Чтение 24–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Бернард нахмурился.

- Рудольф, - сказал он предостерегающим тоном, - ты говоришь так, словно оправдываешь это предательство.

Рудольф смолчал, а я спросил:

- Предательство? Почему предательство?

- Никто из нас не волен, - ответил Бернард твердо. - Человек рождается грешным. Он обязан работать не потому, что надо прокормиться, вообще обязан работать! Даже если закрома полны. Обязан защищать страну, даже если напали не на его огород, а на поле дальнего соседа. Он обязан подчиняться сеньору, ибо без подчинения и порядка любая рать гибнет, любая страна рушится, любая семья гниет! Человек, который живет только для себя, - предатель. Он предает род людской. А любой предатель - находка для врага. Запомни, Дик: нельзя предавать! Нельзя предавать! Предавать нельзя!

Он говорил с таким неистовством и убеждением, словно я вот прямо сейчас колебался: предать или не предать Родину за бутылку пепси.

Горы придвинулись настолько, что в чистом прозрачном воздухе различались трещины в снежных покровах, отдельные скалы, черные дыры пещер, ибо сами горы очень старые, древние, как Карпаты или Уральские, в сравнении с юными Гималаями.

- Еще пару суток пути, - объявил Ланзерот, - и мы на перевале. А оттуда всего сутки до Зорра.

Вечером на стоянке Асмер вынес из повозки лютню. Играл и пел старинную, как мне казалось, балладу о верной и вечной любви. Я слушал вполуха, перед глазами то и дело вставали страшные сцены появления огненного ангела. Если такой же и за левым плечом, только черный и с рогами, то на такого дядю не поплюешь. Я как-то привык полагать, что если на правом плече сидит ангел и нашептывает в ухо доброе, а на левом - бес и шепчет непристойности, то оба размером с канареек, путь даже с попугаев среднего размера. Ну, чтобы дотягивались до ушной раковины, не подпрыгивая. Но чтоб такие быки...

Плечи зябко передернулись. Я заставил себя слушать балладу, тем более что все слушали с печальными и торжественными лицами. В прекрасных глазах принцессы блестели слезинки. Одна выкатилась и понеслась по нежной коже, оставляя мокрую дорожку, будто там проползла улитка.

Сердце внезапно дрогнуло. Баллада непроходимо тупая, глупая и нелогичная: он уходит в крестовый поход нести веру Христа в дикие страны, а она остается ждать в высокой башне. И вот годы идут, он бьется с разными гадами, захватывает целые гаремы красавиц, но ни одна не может поколебать его верность. Более того, что совсем дико, он даже ни с одной красоткой не разделил ложе, хотя к нему под походный плащ пытались забраться и крестьянки, и принцессы, и волшебницы, и жены королей.

Асмер пел тихо и проникновенно. Перед глазами появлялась то белая башня, где невеста ждет и ждет, отвергает знатных женихов, хотя на лицо ложатся первые морщинки, то возникала раскаленная пустыня и одинокий всадник в полных рыцарских доспехах, что двигается вперед и вперед, неся нелепую веру Христа в страну такой же нелепой веры в Мухаммеда...

Небо было звездное, чистое, полная луна медленно выползала из-за темных деревьев. Пока что ее не видно, но вершины сосен засеребрились странным волшебным светом. Рудольф коротко взглянул, опустил голову с такой скоростью, что клацнули зубы. Ланзерот взял одеяло и ушел в темноту, но сперва бросил Бернарду:

- Первую стражу Рудольф. Сменит Дик.

Он исчез, никто из нас не знает, где он спит, да и спит ли вообще. Бернард подмигнул мне. Ланзерот по прежнему меня не жалует, даже подозревает в чем-то, но доверил же сторожить! Признал переход в оруженосность из простолюдства.

Полная луна выплыла из-за деревьев, круглая и хищная, завтра уже пойдет на убыль, но сегодня еще полнолуние. Я в астрономии не Копенгаген, вроде бы все эти фазы: полнолуние, новолуние и половинки - длятся по неделе, сегодня последний день полнолуния, но все-таки еще полнолуние, и, движимый понятной тревогой, я поднялся от костра, волоча за собой одеяло, двинулся в темноту.

Потом одеяло осталось на траве, а я, пригибаясь и скрадываясь за кустами, приблизился к тому месту, где должен был затаиться на посту Рудольф. Стояла подлая тишина, но легкий ветерок пахнул в мою сторону, я уловил едва ощутимый запах сильного крупного зверя. На левом локте у меня щит, ладонь правой руки сжимает короткую рукоять молота. Бросать некуда, вершины деревьев и кустов залиты светом, видна каждая ночная букашка, но ниже сплошная чернота, однако с могучим молотом в руке я чувствую себя суперменом, как придурок с пистолетом на улице Москвы, что и пользоваться еще не умеет толком, но смотрит по сторонам в поисках повода продемонстрировать свое сокровище.

Запах донесся сильнее. Я застыл, в трех шагах должен лежать Рудольф, высматривать, не крадется ли враг...

Огромный зверь ринулся из темноты так внезапно, что я не успел и шевельнуть молотом. К счастью, зверь пересекал в прыжке залитую лунным светом полянку. Я сумел его увидеть и закрыться щитом. Страшный удар швырнул меня на землю. Зверь, оттолкнувшись от щита, приземлился в трех шагах, молниеносно развернулся и ринулся снова. Мой щит тоже в трех шагах, но рука сжимала молот, и я метнул его навстречу оборотню.

- Не убивай... - шепнул я умоляюще.

Молот и зверь сшиблись в воздухе. Оборотень рухнул, земля дрогнула от удара. Я хрипло и тяжело дышал, а сердце выламывало ребра. Чудовищный волк медленно превращался в человека, но я через пелену выжигающего глаза пота видел только расплывающуюся фигуру.

С земли донесся стон. Человек медленно поднял голову, лицо было искажено неимоверной мукой. Рудольф, сразу потеряв нечеловеческую силу и живучесть оборотня, пытался подползти к вороху своей одежды и доспехов. Его пальцы уже сомкнулись на рукояти меча, когда я, догадавшись про ужасный замысел, с силой ударил по его пальцам ногой. Меч вылетел, исчез в темном кустарнике.

- Не... смей... - послышался рыдающий голос. - Я должен... должен... умереть...

- Нет, - прохрипел я, горло от жара стало, как покрытое жестью. - Самоубийство - грех...

- Дурак... Мои грехи выше этих гор.

- Но все равно, - возразил я и сам удивился, почему не убил оборотня раньше, - теперь нельзя! Это значит, одним грехом больше.

- Тогда ты убей меня!

Он зарыдал, уткнувшись лицом в землю. Голые плечи тряслись, он всхлипывал, как ребенок, но этот горький плач могучего мужчины был самым горьким, что я в жизни видел. Снова защипало глаза, но уже не от пота.

- Нет, - ответил я с трудом, в памяти всплыли слова священника, я начал произносить их сперва как чужие, но смутно ощутил в них некую силу и мудрость. - Господь возлагает на нас ровно столько, сколько можем нести! И кто жалуется на тяжесть, тот ропщет на самого господа. А кто отказывается нести бремя жизни, тот предает самого господа! И весь род людской.

Я сам удивился, как сильно и торжественно это прозвучало. Рудольф рыдал безутешно и горько. Огромные руки захватили целые пригоршни земли, мороз прошел по коже, ибо земля здесь утоптанная копытами, тверже камня.

- Я не могу... - донеслось сквозь рыдания. - Я не смогу!

- Надо смочь, - ответил я. - Разве ты виноват, что тебя успели покусать? Ты закрывал всех, честь тебе и огромное спасибо.

Я чувствовал себя глупо, ибо кто я, а кто могучий Рудольф, но я вынужден говорить ободряющие слова, и единственное оправдание, что говорю не свои слова, а через меня как бы говорят священники и отцы церкви, которых Рудольф так почитает.

- Убей меня! - воскликнул Рудольф с яростью. - Или я убью себя сам! И моя душа отправится в ад. Хотя она отправится туда и так...

- Нет, - ответил я, торопливо перебирая изречения отцов церкви, и выпалил: - Тебе выпала великая и славная доля, которой могут только завидовать все рыцари христианского мира и все короли!

Рудольф прорычал в землю:

- Мне?

Мышцы его напряглись. Мне почудилось, что он сейчас взметнется вверх и разорвет меня голыми руками, заподозрив насмешку. Слова полились торопливо, потоком:

- Господь взваливает на слабых слабую ношу, на сильных - великую! Тебе дал эти страшные испытания, потому что ты силен как телом, так и духом! Мы не знаем его замысла, и нам не дано предугадать его помыслы, но верь - они стоят твоих мук и страданий. Господь верит в тебя! Ты - его воин. Даже я, человек из Теплого мира, уже знаю, что малая война идет на полях битв, а великая - в душах людей. А ты сейчас - самый великий рыцарь христианского мира! Тебе ли признать себя побежденным силами Тьмы? Держись, Рудольф. Полнолуние кончилось! Через пару дней, как сказал Ланзерот, мы уже будем в Зорре. Разве иерархи церкви не смогут помочь? А пока держись. Главная опасность уже миновала. - Завтра зов луны будет намного слабее...

Он всхлипывал, но я настойчиво натягивал на него кафтан, брюки, он уже не отбивался, люди средневековья стыдились показываться голыми даже своему полу - грех. Когда закончил одевать доспехи, со стороны костра в ночи послышался хруст, затем голос Ланзерота:

- Рудольф, это я. Смотри, не выстрели с перепугу! Потом стрелу не отыщешь.

Рыцарь вышел на полянку, глаза его подозрительно, но без всякого удивления прошлись по мне, по Рудольфу.

- Шум какой-то, - пояснил он. - Ломали лес? Вас услышат раньше, чем вы кого-то. .

- Будем сидеть тихо, - пообещал я, - как мыши под полом.

Ланзерот скривился и ушел. Я запоздало подумал, что вряд ли стилизовал свою речь верно. В детстве, помню, в доме у бабушки под полом в самом деле жила мышь. Одна-единственная, тишайшая днем, но по ночам грохотала, как работающая лесопилка.

- Иди к костру, - сказал я Рудольфу. - Моя очередь бдить, тащить и не пущать. Только не смотри на небо.

Он покачал головой.

- Сможешь ли?

- Дурное дело нехитрое, - ответил я самоуверенно. - Солдат спит - служба идет. Правда, когда он бежит, служба все равно идет. Отдыхай!

Я опустился в тени на упавшее дерево, сразу исчезнув из видимого мира. От Рудольфа в лунном свете висела срезанная наискось верхняя половина, остальное растворилось во тьме. Лица не рассмотреть из-за торчащей во все стороны темной бороды и падающих на лоб волос, вместо глаз - темные провалы, но ощущение такое, что под волосяными зарослями он похудел, как скелет, скулы и подбородок вот-вот прорвут натянувшуюся кожу. Измученный, он все еще колебался, но я пихнул его в спину, уже чувствуя свое превосходство человека двадцать первого века над этими простыми и бесхитростными людьми.

Глава 27

Некоторое время я еще слышал удаляющийся хруст веток. Иногда над головой вскрикивала мелкая птица - что-то снится страшное, - на голову упал кусочек истлевшей коры. Когда снял его с макушки - в пальцах рассыпался в труху.

Со стороны полянки, где оставили пастись стреноженных коней, донесся встревоженный всхрап. Потом фыркнул другой конь. Я потихоньку поднялся, прислушался. За темной стеной кустов топало, сопело, чесалось. Лунный свет серебрил только верхушки деревьев, а под сенью ветвей черным-черно.

- Иду-иду, - сказал я вполголоса, - не сопи...

Все они, нормальные кони, пасутся на краю освещенной костром поляны, только мой хвостатый гигант, наследие барона, предпочитает срывать молодые веточки с куста и перемалывать в огромной пасти, как коза траву. Я вышел к нему, он тряхнул гривой, снова коротко ржанул.

Я посмотрел в ту сторону, куда повернута морда, насторожился. За деревьями на миг возник крик и тут же оборвался. Сердце застучало чаще. Почему-то показалось, что крик - женский. Поколебался, не разбудить ли Бернарда, но показалось стыдно нарушать сон воина, потихоньку ступил за ближайшие деревья.

Крик повторился, на этот раз я различил отчетливо, что кричит женщина. Кровь бросилась в голову. Обязанность рыцаря - прежде всего защищать женщин, а уж потом страну, короля и отечество. Да что там рыцарей - это обязанность всех мужчин...

Уже нет времени возвращаться к костру и будить остальных. В крике слышу отчаяние, а это значит, зверь может добраться до жертвы в любое мгновение.

Я несся через темный лес, сам удивляясь своей способности не разбиться о темные стволы, что выскакивают из тьмы в самые неожиданные моменты. Лунный свет заливал поляны слабым серебром, краски исчезли. Когда я выбежал на огромную поляну, почудилось, что вижу оранжевый свет в ветвях роскошного дуба.

Вокруг дерева сидели жуткие темные твари. Сперва показалось, что это огромные глыбы камня, - кто-то их так ровненько расположил по кругу, - только три у самого ствола. Доносился треск, я на бегу сообразил, что звери грызут дерево. Один быстро повернул голову в мою сторону.

Я увидел страшную темную пасть. При лунном свете жутко блеснули острые зубы и горящие, как факелы, глаза. Дрожь пробежала по спине, я готов был пуститься обратно, на бегу криком поднять на ноги весь лагерь, но с дерева донесся жалобный крик-плач:

- Отважный рыцарь, спаси!

Я не рыцарь, хотел ответить я, но рука уже метнулась к рукояти молота. Двое зверей, не обращая на меня внимания, вперевалку подошли к дереву и тоже принялись в нетерпении грызть с такой силой, что полетели белые щепы. Еще двое медленно пошли на меня, а трое остались, их морды в ожидании подняты к веткам. Там мелькнуло оранжевое - не то платье, не то девичье тело.

Я отступил на шаг, нужна дистанция, привычны уже взмах, молот вылетел грозный, как баллистическая ракета. Звери бросились, одного расплескало, других встретил быстрыми взмахами острого меча. Ноги сами отступили в сторону, челюсти лязгнули совсем рядом, и в этот миг лезвие врубилось в череп другого зверя, Я ощутил такой удар по рукам, что пальцы онемели, меч едва не вылетел, словно ударил по огромному камню.

Зверь страшно взревел, отпрянул. Еще один paз вернулся, я выставил перед собой острие меча, зверь оскалил зубы, но нападать не посмел. Я лихорадочно размышлял, что делать, но с дерева снова раздался крик. Верхушка дрогнула, донесся треск.

Уже не раздумывая, я прыгнул вперед. Меч засверкал в лунном свете, звери попятились, у одного на голове темнеет зарубка, сочится кровь. Зверь пытался увернуться, руки снова тряхнуло, лезвие вошло на треть. Зверь взревел, ухватился за сталь зубами. Зазвенело, но я нажал, зверь задергался.

Я не устоял, когда еще один прыгнул сзади на плечи. Мы покатились, зверь пытался выковырять мое изнеженное мясо из скорлупы кожаных доспехов. Я с трудом нащупал кинжал на поясе, выдернул и воткнул зверю в живот. Страшный рык едва не разодрал перепонки, на шлем из раскрытой пасти хлынула горячая кровь. Лапы заскребли по железу.

Я спихнул с себя зверя, поднялся. С мечом в руке метнулся к дереву, ибо оно уже трещало и качалось. Женский крик стал отчаяннее. Трое зверей, что лениво наблюдали за тем, как собратья грызут ствол, повернулись в мою сторону.

Я налетел, как ураган, рубил и колол, сбрасывал с себя, а когда снова выполз из-под трупов, только двое зверей грызли ствол. Огромный ствол в три обхвата угрожающе накренился. Я бросился к чудовищам, в сердце кольнул страх, что не успеваю.

Один из зверей в последний момент грызть перестал. Я увидел черное тело прямо перед глазами, по чистой случайности ухватил на лету, поднял над головой и с размаху ударил о землю.

И в это время страшный треск, шум ветвей, отчаянный крик. Я метнулся в сторону. Дерево медленно наклонялось, но падало все быстрее и быстрее и наконец ударилось о землю.

Последний зверь отскочил, темное тело метнулось в месиво ветвей. Я бросился следом. В самой большой путанице веток и листьев, где половина сломана, половина изогнута, снова раздался крик.

В лунном свете я увидел, как страшный зверь с силой продирается через зеленую стену, толстые ветки трещат под его могучим телом. Я догнал, занес меч и обрушил со всей силы.

Удар пришелся по хребту. Боль отдалась даже в плечах, я понял, что уже не удержу меч в онемевших пальцах. Однако зверь распластался, жалобно взвыл. Лапы разъехались, я перевел дыхание и вторым ударом перерубил ему хребет.

Из зарослей ветвей донесся плачущий крик:

- Доблестный рыцарь! Неужели вы целы? Я прохрипел:

- Леди... Дивно то, что вы целы. Господь не допустит, чтобы пострадал невинный.

Я начал раздвигать ветви... На голову обрушился страшный удар. Я пошатнулся, в черепе зазвонили колокола. Но никто не бросился добивать, к ногам с плеча свалился здоровенный сук. Из сплетения ветвей протянулась бледная рука. Я ухватил за тонкие нежные пальцы, дернул. В объятия влетела, охнув, молодая девушка. Я прижал ее к груди, не давая упасть, теперь понимал, что за дивный свет пробивался сквозь листву: длинные золотые волосы даже в ночи светились, как утреннее солнце! Они падали крупными локонами на плечи, на грудь, опускались ниже пояса, скрывая ее жалкие лохмотья.

- Доблестный рыцарь! - пролепетала девушка. - Я еще не слыхала о таких героях, чтобы в одиночку могли разогнать целую стаю ночных троллей.

Я вздрогнул, запоздалый страх прополз по коже.

- То были тролли?

- Ночные, - подтвердила девушка. - Самые опасные! Ой, вы ранены?

- Да нет, - прошептал я, - это пустяки... Дышать было трудно, доспех мой изорван в клочья, почти все металлические пластины исчезли. В боку сильно кололо, а когда я пощупал ушибленное место, ладонь стала мокрой и темной.

- Поспешим ко мне, - сказала девушка быстро. - У меня есть лечебные травы! Я заживлю ваши раны, доблестный сэр, очень быстро. К утру вы будете сильным и здоровым, а мои кузнецы починят ваши доспехи.

- Ваши кузнецы, леди? - спросил я. Она гордо выпрямилась.

- Да. У меня небольшой замок там дальше в лесу. У меня всего десять человек. Они же слуги, воины и все, что понадобится.

Я спросил:

- Как случилось, что такая молодая девушка оказалась одна в лесу?

Она сказала гневно:

- Я всегда выходила рвать лечебные травы одна. Грубые солдаты только мешают! И всегда было безопасно. Никогда еще силы Тьмы не подходили так близко...

Она уже тащила меня едва ли не силой. Я перестал упираться, ибо в самом деле устал так, что все тело дрожало как в ознобе, а меч и молот казались такими тяжелыми, словно к поясу подвесили ствол дерева, которым выбивают крепостные ворота.

Деревья расступились, на широкой поляне, где поместилось бы поле целой деревни, тускло блистал под лунным светом высокий замок. Показалось, что он висит над землей, потом только я понял, что замок стоит на земляном холме то ли естественном, то ли насыпанном специально. Девушка права: замок мал. Не замок даже, а высокая четырехугольная каменная башня. Но наверху за зубчиками блеснули доспехи стражей, наконечники копий.

Я сразу оценил все недостатки и преимущества этого лесного замка. Он мал и слаб, взять нетрудно, но сразу видно, что добычи здесь нет, а людей погубить придется много, пока будешь выбивать крепкие двери, а потом подниматься по узкой винтовой лестнице наверх, а оттуда будут осыпать стрелами, бросать камни, лить кипяток и бить топорами по голове.

Так что еще не одна война пройдет мимо, а этот замок сможет оставаться свободным островком.

Нас с башни заметили, дверь распахнулась. Навстречу высыпало несколько человек. Одеты плохо, но мечи и копья в руках выглядят новенькими, а только что отточенные до остроты бритвы лезвия нехорошо блестят.

- Леди Клеондрина! - вскрикнул один с испугом. - С вами что-то случилось? Девушка отмахнулась.

- Ничего страшного. Это я споткнулась о корягу и порвала в темноте платье. А благородный рыцарь, которого я встретила в лесу, взялся меня проводить к замку. Ему, кстати, нужен приют на эту ночь. Или больше, если он возжелает.

Суровый бородатый воин посмотрел на меня без всякой симпатии. Я видел, как его взгляд задержался на моих порубленных кожаных латах, уже подсохшей крови на плече и боку, но тем не менее суровое выражение не исчезло с лица.

- Конечно, он возжелает! Еще как возжелает. Леди сурово прикрикнула:

- Придержи язык, Гунлерд!

Она гордо прошла в темный проход, там, в маленьком помещении, служащем холлом, жалко горел светильник, а сверху по лестнице уже спускался еще один воин с факелом в руках.

- Тарт, - сказала леди Клеондрина повелительно, - ты нас проводишь! Это благородный странствующий рыцарь, он нуждается в отдыхе.

- Добротный замок, - заметил я. - И поставлен мудро. Десяток воинов могут держаться здесь годами.

- У меня опытные солдаты, - ответила она гордо. - А когда подступает враг, сюда сбегаются крестьяне. Там, дальше за лесом, две деревушки, оттуда привозят зерно. А мясо мужчины добывают охотой. Здесь в лесу видимо-невидимо как зверя, так и птицы, а вон там озеро, где кишит рыба.

Мы поднялись по винтовой лестнице. Я ахнул. Ступеньки вели выше, на втором этаже дверь распахнута в богатый зал, где горят яркие светильники, свет дробится на украшениях из цветного стекла и драгоценных камней.

Леди Клеондрина сделала приглашающий жест:

- Сюда, мой рыцарь!

Я переступил порог, ноги одеревенели. Комнату можно бы назвать залом, если бы ее не ограничивали стены. Но на всех стенах богатые ковры, на коврах - шкуры львов, тигров, медведей и диковинных зверей, которых я никогда не видел. Всю противоположную стену занимает оружие, развешанное так тесно, словно это оружейная, но я видел драгоценные камни в рукоятях, замечал безукоризненную отделку лезвий - это не оружейная, здесь редкое оружие королей и героев. На соседней стене справа портреты в дорогих рамах, оттуда надменно и гордо смотрят бородатые мужчины в доспехах. У всех на головах короны разной формы, размера, но - настоящие! А всю стену слева занял роскошнейший гобелен с изображением величественной битвы, где сражаются тысячи людей, троллей, гномов, эльфов, а в небе тесно от драконов и страшных острозубых птиц с металлическими перьями.

- Проходите, мой рыцарь, - сказала леди. - Сейчас мы займемся вашими ранами.

Меня мягко подтолкнули в спину. Появились две молодые девушки и огромный мужчина с черной бородой, что растет прямо от глаз. Черные волосы падают на плечи. Я видел только блестящие глаза, красный нос и щель в бороде для рта.

Девушки умело и ловко помогли снять доспехи, мужик собрал их, покачал головой. Леди спросила резко:

- К утру починишь? Мужик посмотрел в окно.

- Ваша светлость, - бухнул приглушенный из почтительности бас, - утро уже вот-вот... Будь эти доспехи из железа, то на гвозди да подковы бы хоть... А так куда эти обрезки кожи? Но, если велите, могу подобрать что-нибудь из готового.

- Но тогда самое лучшее! Этот рыцарь мне жизнь спас.

Мужик посмотрел на доспехи критически.

- Да у нас и худшее получше этого хлама. Кожаных доспехов у нас отродясь не было. А теперь так и вовсе только стальное. Не беспокойтесь, ваша светлость! После такого непотребства, что он носил, нашими доспехами будет доволен.

Меня раздели, я чувствовал себя таким слабым, что даже оперся о женскую руку, когда влезал в бочку с горячей водой. Терли, скребли, разминали мышцы, я, наконец, ощутил, как затихает боль, затягиваются мелкие раны.

Девушки хихикали, их пальцы мяли и пощипывали все откровеннее. Кровь с шумом ходила по телу, заживляя без всяких молитв и слов божьих, пробуждая, напоминая, но, когда их руки углубились в воду уж чересчур, я напрягся, чувствуя смущение, непривычное для человека моего времени, сказал торопливо:

- Довольно. Там я помою сам. Обе переглянулись в удивлении. Одна сказала, округлив глаза:

- Сеньор, что с вами? Это вас ни к чему не обязывает.

- Я не хочу, - ответил я. Вторая хихикнула.

- Сеньор, мы и не навязываемся, хотя и хотелось бы. Вы очень сильный и красивый рыцарь. О таких мечтают все девушки - хоть простые, хоть коронованные. Но наша госпожа нас прибьет, если мы... если вы... Словом, вашей целомудренности ничто не угрожает.

- С нашей стороны, - добавила вторая лукаво и громко вздохнула.

Я подумал, .что и в самом деле можно успокоиться, ничего страшного, посмотрел в их смеющиеся лица с веселыми глазами, раскрыл рот и сказал неожиданно даже для себя:

- Нет-нет. Что делать, у меня такие обеты. Девушки снова переглянулись. Первая сказала несколько скованно:

- Как скажете. Я много слышала про рыцарские обеты, но никогда их не понимала. Наверное, я слишком простая.

Я промолчал. Девчушка права, давать обеты и держаться их могут только сильные. А простые... простые живут просто. Без всяких обетов. Простой не станет удерживаться, если перед ним поставить торт. Схватит обеими руками и сожрет. В моем мире все свободны от всего, в том числе и от комплексов. Но здесь пока еще миром правят другие понятия.

Я выбрался из бочки, чувствуя себя освеженным, словно проспал беспробудно пару суток. К удивлению, раны в самом деле затянулись, а возникшие на их месте шрамы невыносимо зудели и чесались. Я попробовал почесаться между лопатками, но скрипнула дверь, поспешно убрал руку и сделал бесстрастное лицо.

Леди Клеондрина вошла в легком просвечивающемся платье. Настолько прозрачном, что кровь прилила к моему лицу с такой силой, что я ощутил себя, как в работающей кузнице. Леди приближалась неторопливой пританцовывающей походкой, широкие бедра ходили из стороны в сторону, тонкий стан оставался прямым, а грудь смотрела мне прямо в губы горячими красными кончиками, что с силой натянули тонкую ткань.

В руках леди Клеондрина держала медную чашу. Я уловил тонкий аромат.

- Ложитесь, сэр рыцарь, - произнесла она тихо. Голос был загадочным. - Прилягте на ложе. Ваши раны затянулись, но вы сойдете с ума от зуда, если не втереть эту мазь. Но она еще и придаст силы и свежести.

Я, чувствуя себя страшно неловким, опустился на ложе вниз лицом. Краем глаза видел, как совсем рядом появилось сочное женское бедро. Плечи вздрогнули и тут же расслабились, когда на них опустились легкие женские ладони. Мазь была холодной, но, когда ее начали втирать в мышцы спины, разогрелась так, что воспламенившаяся кровь побежала по всему телу. Даже ногти стали горячими, как гвозди для подков в раскаленном кузнечном горне.

- Хорошо ли вам, герой? - прозвучал над ухом нежный голосок.

- Никогда еще не было так хорошо, - ответил я искренне.

Над головой прозвенел смех, нежный голос попросил:

- А теперь перевернитесь, сэр.

Я с готовностью лег на спину. Она зачерпнула из чаши мазь, та обожгла грудь приятным холодом, а нежные пальцы принялись втирать в грудные мышцы. Я не мог удержать расползающийся до ушей рот, Клеондрина загадочно улыбалась, смотрела в глаза. В ее расширенных зрачках я видел свое отражение: с глупой довольной улыбкой, расслабленный, счастливый, балдеющий, кайфующий, оттягивающийся...

- Хорошо?

- Как в раю, - сообщил я. Поправился: - Наверное, как в раю. Наш священник много рассказывает о рае, но я представлял его себе именно так.

Ее пальцы на мгновение застыли. Я даже ощутил, как будто от них пошел холод, но затем принялись втирать мазь с удвоенной силой. Я наслаждался, Клеондрина молча и довольно энергично разминала мышцы, затем, я не успел опомниться, легко и быстро села верхом и все это время энергично и деловито разминала грудь, плечи, втирала мазь, и я чувствовал, как уходит зуд, а тело наливается силой и свежестью.

- Вам должно быть лучше, чем в раю! - шепнула она нежно. - Я постараюсь. Я ощутил неловкость.

- Леди Клеондрина.

- Зовите меня просто Клео, - перебила она. - Разве не видите, сэр, мы с вами на ложе? На одном ложе. А мы - мужчина и женщина...