безобразие, что тебе не сообщили. В первую очередь я сам виноват. Но я
думал, ты даже от следователя это можешь узнать, у вас же с ним контакт...
что я знаю, а поэтому никто не сообщил. И все же...
поговорил. Убедился, что Шелест правильно сказал - парень очень толковый и
вообще вполне подходящий. Виталик сказал, что если я согласен, так он с
понедельника может перейти ко мне в лабораторию, - закончит вот серию и
перейдет, с превеликим удовольствием. Нет, парень был определенно
симпатичный. Разговаривая с Геллером, я совсем почти успокоился под
воздействием этих слабых, но приятных эмоций.
я разговаривал с Геллером, до нашей лаборатории путь недолгий, но пока я
дошел до своих дверей, настроение мое здорово изменилось.
не пробовала обойти стороной (я уж и этого, пожалуй, ожидал!), - нет, она
подошла, поздоровалась. Только подходила она вроде не ко мне и здоровалась
не со мной, а с совсем посторонним человеком. И с неприятным человеком
вдобавок. Она даже глядела не на меня, а куда-то через мое плечо - не
хотелось ей, значит, на меня глядеть. А я вообще ни слова не мог сказать,
стоял и смотрел на нее, и только сердце у меня начало саднить, будто по
нему теркой прошлись. А Нина сказала, все так же глядя в сторону:
подумать, сказал я по-старому.
выходи ровно в пять и подожди меня.
совсем ошеломило, я все стоял и смотрел на Нину, а она нетерпеливо пожала
плечами и повторила:
мной Эдик Коновалов. Обычно я на этого Эдика даже с удовольствием смотрю -
такой он большущий, красивый, здоровый и отлично ухоженный. Пока не
заговорит, кажется идеальным представителем вида Homo sapiens. Но сейчас
он как-то нехорошо ухмылялся и подмигивал и наружу выпирала его обезьянья
основа.
Нине. - Склонно к измене! И к перемене! Как ветер мая!
мной и слова арии громозвучным шепотом вдувал мне в ухо. - Изменил джазу
ради оперной классики?
голубыми глазами. - Да на кой мне эти оперы!
Ходишь, арии распеваешь в рабочее время. Продолжай в том же духе, и ты
далеко пойдешь!
себя по бедрам.
незажженной сигаретой. - Чего у тебя с Берестовой-то?
задерживайся!
Эдик. - Я тебе же помочь хочу, я на нее влияние имею, на Берестову. Не
веришь, так потом наглядно убедишься. Ну вот, хочешь, я вас в два счета
помирю? Обрисуй только вкратце, из-за чего у вас началось, и я все
ликвидирую. Бесследно! Ну, давай, не стесняйся, дело житейское!
любопытства... У меня от злости в глазах потемнело.
только: - Не лезь ты не в свои дела, понял?
Эдик.
Чернышев... Впрочем, Чернышев при первом разговоре вроде бы ничего такого
не сказал. Кажется, нет... Я к нему забежал на минутку - предупредить, что
Линьков хочет с ним поговорить и чтобы он в три часа никуда не уходил из
лаборатории. Ленечка мялся и жался, и говорить с Линьковым ему явно не
хотелось. Мне показалось, что он не прочь бы поговорить со мной, но я
побоялся, как бы Линьков не рассердился на меня за такое самоуправство, и
разговора не поддержал.
длинную шею и внимательно разглядывая ладонь своей левой руки, -
понимаешь, мне говорить... ему говорить... Ну, ничего я не могу сказать!
только правду и ничего, кроме правды. Понятно тебе?
и вроде перестал меня замечать.
не улучшилось. То есть осталось весьма и весьма невеселым. После обеда
засел я в своей лаборатории и попытался все обдумать, в том числе и
причины своего сегодняшнего настроения. Линьков должен был появиться через
час. Приниматься за работу поэтому не имело смысла. И я мог сидеть на
табурете и мыслить сколько влезет.
Вообще ничего не делал - ни по хронофизике, ни по криминалистике. Этого,
вообще-то говоря, было бы вполне достаточно для того, чтобы подпортить мне
настроение при любых обстоятельствах. У меня это на уровне рефлекса: в
любом случае немедленно принимать решение и действовать. Хотя действую я
иной раз по-дурацки и прихожу к выводу, что поторопился, а лучше бы
посидеть да обдумать все как следует...
невозможно! Вот я и мотался туда-сюда. И все, в общем, впустую. Один
сдвиг, да и то не в мою пользу, - отношения с Линьковым испортились... Но
о Линькове потом. Сначала надо проанализировать результаты.
явно привела в тупик, ничего этот Марчелло не знает... Вернее, знает то,
что косвенно подтверждает версию самоубийства... Да нет, никакое это не
подтверждение! Аркадий мог относиться ко мне как угодно, мог в глаза и за
глаза обзывать предателем и мерзавцем (хотя это не в его стиле), мог
переживать всю историю с Ниной гораздо сильней, чем я предполагал, но он
не стал бы из-за этого кончать самоубийством. Тут меня не собьешь, слишком
хорошо я Аркадия знаю! Да, но это еще не доказывает, что моя версия насчет
эксплуатационника неверна. Ведь совсем не обязательно, чтобы Аркадий с
этим человеком сдружился - или вообще как-то связался - именно на
загородной прогулке. Он же ходил потом к Лере... может, и не только к
Лере...
умолял не бросать эту версию, проверить все, что возможно. Ведь есть же у
них какие-то научные методы! Да я, дай мне волю, и без научных методов,
пользуясь обычной логикой, кое-что смог бы выяснить.
что она, в сущности, совершенно бездоказательна. Сконструирована логично,
это правда, и многие факты в нее укладываются. Но полностью отсутствует
мотив - я даже не представляю себе, по какой причине кто-либо мог желать
смерти Аркадия. А фактам, в конце концов, можно найти и другое объяснение.
Аркадий умышленно затеял ссору, чтобы выгнать меня из лаборатории. А
если... неумышленно? Если он действительно разозлился на меня, хотя бы и
попусту? Ведь он же сам не свой был весь этот день! Мог и на пустяке вдруг
сорваться. Затем - Аркадий уходил куда-то и при этом запер лабораторию.
Выходил он, может, потому, что живот разболелся. Зачем запер лабораторию?
Не знаю. Но допустим, у него там было что-то спрятано. Те же таблетки
(нет, чепуха: таблетки он вполне мог сунуть в карман!) или расчеты
какие-то... Расчеты? А если все дело именно в этих расчетах? Если это их
вырвали из записной книжки, а с ними и записку - возможно, даже по ошибке,
второпях, вовсе не думая об этой записке и не желая ее уничтожить? Да, но
какие расчеты мог вести Аркадий отдельно от меня? С кем и над чем он мог
работать и почему делал это в полнейшей тайне? Оставим пока
эксплуатационника - пусть это будет кто угодно или даже никто другой,
кроме самого Аркадия... Все равно: какие расчеты, какая тема, почему
тайком ото всех? Непонятно! Может, именно здесь надо искать разгадку?
Может, мы зря забываем о специфике нашей работы?
мозги, я не успел ее поймать и только ощутил смутную тревогу. Специфика
работы... расчеты... Что же это такое мне пришло в голову... прошло сквозь
голову?.. Надо бы попросить у Линькова хоть на часок записную книжку
Аркадия: может, там обнаружатся "посторонние" расчеты... Да ведь не даст
Линьков теперь, надо было мне сразу попросить... Вот у Шелеста спросить
можно, - а вдруг он что-нибудь знает!
его кандидатуры возражений не имею. Шелест открыто обрадовался, заявил,
что он был заранее уверен в ответе, потому что знает меня, и все такое
прочее. Я этим его настроением немедленно воспользовался и спросил, вполне
спокойно и по-деловому: не знает ли он, какую работу и с кем вел Левицкий
за последнее время, кроме нашей с ним совместной. Шелест удивился, сказал,
Прозоров Александр
Махров Алексей
Панов Вадим
Марко Джон
Куликов Роман
Орловский Гай Юлий