Чтение 24–й страницы книги ~Осиная фабрика~

событий, которая закончится для осы замкнутой камерой, заполненной
углекислым газом из баллончика для газирования воды в сифоне; но если она
выбирает между горячей водой и Поворотом Судьбы, мне приходится принять
непосредственное участие в ее смерти. Если оса направляется к Огненному
Озеру, я нажимаю на рычаг, который щелкает зажигалкой, поджигаеющей бензин.

Смерть в огне всегда была на Двенадцати, она - один из концов, которые
нельзя заменить Альтернативами. Огонь всегда символизировал смерть Пола,
который умер около полудня; смерть Блиса от яда представлена Гостиной Паука
в четыре часа. Эсмерельда, вероятно, утонула (Мужской Клуб), и для симметрии
я решил, что время ее смерти - восемь.

Я смотрел, как оса вышла их банки под фотографией Эрика, которую я
положил картинкой вниз на стекло. Насекомое не теряло времени даром, через
несколько секунд оно было на циферблате. Оса проползла по имени изготовителя
часов, совершенно не обратив внимания на осиные свечи, и почти сразу прошла
к большой цифре ХII, над ней и сквозь дверь напротив, дверь тихо
захлопнулась за ней. Оса быстро проследовала по коридору через воронку от
ловушки для ловли лобстеров, в которой нитка не позволяла бы ей вернуться
обратно, затем вошла в отполированную до блеска стальную трубку и
соскользнула в стальную камеру, где ей предстояло умереть.

Я сел, вздыхая. Я провел рукой по волосам и нагнулся вперед, наблюдая за
упавшей осой, она кружилась по местами почерневшему, окрашенному всеми
цветами радуги стальному ситечку, которое предназначалось для процеживания
чая, но здесь висело над емкостью с бензином. Я грустно улыбнулся. Камера
хорошо вентилировалась, в ней было множество дырочек - в металлическом дне и
верхушке стеклянной трубки - чтобы оса не задохнулась от паров бензина,
слабый запах которого обычно чувствовался, когда Фабрика была готова к
работе. Я чувствовал запах бензина и когда смотрел на осу, к нему
примешивался, вероятно, и запах сохнущей краски, но я не был до конца
уверен. Я пожал плечами и нажал на кнопку, кусочек железа соскользнул по
направляющей - алюминиевому колышку от палатки - и соприкоснулся с колесиком
и механизмом, выпускающим газ, на верхней части одноразовой зажигалки,
которая была около лужи бензина. Не понадобилось даже второй попытки,
зажигалка и лужа загорелись с первого раза, тонкие язычки пламени, яркие в
утреннем полумраке чердака, вились вокруг ситечка. Пламя не прошло внутрь,
но жар заставил осу взлететь, сердито жужжа, стучать по стеклу, падать на
дно, биться о край ситечка, перелететь через него; оса начала падать в
огонь, потом опять взлетела вверх, ударилась несколько раз о стальную
трубку, но наконец упала в ловушку железного ситечка. Она подпрыгнула в
последний раз, безнадежно замахала крылышками, но они, должно быть, были
обожжены, потому что ее полет был хаотичен, как у сумасшедшей, и она быстро
упала вниз и умерла, сначала шевелясь, потом сжимаясь, и наконец застыла,
слегка дымя.

Я сидел и смотрел, как обуглившееся насекомое испеклось до хруста, как
спокойное пламя поднялось до ситечка и обняло его как рука, как отражение
язычков пламени дрожало на задней стенке стеклянной трубки. Потом я наконец
потянулся, отстегнул основание трубки, подвинул к себе миску с бензином,
накрыл металлической крышкой и задул пламя. Я открыл камеру и достал из нее
тело пинцетом. Труп я положил в спичечный коробок и поставил коробок на
алтарь.

Фабрика не всегда отдает своих мертвецов: кислота и муравьи не оставляют
после себя ничего, Венерина мухоловка и паук отдают
только хитин. Но опять у меня было сгоревшее тело, опять мне нужно было
избавиться от него. Я положил голову на руки, качаясь на стульчике. Меня
окружала Фабрика, позади был алтарь. Я смотрел на хаос участков Фабрики, на
ее разнообразные пути к смерти, ее переходы, коридоры и камеры, лампочки в
конце туннелей, контейнеры, спусковые крючки, батареи и нити, опоры и
плоскости, трубки и провода. Я щелкнул парой выключателей, и крохотные
пропеллеры зашумели в коридорах, посылая к моему лицу воздух, засосанный в
колодцах, где был положен джем. Я прислушивался к ним, пока не почувствовал
запах джема, но он был для привлечения осторожных ос к их смерти, а не для
меня. Я отключил моторы.

Я начал выключать все подряд, отсоединяя, опорожняя и выливая. За окном
разгоралось утро, я слышал крики нескольких ранних птиц. Когда ритуал
выключения Фабрики был завешен, я вернулся к алтарю, осмотрел все, стоявшее
на нем: набор миниатюрных баночек, моих сувениров, вещей, которые я нашел и
сохранил. Фотографии всех моих мертвых родственников - и тех, кого убил я, и
тех, которые умерли сами по себе. Фотографии живых - Эрика, моего отца, моей
матери. Фотографии вещей - BSA 500, к сожалению, не того самого мотоцикла,
думаю, отец все их уничтожил; нашего дома, когда он был еще ярким от красок
и даже фотография самого алтаря.

Я прошел мимо спичечного коробка с мертвой осой, помахал им перед
алтарем, перед баночкой с песком с пляжа, бутылочками с моими драгоценными
жидкостями, стружками от палки моего отца, другим спичечным коробком с
ватой, на которой лежала пара молочных зубов Эрика, коробочкой с волосами
моего отца, другой с ржавчиной и краской, которые я соскреб с моста на
большую землю. Я зажег осиные свечи, закрыл глаза, держа коробочку-гроб
перед лбом, чтобы почувствовать осу внутри моей головы - щекочущее ощущение
внутри черепа. После того, как я задул свечи и накрыл алтарь, я поднялся,
отряхнул штаны, взял фото Эрика, которое я положил на стекло Фабрики,
завернул в нее гробик, закрепил фотографию резинкой и положил сверток в
карман жакета.

3

Я медленно шел вдоль пляжа к бункеру, руки в карманах, голова опущена
вниз, глаза смотрят на песок и ноги, но не видят их. Куда бы я ни посмотрел,
везде был огонь. Фабрика сказала о нем дважды, я инстинктивно применил его,
когда злобный самец напал на меня, оно было втиснуто во все незанятые уголки
моей памяти. И Эрик приближал его.

Я подставил лицо свежему ветру, видя пастельную голубизну и розовое неба,
ощущая влажный бриз, слыша шипение далекого отлива. Где-то заблеяла овца.

Я должен был использовать Старого Сола, я должен был попытаться наладить
контакт с моим сумасшедшим братом до того, как все эти источники огня
объединятся и уничтожат Эрика или уничтожат мою жизнь на острове. Я пытался
внушить себе, что все не так уж серьезно, но я костьми чувствовал обратное,
Фабрика не лжет, хотя бы один раз она предсказала будущее буквально. Я был
озабочен.

4

В Бункере, когда гроб осы был возложен перед черепом Старого Сола, а из
глазниц его давно высохших глаз исходил свет, с опущенной головой я встал на
колени в остро пахнущей темноте перед алтарем. Я думал об Эрике, вспоминал
его таким, каким он был до того неприятного происшествия, до него, хотя он и
не жил на острове, он оставался его частью. Я вспомнил его как умного,
доброго, веселого мальчика и подумал о том, кем он стал сейчас: цунами огня
и разрушения, приближающееся к пескам острова подобно сумасшедшему ангелу, в
голове которого кишат крики безумия.

С закрытыми глазами я наклонился вперед и положил правую руку ладонью
вниз на верхушку черепа старого пса. Свеча была только что зажжена, кость
была только теплая. Какая-то неприятная, циничная часть моего мозга сказала
мне, что я выглядел как мистер Спок из "Звездного следа" во время слияния
разумов или чего-то подобного, но я ее проигнорировал. Я глубоко дышал и был
погружен в еще более глубокие размышления. Лицо Эрика - веснушки, светлые
волосы и застенчивая улыбка - появилось передо мной. Молодое лицо, тонкое,
интеллигентное, таким я помнил его, когда он был счастлив, во время нашего с
ним лета на острове.

Я сконцентрировался, сжал свои внутренности и задержал дыхание, как будто
я собирался вытолкнуть мешавший дышать комок, кровь ревела у меня в ушах.
Указательным и большими пальцами свободной руки я вдавил мои закрытые глаза
внутрь моего черепа, другая рука нагревалась на черепе Старого Сола. Я
увидел светлячки, беспорядочные движущиеся узоры, похожие на отпечатки
огромных пальцев.

Мой живот непроизвольно сжался, я ощутил волну огненной радости,
поднявшейся из него. Просто кислота и железы, знаю, но поток нес меня от
одного черепа к другому. Эрик! Я пробивался к нему! Я его чувствовал,
чувствовал боль в ногах, мозоли на подошвах, дрожащие мускулы, покрытые
потом грязные руки, немытую, чешущуюся кожу головы, я обонял его запах как
свой собственный, видел через его почти не закрывающиеся, горящие, красные
от крови, мигающие, сухие глаза. Я чувствовал остатки ужасного мяса, камнем
лежащего в моем желудке, вкус сожженной плоти и костей, и шерсти на моем
языке: я был там! Я был?

Столб огня ударил в меня. Я был отброшен, откинут от алтаря как осколок
мягкой шрапнели, отскочил от покрытого землей бетона и остановился у дальней
стены, голова жужжит, правая рука болит. Я упал на бок и свернулся в комок.

Я немного полежал, глубоко дыша, руками я обхватил бока и немного качался
из стороны в сторону, скребя головой по полу бункера. У правой кисти было
чувство, будто она размером и цветом с боксерскую перчатку. С каждым ударом
успокаивающегося сердца кисть посылала вверх по руке импульс боли. Я тихо
говорил сам с собой, медленно поднялся, потер глаза и слегка покачнулся,
немного притянул колени к голове и слегка отклонился назад. Я попробовал
лечить мое раненое эго.

Когда неясное изображение сфокусировалось, я увидел все еще светящийся
череп, внутри него продолжало гореть пламя. Я посмотрел на него, поднял
правую руку и начал ее лизать. Я огляделся, не поломал ли я что-нибудь на
полу во время своего внезапного бегства, но казалось, все было в порядке,
пострадал только я. Я вдохнул со всхлипом и расслабился, моя голова лежала
на прохладном бетоне стены.

Через несколько минут я наклонился и положил пульсирующую руку на пол
Бункера - охладиться. Подержал ее там, потом поднял, стер с руки часть