разумный человек - а вы же разумный человек? - подписал бы вот это заявление
и спокойно отправился бы в камеру.
коротко ударил его в живот.
подписать! Ты должен это подписать, нацистская свинья!!
летчиков Британских королевских ВВС... карательная операция в Чехословакии,
в ходе которой расстреляно около ста мирных жителей..."
Кэссиди наступает ему на гениталии, как придавливает их к дощатому полу...
Этот ежеутренний ритуал был для него испытанием. Каждое движение отдавалось
в скрюченных пальцах болью, от которой на лбу выступал крупными каплями пот
и дыхание становилось прерывистым. Казалось бы, возраст позволял сделать
исключение в тот или иной день, но старый Замке мучительно стеснялся этой
руки, как будто она была не болезнью, а уродством, которое лучше не
показывать родным и близким, и уж тем более не выносить на всеобщее
обозрение.
он потерял ее во время какого-то рискованного эксперимента или во время
взрыва, или в годы войны, отправившись на фронт простым солдатом. Вздор!
Старый академик только посмеивался про себя, слушая очередное донесение
своих информаторов. Никакого взрыва не было, ни какого эксперимента тоже, а
уж истории про простого солдата распространяла только зеленая молодежь с
первого курса. Просто артрит в разбитых старческих суставах.
легионера СС", с двумя серебряными рунами Зигель на фоне алых языков
пламени, Юлиус Замке вышел из дома. Провожающая его до машины старшая
служанка спросила:
"мерседеса". За два года, прошедшие после смерти жены, он так и не смог
привыкнуть к этому ежедневному вопросу. Раньше все вопросы, связанные с
завтраком, обедом и ужином, решала Этель.
приехать дети... Свяжитесь, пожалуйста, с ними... Будут внуки...
остановилась. - Когда вас ждать, господин Замке?
задерживаться долго не буду... Значит, где-то часам к трем.
пересуды. Но это была уж полная дребедень, не имеющая под собой никаких
оснований. Этель была единственной женщиной в его жизни, с ее смертью
остальные женщины перестали для Юлиуса существовать.
Мимо окна замелькали дома, деревья, люди. Юлиус откинулся на сиденье и,
кажется, задремал. По крайней мере, ничем другим нельзя было объяснить то,
что он вдруг осознал себя стоящим посреди пустыни, под жарким солнцем,
внутри светящейся круговерти разноцветных струй и какого-то марева.
настоящем, живом и цветущем Берлине, празднующем сорокалетие Справедливой
Победы.
подскочили два молодца из юношеского корпуса СС имени Генриха Гиммлера.
Замок мягко щелкнул, и надежные руки вежливо помогли Юлиусу выбраться из
автомобиля.
недавний сон. Солнце и пустыня были настолько яркими... Когда-то, кажется,
это все уже было. Вот только когда?
двухметровый юноша, чуть наклонившись к Великому Академику, личности
легендарной.
программы национальной евгеники: светлые волосы, четкие черты лица, прямой
нос, в глазах голубизна отшлифованной стали.
старым. Рефлекторно мазнул взглядом по фамилии на специальной табличке
молодого человека. - Богер?
подумал Замке. - Эко раскричался. Вон уже оборачиваются".
направился на трибуну.
рядом - два не менее учтивых молодых генерала, Юлиус их не узнал.
где всегда лежала скляночка с нитроглицерином. На месте ли?
учителя подошел почти вплотную. - Как приятно, что вы принимаете участие в
сегодняшнем параде.
и со стороны его разговор с Великим Академиком казался беседой двух ученых
мужей.
ответил Замке, по привычке выпрямляясь и с легкой стариковской завистью
оценивая, насколько хорошо сохранился этот великий человек. - Скажите, ваш
сын все так же занимает тот высокий пост в Имперском университете в
Вашингтоне? Слухи... Может быть, я могу чем-то помочь?
в правительственной ложе. - Как всегда не имеют под собой никаких оснований.
Эти волнения... Все из-за того революционного открытия в атомной физике. Я,
как вы сами понимаете, слабо разбираюсь в этих научных вопросах. Я политик.
К тому же уже очень старый политик...
- сказал Замке. Гиммлер рассмеялся.
И если бы не дети... - Гиммлер покачал головой. - Я не видел своих внуков
уже год! Страшно подумать, как они, должно быть, изменились.
исследовательском центре. Приезжает довольно регулярно. А дочери сейчас
где-то в Польше, но должны прибыть сегодня к ужину. - Сказав это, Замке чуть
не прикусил себе язык. Какого черта он упомянул дочерей в присутствии
Гиммлера, который очень тяжело переживал трагедию, случившуюся с его дочерью
Гудрун. Девушка погибла семь лет назад во время восстания на востоке.
великолепно, семья за большим столом. Иногда я жалею, что пошел в политику.
Это так расшатывает семейные узы... Но такое уж было время. Сейчас об этом
мало кто помнит. Вы помните?
стало неметь. Он помотал головой, чтобы развеять туман. - Конечно...
Страшная разруха, инфляция, голод... Люди так ослабли, что умирали от тех
болезней, от которых сейчас можно вылечиться в один день. Да и тогда это не
было бы проблемой, если бы не цена пенициллина на черном рынке... Страшно.
Валютные долги, курс доллара, который поднимается до обеда и еще больше
поднимается после обеда на бирже. Большая заслуга... Тот надзиратель в
лагере, где я...
сегодняшнее солнце... Оно так... Жарко...
Живо! Ваше лекарство? Где оно?
его, осторожно усадил в кресло. Со всех сторон подбегали люди, и кто-то
седой в белом халате уже расстегивал на груди рубашку.
- Она пуста, Замке! Доктор, быстро...
Поздно...
грудной клетке.