы
наделали?"
стол, два стула и кровать, обыскивать нечего. Мы еще таких не арестовывали.
И отец -- рабочий. И как же при такой бедности ты могла стать на сторону
буржуазии?" ЧК еще не успели наладить, и привели Анну в комнаты при
канцелярии Особого Отдела, где уже заключен был белогвардейский полковник
барон Бильдерлинг (Анна была свидетелем его допросов и конца и потом сказала
жене: "Он умер честно, гордитесь!")
он сидел на разобранной кровати, в галифе и расстегнутой нижней рубахе и
чесал грудь. Анна сейчас же потребовала от конвойного: "Ведите меня назад!"
Лосев огрызнулся: "Хорошо, сейчас помоюсь, лайковые перчатки надену, в
которых революцию делают!"
вспоминает даже, что это была самая светлая неделя её жизни. Если эти слова
Нортон Андрэ
Русанов Владислав
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс
Лондон Джек
Каргалов Вадим