Чтение 24–й страницы книги ~Умри или исчезни~

Они выпили еще по одной порции кофе.

- Вы сможете идти? - спросил Клейн, отставляя чашку.

- Смогу, - отозвался Макс. - Только не очень быстро. Если вы хотите
распечатать текст на бумаге, то лучше всего сделать это вечером, после
окончания рабочего дня. Во избежание лишних вопросов.

- Хорошо, - масон проявил неожиданную покладистость. - Тогда днем я
прогуляюсь в парк.

- Зачем?!

- Хочу взглянуть на разрушительные последствия вашей доблести. Ирина
Андреевна, не желаете ли составить мне компанию? Уверен, что вы не
пожалеете.

- Почему бы нет?.. - было видно, что Ира рада выбраться из четырех стен.
Макс посмотрел на нее с завистью. Между нею и Клейном установилась какая-то
связь. Равенством тут и не пахло. Голиков попытался представить себе
отношения этих двоих. Хозяин и служанка? Учитель и ученица? Врач-психиатр и
пациентка? Будущие любовники?.. Он отогнал бесплодные мысли и вспомнил о
том, что надо бы навести порядок в своем арсенале.

Последний раз он разбирал и чистил пистолет в армии, но, конечно, никогда
не имел дела с "береттой" или "скорпионом". Пока Ирина и Клейн одевались, он
извлек обоймы. Результаты осмотра оказались неутешительными. В обойме
"беретты" осталось всего три патрона, обойма "скорпиона" была пуста. Видимо,
стреляя в парке, Макс разрядил его полностью. Над ним нависла фигура Клейна.

- Я хотел бы поспать, - сказал Максим, чувствуя дикую слабость и
головокружение.

- Вы не боитесь? - спросил масон. Его глаза загадочно мерцали. Ирка
вообще отводила взгляд в сторону. - Лучше дождитесь нашего возвращения.

- Какая трогательная забота, - проворчал Голиков и поплелся запереть за
ними дверь.

Глава двадцать седьмая

Макс честно пытался следовать совету Клейна. Он слушал "The Doors" и не смыкал глаз вплоть до того момента, когда Рэй Манзарек начал
длинный проигрыш в "Riders On The Storm" . Дальше в его сознании был туманный промежуток,
в котором возникали и исчезали молочно-белые призраки бесшумных поездов,
скользивших по невидимым рельсам...

Потом он все же очнулся и услышал треск иглы проигрывателя на выходной
дорожке виниловой пластинки. Во рту появился кислый привкус. Макс встал,
чувствуя ноющую боль во всем теле. За окнами был холодный пасмурный день.

Казалось, эта проклятая зима никогда не закончится.

В эту секунду Голиков понял, что он в квартире не один, - пример того,
как иррациональность иногда побеждает логику. Ощущение чужого присутствия
было сильным и острым - будто что-то скребло по затылку ледяным лезвием...
Макс пытался не поддаваться панике, зная, что в противном случае кошмар
будет развиваться по нарастающей. Он даже громко засмеялся и прижался лбом к
холодному и мокрому оконному стеклу.

По улице двигались черные, сгорбленные человеческие фигурки. Ветер
немилосердно хлестал их. Макс понял, что снаружи не доносится никаких
звуков. На улице было непривычно тихо... чего не скажешь о квартире.

Кто-то шумно (испуганно?) дышал сзади. В спальне или в туалете? Голиков
медленно обернулся. Пусто. Он сделал несколько шагов по комнате, обзывая
самого себя истеричной бабой, кретином и придурком. И все же ощущение
постороннего присутствия не покидало его...

Еле слышно зазвенело стекло. Как будто кто-то стукнул по зеркалу... Тихое
журчание донеслось из ванной...

Максу показалось, что его желудок приклеился к позвоночнику, а подошвы -
к полу. Спазм, вызванный страхом, был таким сильным, что в течение
нескольких секунд Голиков не мог пошевелиться. Липкая жидкость незаметно
скапливалась в бровях.

"Теперь уже все равно", - подумал он и заставил себя сделать первый шаг.
Потом еще один. Двигаясь так, словно только что научился ходить, он медленно
дошел до спальни и заглянул в нее.

"Не здесь, не здесь..." - нашептывал ему издевательский голосок,
поселившийся где-то совсем рядом с его мерцающим рассудком.

Макс развернулся всем телом, как человек с гипсом на шее, - не
поворачивая головы. Что-то ужасное приклеилось к спине; что-то, чего лучше
было не видеть. Он покорно согласился с его наличием и направился в ванную.
Включил свет.

Голубой кафель впервые в жизни показался ему идеальным отделочным
материалом для мертвецкой. Вода... Из крана капала вода. Он даже облизнул
пересохшие губы, так ему хотелось воды. Но, чтобы добраться до воды, надо
было преодолеть расстояние в три метра и свой нестерпимый страх.

Дело в том, что ванна была задернута непромокаемой шторой. Макс не
помнил, чтобы когда-нибудь закрывал ее. Правда, это могла сделать Ирина. Или
так мог пошутить масон, преподнося ему еще одну поучительную загадку...
Что-то было за этой шторой... Там угадывалась тень.

Или намек на тень, которая вполне могла оказаться плодом воображения...

Штора слабо шевелилась, будто от сквозняка. Какого, к чертям собачьим,
сквозняка?!

Сейчас Макс ненавидел Клейна, но еще сильнее он ненавидел себя. За то,
что поддался страхам, место которым было в фильмах для пятнадцатилетних. Он
протянул руку и отдернул штору.

***

Его стошнило. От запаха и оттого, что ванна не была белой.

Она оказалась доверху заполненной кровью, что делало ее почти черной в
середине и густо-коричневой по краям. В ней плавал ребенок, целиком
погруженный в жидкость. Сквозь поверхность крови слабо проступали контуры
его тела и головы. Искаженное лицо было розовым, открытые глаза смотрели
прямо на Макса.

Труп находился во взвешенном положении; казалось, равновесие установилось
много часов назад. Да, теперь Голиков видел, что это действительно был
мальчик, остриженный очень коротко, и слишком тощий, слабый, иссушенный
тоской... Жалкий отросток под животом еще не был окружен волосами. Ребенку
можно было дать лет шесть, если бы не лицо. Лицо выглядело намного старше.

Черт возьми. Макс думал о нем, как о живом человеке!

Но худшее было впереди. Труп открыл рот и выпустил из себя несколько
пузырей. Они всплывали медленно, как будто были немногим легче крови. Шары
тяжелого посмертного дыхания... Что это было? Остатки воздуха выходили из
заполненных жидкостью легких?.. Макс задрожал. Дрожь сотрясала его, несмотря
на громадные усилия воли.

Утопленник разговаривал с ним. Вернее, пытался что-то сказать. Он не мог
произнести ни звука; только еле слышно всплывали и лопались пузыри...

Максим увидел, как двигаются ручки, загребая кровь. Странные, отчаянные
жесты. Ни один кусочек плоти так и не показался над поверхностью жидкости,
будто все тело находилось под прозрачным багровым льдом.

Однако этот лед был теплым и излучал морок, словно был визуальным
символом смерти. Макс сложился над раковиной, извергая из себя
непереваренный завтрак. С закрытыми глазами он потянулся к крану холодной
воды.

Струя, хлынувшая на его руки, была отвратительно теплой и... липкой; И
еще она пахла точно так же, как жидкость в ванне.

Макс сдавленно захрипел, опираясь руками на залитую кровью и блевотиной
раковину. Перед глазами плавали багровые круги. Между ними мелькал мертвецки
бледный мальчик, открывавший рот в отчаянном беззвучном крике. Голиков с
неотвратимой ясностью понял, что от него никуда не деться. Это был тот
случай, когда единственным выходом оставалось саморазрушение. Почти с
наслаждением он представил себе, как стальной прут рассекает его мозг,
избавляя от назойливого и неизгладимого кошмара. Он вывалился из ванной и
пополз куда-то на четвереньках, словно слепой котенок, ударяясь головой о
стены. Каждый удар доставлял мучительное удовольствие, потому что тогда
видение скрывалось за ослепительными вспышками боли. Сквозь собственное
хриплое дыхание он услышал тихие звуки, и ему показалось, что корни его
волос вылазят из кожи на черепе.

Это было шлепанье маленьких босых ног по кафелю. Кто-то сделал несколько
шагов в ванной и вышел в коридор.

Макс знал, кто это. Он почуял запах крови, быстро распространявшийся по
квартире...

И начал биться головой об стену, раскачиваясь все сильнее, пока частые
удары не слились в гудящий, раскалывающий голову ритуал суицида.

***

...Холод в затылке. Что это было - первое снисходительное прикосновение
смерти? "Прими ее, как принимает потный затылок ласку прохладного
платка...". С этим прикосновением пришли апатия и
черная вязкая боль внутри черепа. Холодная рука остановила его и некоторое
время удерживала от движений. Макс упал набок и с трудом разлепил глаза,
залитые кровью, струившейся из рассеченных бровей. Клейн сидел возле него,
положив ему на шею свою руку. Глаза масона были невыразительными и пустыми,
но Максим как будто слышал его голос. Он перевел для самого себя: "Когда ты
начнешь прислушиваться к моим советам?"...

Из-за спины Клейна появилась Ирина, села на пол и обняла Макса, тесно
прижавшись к нему. Он ощутил исходивший от ее шубы восхитительный
отрезвляющий холод и в то же время - прохладу ее лица. Он почувствовал своей
щекой нить свежего шрама, однако ему было плевать на это... Ирка прижималась
к нему долго-долго, и он понял, что она тоже находится в плену кошмара.
Своего кошмара, но такого же смертоносного.

- Не оставайся больше один, ладно? - прошептала она ему на ухо.

Он слабо улыбнулся и тихо сказал в густые волосы: