Чтение 230–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

труд, этот суровый защитник, помогал девушке сохранить невинность, а супруге
- верность.

Дюмурье принадлежал к породе людей, которые не могут смотреть на старого
мужа без смеха, а на молодую жену - без вожделения.

Вот почему он не понравился ни мужу, ни жене.

И оба они заметили Бриссо и генералу, что уже поздно.

Бриссо и Дюмурье вышли.

- Ну, и что ты думаешь о нашем будущем коллеге? - спросил Ролан супругу,
когда дверь за гостями захлопнулась.

Госпожа Ролан усмехнулась.

- Есть люди, - отвечала она, - одного взгляда на которых довольно, чтобы
составить о них представление. У генерала проницательный ум, он изворотлив и
лжив; он выразил огромное удовлетворение патриотическим выбором, о чем
явился тебе объявить: так вот, я не удивлюсь, что рано или поздно именно он
выгонит тебя в шею.

- Я совершенно с тобою согласен, - кивнул Ролан.

И оба они со свойственной им безмятежностью улеглись спать, не подозревая
о том, что железная десница Судьбы только что кровавыми буквами начертала их
имена на скрижалях Революции.

На следующий день члены нового кабинета министров присягнули на верность
Национальному собранию, после чего отправились в Тюильри.

Ролан был обут в башмаки со шнурками: ему, вероятно, не на что было
купить пряжки; он был в круглой шляпе, так как другой никогда и не надевал.

Он отправился в Тюильри в своем единственном сюртуке. Ролан оказался в
самом хвосте процессии.

Церемониймейстер, г-н де Брезе, пропустил пятерых министров, а Ролана
остановил Ролан не понимал, почему его не пускают.

- Я - тоже министр, как и они, - сказал он. - министр внутренних дел!

Однако его слова не произвели на церемониймейстера никакого впечатления.

Дюмурье все слышал и вмешался:

- Почему, - спросил он, - вы не позволяете господину Ролану войти?

- Сударь! - всплеснув руками, вскричал церемониймейстер. - Как можно?! В
круглой шляпе и в туфлях без пряжек?!

- Подумаешь, какое несчастье: круглая шляпа и туфли без пряжек! - не
теряя хладнокровия, заметил Дюмурье.

И он подтолкнул Ролана к двери в кабинет короля.

Глава 9

СНАРУЖИ И ВНУТРИ

Кабинет министров, члены которого с таким трудом прорвались к королю, мог
бы называться "военным министерством".

1 марта скончался император Леопольд в окружении своего итальянского
гарема; он умер от составленного им самим возбуждающего снадобья.

Королева, вычитавшая в один прекрасный день в неведомом нам памфлете
якобинцев о том, что кусок пирога мог бы расправиться с австрийским
императором; королева, вызывавшая Жильбера, чтобы расспросить его об
универсальном противоядии, во всеуслышание заявила о том, что ее брат был
отравлен.

Смерть Леопольда положила конец выжидательной политике Австрии.

В жилах сменившего его на троне Франца II - мы его застали, потому что он
был современником не только наших отцов, но и нашим, - текла немецкая и
итальянская кровь. Австриец, рожденный во Флоренции, слабохарактерный,
жестокий, вероломный; человек порядочный, по мнению церкви; коварный ханжа,
скрывающий свою двуличность под маской благодушия; пугающий, однако,
неподвижностью взгляда; передвигающийся словно на пружинах и напоминающий
статую Командора или тень датского короля. Он отдал свою дочь победителю,
лишь бы не расставаться со своими владениями, а затем ударил его в спину,
едва тот сделал первый шаг к отступлению под нажимом ледяного ветра с
севера; Франц II известен как зачинщик расстрелов в Венеции и создатель
тюрьмы в Шпильберге, мучитель Андриана и Сильвио Пеллико!

Вот каков покровитель эмигрантов, союзник Пруссии и противник Франции.

Наш посланник в Вене, г-н де Ноай, был, что называется, пленником в
собственном дворце.

Впереди нашего посланника в Берлине, г-на де Сегюра, бежал слух о том,
что он явился для вынюхиваний тайн прусского короля через его любовниц.

Как нарочно у прусского короля любовницы были!..

Господин де Сегюр явился на прием в одно время с посланцем из Кобленца.

Король повернулся к французскому посланнику спиной и громко спросил у
господина, представлявшего принцев, как поживает граф д'Артуа.

Пруссия считала в те времена, как, впрочем, и в наши дни, что стоит во
главе немецкого прогресса; она жила этими нелепыми философскими традициями
короля Фридриха, поддерживавшего недовольство в Турции и восстания в Польше,
в то же время задушив свободу в Голландии; правительство со скрюченными
пальцами, вылавливающее в мутной воде революции то Невшатель, то часть
Померании, то часть Польши.

Франц II и Фридрих-Вильгельм были нашими явными врагами; врагами тайными
были Англия, Россия и Испания.

Должно быть, во главе этой коалиции стоял воинственный король Шведский,
карлик, мнивший себя великаном и звавшийся Густавом III, которого Екатерина
II крепко держала в своих руках.

Восхождение Франца II на австрийский престол было ознаменовано следующей
дипломатической нотой:

"1. Удовлетворить требования немецких принцев, имеющих права владения
королевством, - иными словами, признать сюзеренитет императора на территории
наших департаментов, - навязать австрийское присутствие на территории самой
Франции <Мишле. - Если бы я цитировал нашего великого историка всякий раз,
как я у него что-либо заимствую, наши читатели видели бы его имя в конце
каждой страницы. (Прим, автора.)>.

2. Возвратить Авиньон, чтобы Прованс, как и раньше, не был раздроблен.

3. Восстановить монархию на условиях 23 июня 1789 года".

Было очевидно, что эта нота выражала чаяния короля и королевы.

Дюмурье на это лишь пожал плечами.

Можно было подумать, что Австрия заснула 23 июня и, проспав три года,
проснулась 24-го.

16 марта 1792 года Густав был убит на балу.

Через день после его убийства, о котором во Франции еще не было известно,
Дюмурье получил австрийскую ноту.

Он немедленно отнес ее Людовику XVI. Насколько Мария-Антуанетта,
сторонница крайних мер, стремилась к войне, которую она считала избавлением,
настолько король, приверженец умеренности, медлительности, уловок и окольных
путей, боялся войны.

В самом деле, представьте, что война объявлена и одержана победа: король
оказался бы во власти генерала-победителя; предположим, что война проиграна:
народ объявил бы ответственным за неудачу короля, стал бы кричать о
предательстве и бросился бы на Тюильри.

Наконец, если бы неприятель дошел до Парижа, кого он с собой привел бы?

Его высочество графа Прованского, то есть регента королевства.

Людовик XVI будет низложен, Марии-Антуанетте будет предъявлено обвинение
в супружеской неверности, а наследники французского престола, возможно,
объявлены незаконнорожденными - вот каковы были бы последствия возвращения
эмигрантов в Париж.

Король вверял себя австрийцам, немцам, пруссакам; однако он боялся
эмигрантов.

Читая ноту, он, однако, понял, что пришло время обнажить шпагу и что
отступать Франции некуда.

20 апреля король и Дюмурье вошли в зал заседаний Национального собрания:
они принесли объявление войны Австрии.

Объявление войны было встречено с воодушевлением. В этот торжественный
час, который романист даже не смеет описывать и оставляет на совести
истории, во Франции существует четыре ясно определившихся партии: абсолютные
роялисты, королева в их числе; конституционные роялисты, к ним себя
причисляет король; республиканцы; анархисты.

Абсолютные монархисты не имеют во Франции явных руководителей, кроме
королевы.

За границей они представлены его высочеством графом Прованским, графом
д'Артуа, принцем Конде и герцогом Карлом Лотарингским.

Интересы королевы в этой партии представляют г-н де Бретей в Вене, г-н
Мерси д'Аржанто в Брюсселе.

Руководители конституционной партии - Лафайет, Байи, Бариав, Ламет,
Дюпор, одним словом - фельяны. Король не прочь расстаться с абсолютной
монархией и пойти вместе с ними; однако он склонен скорее держаться сзади,
нежели выступать во главе.

Партию республиканцев возглавляют Бриссо, Верньо, Гаде, Петион, Ролан,
Инар, Дюко, Кондорсе и Кутон.

Руководители анархистов - Марат, Дантон. Сантер, Гоншон, Камилл Демулен,
Эбер, Лежандр, Фабр д'Эглантин и Колло д'Эрбуа.

Дюмурье готов быть кем угодно, лишь бы соблюсти личный интерес и
сохранить доброе имя.

Робеспьер снова ушел в тень: он выжидает.

Кому же теперь достанется знамя Революции, то самое, которое раскачал
Дюмурье, этот сомнительный патриот, на трибуне Собрания?

Оно перейдет в руки Лафайету, герою Марсова поля!

Оно достанется Люкнеру! До сих пор Франция знала его как виновника того
зла, которое он причинил ей во время Семилетней войны.

Оно будет в руках Рошамбо, стремившегося лишь к оборонительной войне; он
был уязвлен тем, что Дюмурье обращается прямо к его лейтенантам, не отдавая