Чтение 24–й страницы книги ~Прошедшее повелительное~

- Если будете читать понемножку. Что-нибудь еще?

- Мне хотелось бы знать, как я попал сюда.

- Ага! Что вы можете вспомнить?

- Очень немного, сэр. Грейфрайерз-Грейндж? Волын... Тимоти?

Взгляд врача сказал ему все еще до того, как он произнес это вслух:

- Ему повезло меньше, чем вам.

Яичница с беконом подступила к горлу и осталась там. Эдвард несколько
раз с трудом сглотнул и только потом выдавил из себя:

- Как?

- Он убит.

- Убит? Но кем?

- Пока неизвестно. Вы в состоянии ответить на несколько вопросов
полиции?

- Постараюсь. Я слишком мало...

В палату вошел крупный, крепко сбитый мужчина. Наверное, он все это
время ждал за дверью. Одеждой он напоминал банкира, но на лбу у него было
написано "Роберто". Судя по внешности, он вполне мог играть защитника в
регбийной команде высшей лиги. Провести мяч мимо него, должно быть, не
легче, чем купаться в водопаде Виктория. Кончики его усов загибались
вверх, как рога капского буйвола.

- Пять минут, не больше, - предупредил доктор.

Полицейский кивнул, даже не посмотрев на него. Врач вышел. Сиделка
проводила его до дверей, но всем своим видом говорила, что будет
поблизости.

- Инспектор Лизердейл, мистер Экзетер. - Он придвинул стул ближе. - Это
не официальный допрос. Вы не обязаны рассказывать мне что-либо. Но я был
бы рад услышать все, что вы можете вспомнить о событиях, которые повлекли
за собой ваши... гм... травмы.

Эдвард рассказал все что мог, почти не сводя взгляда с волос,
зачесанных инспектором на лысеющую макушку. Впрочем, воспоминания его были
настолько отрывочными, что, как ему показалось, он должен был произвести
впечатление полнейшего дебила.

- В основном все, сэр. Э-э...

- Не спешите. Даже самые нечеткие впечатления могут помочь нам.

- Оладьи?.. Оладьи и клубничное варенье на кухонном столе.

- Почему оладьи? В вашем-то возрасте? Почему не шерри?

Эдвард расплылся было в улыбке, но потом вспомнил Волынку.

- Мы пробовали это года три назад и напились до свинского состояния.
Это просто традиция, только и всего. - Волынка... никогда больше!

- Можете вспомнить еще что-нибудь?

- Женщина с длинными вьющимися волосами.

Лицо сыщика оставалось неподвижным, как у каменной химеры.

- Цвет волос?

- Темно-каштановые, кажется. Они свисали кольцами, как у цыганки. Очень
бледное лицо.

- Где вы ее увидели? Что она делала?

Эдвард тряхнул головой - насколько это возможно, лежа на подушке.

- Визжала, кажется. Или кричала.

- Как она была одета?

- Не помню, сэр.

- Но это ведь могло быть несколькими часами ранее, и вы не помните,
где?

- Да. Нет. Да - в том смысле, что это могло быть. Нет - в смысле, я не
помню, почему запомнил ее.

- Что еще?

- Мис... фарфоровая миска, окрашенная чем-то красным... алым. Кровь,
льющаяся в миску. Струя крови. - Он ощутил приступ тошноты и закусил губу.
Его трясло - он лежал на спине и дрожал, как маленький ребенок.

С минуту Лизердейл смотрел на него, потом встал.

- Спасибо. Мы попросим вас официально ответить на вопросы, как только
вы будете в состоянии сделать это.

- Боджли мертв?

Тяжелая голова кивнула.

- Вы упали с лестницы. Он заколот.

- И вы считаете, что это сделал я?

Инспектор Лизердейл застыл как вкопанный. Угроза, казалось, заполнила
всю палату.

- Почему я должен считать так, мистер Экзетер?

- Отдельная палата, сэр. Вы сказали, что я не обязан рассказывать вам.
Никто не отвечает на мои вопросы.

Человек улыбнулся одними губами.

- Никаких других причин?

- Но я не делал этого! - вскричал Эдвард.

- Пять минут истекли, сэр, - заявила старшая сиделка, дредноутом
вплывая в палату с папкой и авторучкой наготове. - Ваше полное имя и дата
рождения, мистер Экзетер?

- Эдвард Джордж Экзетер...

Инспектор отодвинул кресло, не сводя глаз с Эдварда.

- Католик или протестант? - продолжала спрашивать сиделка, скрипя
пером.

- Атеист.

Она одарила его взглядом Медузы.

- Могу ли я просто написать "протестант"?

Эдвард решительно не намерен был поддерживать любую организацию,
терпевшую святошу Роли в качестве одного из своих представителей. Еще
одной причиной его нетерпимости был ньягатский кошмар. Кошмар,
спровоцированный тухлоголовыми миссионерами, сующими нос в чужие дела.

- Нет, мэм. Атеист.

Она неохотно записала.

- Болезни?

Он перечислил все, что мог вспомнить, - малярия и дизентерия в Африке и
полный набор традиционных английских: свинка, корь, коклюш, ветрянка...

Тут он увидел, что полицейский продолжает стоять в дверях, глядя на
него.

- Вы хотели спросить что-нибудь еще, инспектор?

- Нет. Не сейчас. С допросом можно повременить, сэр. - Его губы опять
растянулись в улыбке. - В обычной ситуации я попросил бы вас дать расписку
о невыезде. Однако не думаю, чтобы вы в ближайшие день или два куда-то
собрались.

19

Забрезжил серый рассвет, но даже нищие бродяги еще спали, съежившись по
подворотням под снежными одеялами. Где-то на задах храма выкликали
проклятия наступающему дню обреченные на заклание петухи. Труппа, как и
было приказано, в полном составе собралась у входа в храм. Похоже, они
были сегодня первыми посетителями.

В глубоком нефе ночь еще не кончилась. Даже множество свеч, мерцавших
перед алтарем Оис, не могли осветить огромное холодное пространство. По
боковым стенам, в тени, редкие светлые пятна отмечали места, где перед
несколькими из бесчисленных - так, во всяком случае, показалось Элиэль -
арок горели лампады. Эти редкие освещенные альковы напоминали остатки
зубов сестры Ан.

Дрожа от холода и возбуждения, она преклонила колени между Тронгом и
Амбрией, пытаясь найти хоть какое-то утешение от близости этих двух
сильных людей. Но даже Амбрия казалась сегодня немного напуганной. Пол был
холодный и жесткий. Они стояли в кругу на коленях - двенадцать человек,
все, кроме Гэртола Костюмера. Элиэль оказалась лицом почти к богине. Она
крепко стискивала в руке золотую монету - первое настоящее золото в ее
жизни. Холод от каменного пола пробирал ее до костей.

В центре круга стояла серебряная ваза, в которой лежали перо, два яйца
и белый камешек. Жрецы с большой торжественностью положили все это туда
перед началом ритуала.

Изображение Владычицы размерами превосходило все образы, виденные ею
раньше. Это была мозаика, а не статуя. Она занимала всю дальнюю стену
зала, поднимаясь на всю его высоту. Изображение было выполнено из
маленьких блестящих белых плиток, только соски богини горели ярко-красными
рубинами. Более темные плитки оттеняли низ тяжелых грудей и живота. Лицо
почти терялось в царившем под сводами полумраке. Старик у ее ног нараспев
читал священное писание. Спустя некоторое время его сменит другой, другого
- третий, и так до тех пор, пока они не огласят все Красное Писание. А
потом начнут все сначала. Так было всегда. Их не всегда можно видеть, но
они никогда не смолкают.

Полдюжины жрецов затянули священную песнь. Служба началась. Барабанщик
принялся отбивать медленный угрожающий ритм. А еще одна группа начала
странный танец, скорее не танец, а последовательность статичных поз. Все
они были молоды, и бритые головы выдавали в них жрецов, несмотря на
причудливые, облегающие тело одежды, оставлявшие руки и ноги обнаженными.
При свете свечей одежда казалась почти черной, но, ясное дело, она была
красной - в честь Владычицы. Движения танцоров были так отточены и изящны,
что совершенно заворожили Элиэль. Хотя они более напоминали гимнастику,
чем какой-либо из известных ей танцев.

Краем глаза она заметила, как мигнул свет в одном из освещенных
альковов. Потом в другом. Она чуть откинулась назад, чтобы лучше видеть.
Вдоль стены в сопровождении жрицы шел мужчина. Он заслонил третью лампаду
и остановился. Откуда-то из глубины алькова поднялась женщина. Она
распахнула халат. Он пошел дальше, а женщина села обратно - отвергнутая.
Элиэль вздрогнула, почувствовав, как кислота подступает к горлу. Амбрия