Чтение 24–й страницы книги ~Враг за Гималаями~

- Что уж тут скрывать! Но мы изымали только те деньги, которые были нажиты преступным путем. Поэтому и соответствующих заявлений в органы не поступало.

- Под Робин Гуда косите, - понимающе кивнул Донцов.

- То, что вы шутите, внушает некоторую надежду...

- А как давно ваш дуэт превратился в трио?

- С прошлого лета. Правда, с Аскольдом Тихоновичем всё было несколько иначе, чем со мной. Его телом удавалось пользоваться лишь урывками. Намёткиным он бывал не больше нескольких часов в сутки, причём сам об этом и не подозревал. Две личности уживались в нём независимо друг от друга.

- Это он подал мысль воссоединить душу Намёткина с помощью психотрона?

- Конечно. Тут нам повезло. Хотя о тематике работы Экспериментального бюро я к тому времени уже знал из публикаций в прессе... Но для воссоздания цельной личности мы нуждались ещё и в кома-тознике Намёткине, вернее, в той части души, которая оставалась в нём. А поскольку похитить пациента из клиники было невозможно, хотя такой план тоже рассматривался, мы избрали единственно возможный вариант.

- Убийство! - патетически воскликнул Донцов.

- Да хватит вам! То, что вы называете убийством, было лишь ещё одним шагом на пути к спасению. Не только Намёткина, как личности, но и всего человечества, включая вас самих... простите... близких вам людей.

- Не надо извиняться, - невесело усмехнулся Донцов. - Оговорились, с кем не бывает. Спасти меня могут разве что только чернокожие колдуны, тысячи лет тому назад замучившие Олега Намёткина... Хотелось бы знать, зачем вы читали коматозни-ку историю злоключений кшатрия Ачьюты?

- Я читал это не коматознику, а той части души Намёткина, которая продолжала здравствовать в его теле, хотя почти никак себя не обнаруживала. Читал не только ради того, чтобы освежить её память, но и побудить к вполне определённым действиям. Текст, которым я пользовался, был не отчётом, а скорее инструкцией. Как видите, она свое дело сделала. - Последовал кивок в сторону новичка, с идиотским видом пялившегося на них пустыми глазами.

- Зрелище жалкое, - констатировал Донцов.

- А вам бы всё критиковать! Хоть и плохонький, да из наших, из Намёткиных. По сравнению с целым он малость, пустяк, а ведь всё толком сделал. И в ментальное пространство ушёл, и назад вернулся, и воплотился, как следует, и даже свое новое тело сюда пригнал. Вот что значит правильная психологическая установка.

- Рисковали вы, конечно. Могли и обмануться.

- Честно сказать, я до сих пор не уверен, что все мы в сборе. Намёткин Пятый, вполне возможно, гуляет сейчас где-нибудь по Африке, а Намёткин Шестой в образе пингвина ловит рыбу в Антарктиде.

- А если без шуток, как частице души Намёткина угораздило обратиться в птицу?

- Я и сам удивляюсь... Млекопитающие произошли от пресмыкающихся точно так же, как и птицы. Все мы в чём-то родственники. По-видимому, Намёткин Третий нырнул очень глубоко в прошлое. Аж в мезозойскую эру.

- Я бы хотел уточнить насчёт первой попытки

покушения. Когда вы наняли киллера... Кто отключил сигнализацию?

- Я и отключил. Намёткин Первый... Да, попали мы тогда впросак. Угораздило связаться с каким-то мерзавцем.

- Почему бы сразу не послать на дело Эдгара? Дешево и сердито. Пару раз тюкнул клювом - и шланг пополам.

- Опять издеваетесь. Не очень-то красиво поднимать руку... или клюв на себя самого. У нас такого варианта и в мыслях не было. Нужда, как говорится, заставила.

- Как я, дурак, не догадался отправить повреждённый шланг на экспертизу. Ведь на нём должны были остаться микрочастички птичьего клюва.

- Мы потом про это тоже подумали. Эдгар спер шланг прямо из кабинета следователей. Они его, наверное, до сих пор ищут.

- Ещё один вопрос. Откуда вы узнали о моей болезни?

- Когда началось расследование, Эдгар стал наведываться к вашему учреждению. Слух у него похуже, чем зрение, но по человеческим меркам отменный. В ваше отсутствие коллеги только про это и судачили. Дескать, сколько ещё Донцов протянет...

- Понятно. Спасибо, хоть вы меня просветили.

- Поверьте, мне очень трудно дались те слова.

- Ладно... Допустим, всё у вас получится. На-

меткин вновь станет единым целым и сохранит способность к воплощению. Как он будет действовать дальше? Бороться с Ганешей?

- Намёткин будет бороться не с Ганешей, а с ситуацией, позволившей ариям осуществить вторжение в Европу. Для этого придётся заранее подорвать их мощь, стравив между собой разные кланы. В известном нам прошлом это уже случилось. После побоища на поле Куру военная мощь ариев уже не возродилась. Погиб цвет нации, единственным устремлением которой были захватнические войны. В том прошлом, где к власти пришёл Ганеша, об этой битве и слыхом не слыхивали. Герои, по достоверным сведениям погибшие на поле Куру, спокойно доживали свой век, успев взрастить многочисленное и кровожадное потомство.

- Клин, значит, будете вышибать клином, огонь тушить огнём, а зло изживать другим злом?

- Иначе и не бывает. Добро побеждает зло лишь в сказках. Факт, конечно, прискорбный, но от него никуда не денешься. Только зло ведь тоже разное. Бывает зло бесконтрольное, оголтелое. А бывает вынужденное, строго дозируемое.

- Вам виднее. Как-никак сотня жизней за спиной... Но сейчас, похоже, вы на правах статиста. Первую скрипку сыграет наш многоуважаемый хозяин. - Донцов сделал приветственный жест в сторону главного инженера, стыдливо жавшегося поближе к аппаратным стойкам.

- Случается, что техника приходит на помощь мистике, - сказал Намёткин Первый.

- Случается, - кивнул Донцов. - Но не всегда . из бескорыстных побуждений. Или наш учёный друг закоренелый бессребреник?

- Деловые отношения - самые надежные, - изрёк Намёткин Первый, - Наши деньги за его услуги, и никаких антимоний.

- Деньги, надо думать, немалые?

- Все, какие у нас остались. В ментальное пространство их с собой не возьмёшь, а вы от своей доли отказались.

- В могилу я их тоже не возьму, - буркнул Донцов. - Кстати, а как это все будет выглядеть? Надеюсь, обойдётся без кровопролития и членовредительства?

- Это уж вопрос к хозяину. - Намёткин Первый оглянулся на главного инженера. - Идите сюда, не тушуйтесь. Кое-кто хочет знать детали предстоящей операции.

Как только всеобщее внимание сосредоточилось на главном инженере, он немедленно заявил: .

- В моих действиях.нет ничего противозаконного. Братья Райт катали на первом самолёте всех желающих. Эдисон демонстрировал фонограф на ярмарках. Почему же я не могу использовать свое изобретение сходным образом? Эпоха тоталитаризма, слава богу, миновала.

- Интересно, а Нобель тоже давал попользоваться динамитом всем желающим? - осведомился Донцов. - Впрочем, вас никто не винит. Более того, может статься, что за сходную плату вы совершите благое дело. Однако публике желательно знать, на какое именно представление куплены билеты.

- Вот передающие установки. - Главный инженер нехотя указал на громоздкое устройство, которое Донцов вначале принял за модернизированную гильотину. - Их назначение - перевести в форму электрических импульсов всё то, что принято называть сознанием, а затем перебросить полученную информацию в приемник.

- Что-то я этого приемника как раз и не вижу, - заметил Донцов.

- Приемником может служить любое существо, обладающее достаточно развитым мозгом, - пояснил главный инженер.

- Мы договорились, что это будет кто-то из нас, - добавил Намёткин Первый. - За исключением Эдгара, конечно.

- Ещё раз предупреждаю, что разум человека, используемого как приемник, неизбежно пострадает. Он станет составной частью проецируемого разума. Последствия этого нельзя предугадать даже специалисту, - заявил главный инженер.

- А как же остальные участники вашей операции? - поинтересовался Донцов. - Я имею в виду тех, чьи тела банда Намёткиных использовала в своих целях. Им ничего не грозит?

- Абсолютно ничего. Утрата чуждого сознания на них никак не отразится. Это то же самое, что сбросить вериги. Хотя они очень удивятся, оказавшись вдруг в такой обстановке. - Главный инженер обвёл взглядом полутемный цех, и в самом деле похожий на кошмарное видение.

- А кого вы собираетесь назначить приемником? - спросил Донцов у Намёткина Первого.

- Это решит жребий.

- Пардон! Неприятности грозят Аскольду Тихоновичу Лукошникову, девице Доан Динь Тхи и вот этому несчастному гражданину, даже имени которого мы не знаем, а жребий будут тянуть какие-то другие, совершенно посторонние люди. Это нечестно. Заявляю как дипломированный юрист.

- Иного выхода нет, - голос Намёткина Первого сразу посуровел, а Намёткин Второй, до этого не проронивший ни звука, угрожающе лязгнул затвором пистолета, на рукоятке которого, надо полагать, красовалась дарственная надпись.

- Есть. - Донцов на всякий случай вскинул руки вверх. - Используйте вместо приемника меня. Я ведь всё равно обречён.

- Э, нет! - тотчас возразил главный инженер, - Так мы не договаривались. Куда я потом дену утратившего разум милиционера?

- Раньше надо было осторожничать, ещё до того, как денежки брали, - отрезал Намёткин Первый. - Предложение, конечно, неожиданное. - Это относилось уже к Донцову. - И, наверное, самое разумное. Лично я его поддерживаю. Вы теряете несколько месяцев жизни, мучительных и безнадёжных месяцев, а взамен получаете шанс начать совсем иное существование. В ментальное пространство мы уйдём как единое целое, а там найдём способ разделиться. Прежде такие прецеденты уже бывали.

- Пусть хотя бы расписку напишет, - не унимался главный инженер.

- Зачем? - поинтересовался Донцов. - Вы хотите огласки?

- Огласки я не хочу. Я хочу иметь на руках оправдательный документ.

- Не валяйте дурака, а лучше послушайте мой совет. Когда всё закончится, немедленно уходите отсюда, но только не через те двери, в которые я вошёл. Перед этим пальните из пистолета в потолок. Вон тот товарищ его вам с удовольствием уступит. На звук выстрела сюда явится мой коллега, дежурящий снаружи. Это уж ему придётся разбираться, что здесь делает дворник-пенсионер, вьетнамская эмигрантка, неизвестный гражданин, прозванный на-ружкой Крестьянином, и свихнувшийся следователь. Уверен, что дело постараются замять, а про вас никто и не вспомнит. В крайнем случае допросят разок для проформы.

- Так и быть, - сдался главный инженер, и без того оказавшийся в безвыходной ситуации. - Пусть все займут положенные места. Заодно попрошу произвести окончательный расчёт.

Первым в кабину психотрона впорхнул ворон Эдгар - этакий массивный летающий зверь, одинаково боевитый и на земле, и в небе.

Намёткина Четвёртого запихнули внутрь чуть ли не силой.

Прежде чем занять свои места, Намёткин Первый отдал главному инженеру все оставшиеся деньги, а Намёткин Второй - именной пистолет, прежде принадлежавший Лукошникову.

Четыре одинаковые кабинки образовали квадрат, в центр которого встал Донцов.

Шли последние секунды его земного существования. Страждущая душа покидала уже почти испепелённое тело.

Впереди её ждала бесконечность...

Эпилог

ЗАКАТ НА ПОЛЕ КУРУ СПУСТЯ ВОСЕМНАДЦАТЬ ДНЕЙ

Великая битва шла на убыль, выдыхаясь, словно лесной пожар, обративший в головешки все могучие деревья, или как река, прорвавшая запруду и угодившая в зыбучие пески.

Почти все прославленные воины, некогда справедливо делившие между собой хлеб, вино и наложниц, восседавшие в одних и тех же пиршественных залах и собиравшиеся на войну под общие знамена, истребили друг друга в жестоких единоборствах или пали от руки простых лучников и копьеносцев.

Ожесточение их сердец было столь велико, а прошлые обиды казались такими нестерпимыми, что никто не брал пленных и сам не просил пощады.

Когда число мёртвых превысило число живых, трупы перестали убирать с поля боя. Каждая новая схватка начиналась чуть в стороне от предыдущей, благо размеры Курукшетра позволяли это.

Роль могильщиков приняли на себя стервятники. Впрочем, когти хищных птиц и клыки шакалов были для кшатриев столь же приемлемы, как и огонь погребального костра. Самое позорное, что могло случиться с ними, - это мирная смерть в домашней обстановке. Таким неудачникам была заказана дорога на третье небо, где в чертогах Индры обитают павшие герои.

Дни, когда на бранном поле из-за тесноты нельзя было шагу ступить и принявшие смерть воины ещё долго оставались в строю, зажатые со всех сторон телами товарищей, уже миновали, и нынче друг другу противостояли лишь кучки измученных бойцов и немногие колесницы, в которые приходилось запрягать чудом уцелевших верховых лошадей.

Все боевые слоны, краса и гордость любой армии, давно пали, поражённые в брюхо тяжелыми копьями, истыканные отравленными стрелами, обожжённые горючей смолой, и сейчас их раздутые тела возвышались над человеческими и конскими трупами, заменяя стервятникам утёсы, с которых те привыкли озирать окрестности.

Меня самого зовут Ашваттхаман - Могучий конь. Происхождение мое самое низкое, но прозорливостью, хитростью, изобретательностью и многими другими качествами, не свойственными кшатриям, я завоевал доверие знатока военных искусств, брахмана Дроны, прозванного Кадушкой за то, что его якобы зачали в этой хозяйственной посудине. С некоторых пор меня считают сыном Дроны, что, конечно же, идёт вразрез с законами варны.

Я сражался на стороне кауравов с самого первого дня, но на рожон не лез, заботясь больше о своей жизни, чем о славе. Побуждало меня к этому отнюдь не малодушие, а обязательства, данные перед сражением одному весьма достойному человеку. Так уж получилось, что на меня возложена важная миссия, являющаяся заключительной частью хитроумного плана, придуманного в другие времена и в другой стране.

В начале битвы кауравы своим числом превосходили пандавов, однако на исходе первой недели силы сторон сравнялись, а теперь, когда массовое побоище превратилось в череду поединков, где одна колесница гонялась за другой и победу приносили опыт, выучка и отвага, но отнюдь не грубая сила, перевес явно клонился на сторону врага.

Беда состояла ещё и в том, что в нашем поредевшем войске не осталось ни одного урождённого ка-урава, а все братья-пандавы, наоборот, уцелели.

Погиб и мой названый отец Дрона, бессовестно обманутый врагами, но почему-то меня больше всего потрясла смерть нашего предводителя - царя Ду-рьйодханы Неодолимого, старшего из кауравов.

В тот день удача сопутствовала пандавам, и они не только смели наши ряды, но и сумели захватить лагерь.

Дурьйодхана, усталый, израненный, лишившийся всей своей свиты, нашёл прибежище в густых камышах соседнего озера. Здесь он был почти неуязвим, поскольку плавал, как рыба, даже в тяжёлых доспехах.

Братья-пандавы, некогда давшие обет убить царя, рыскали в его поисках по всему Курукшетру.

Узнав об этом, я вместе с двумя другими славными витязями бросился на выручку Дурьйодхане и вскоре нашёл его, по горло погружённого в воду, замутнённую кровью. У него при себе даже не было оружия. В этот момент великий царь представлял собой поистине жалкое зрелище, одно созерцание которого подрывало веру в победу кауравов.

Мы попытались уговорить Дурьйодхану вернуться в строй и возобновить битву, однако он отказался, ссылаясь на усталость, хотя и пообещал восстановить силы к следующему дню. Нам не оставалось ничего другого, как вернуться назад и попытаться спасти то, что ещё можно было спасти, а главное - свою попранную честь.

На ту беду проходившие мимо местные жители опознали царя и, побуждаемые корыстолюбием, выдали его пандавам.

Едва мы успели удалиться от проклятого озера на приличное расстояние, как туда примчалась вся эта свора, во главе с Арджуной, которого науськивал и подзадоривал его возничий Кришна (о нём я поведу речь потом).

Стоя на высоком берегу, пандавы принялись издеваться над беспомощным царём, сравнивая его то с жабой, мечущей икру, то с болотной пиявкой, насосавшейся чужой крови.

- Выползай из грязи и сразись с нами, о властелин прибрежных камышей! - говорили они ему, держа наготове разящие луки.

Понимая всю безвыходность своего положения, царь ответил:

- Как мне сражаться с вами, если я одинок, спешен и безоружен, а вы угрожаете мне с колесниц мечами, копьями и стрелами.

Тогда Юдхиштхира, самый справедливый из пандавов, сделал царю следующее предложение:

- Мы могли бы убить тебя хоть сейчас, но такой поступок не 'достоин кшатриев. А потому предлагаем сразиться в поединке. Право выбора оружия пусть остаётся за тобой. Клятвенно обещаю, что если ты победишь, то будешь отпущен с миром.

Царь подумал немного и, видя, что иного пути к спасению нет, принял вызов.

Из всех видов оружия он предпочёл самое редкое - палицу, пояснив при этом, что дабы блюда не приедались, их надо разнообразить. Был тут, конечно, и свой резон - правила подобного поединка, известные каждому кшатрию, предписывают бойцам спешиться и запрещают наносить удары ниже пояса.

Когда все условия были оговорены, царь восстал из озерных вод - израненный, но несломленный, могучий, как скала, облачённый в позолоченные доспехи и сверкающий шлем. Даже враги признали, что в этот момент он был похож на Индру-вседержителя.

Со стороны пандавов на единоборство вышел Бхима Волчье Брюхо, славный не только обжорством и вспыльчивостью, но и неукротимостью в сражении. К этому времени от его могучей руки пало немало славных героев.

Поединок начался ударом царя, но Бхима легко отразил его и сам перешёл в наступление, оказавшееся столь же безрезультатным. Затем удары посыпались градом с обеих сторон. От сшибающихся палиц летели искры, подобные стаям светлячков, добротные доспехи гнулись, как листья баньяна, из-под них выступала кровь.

Бой продолжался так долго, что противники несколько раз делали перерыв для отдыха, однако даже по прошествии изрядного времени никто не взялся бы предугадать его исход. Бхима превосходил царя физической силой, но тот был проворнее.

Все очевидцы дружно утверждали потом, что поединок был хоть и страшен своим озлоблением, но по-своему красив. Витязи походили то на слонов, выясняющих отношения из-за самки, то на богов, собравшихся обрушить небеса на землю.

Взаимообразно обмениваясь сокрушительными ударами, они в то же время смахивали на танцоров, состязающихся в грации и ловкости, а смертоносные палицы в их руках напоминали волшебные жезлы, дарующие как смерть, так и блаженство.

Подзадориваемый братьями, Бхима поразил царя в бок, и тот рухнул на колени. Многим показалось, что с кауравом покончено, но боль ещё больше распалила его. Легко вскочив, он перешёл в ответную атаку и так огрел пандава палицей по голове, что его шлем разлетелся вдребезги, а по всей округе разнёсся звук, похожий на звон самого большого гонга.

Кровь хлынула по лицу Бхимы, однако он даже не пошатнулся, а лишь утерся краем стяга, по обычаю осенявшего ристалище. Бой возобновился с прежним остервенением.

Теперь они колотили друг друга, уже не заботясь о собственной защите и, падая после каждого удара, снова вставали, дабы продолжить схватку, которой, казалось, не будет конца.

И тогда хитроумный Кришна шепнул Арджуне:

- Оба бойца достойны победы, но каурав выглядит свежее. Бхима не одолеет его в честном бою. Придётся прибегнуть к хитрости. Ничего зазорного в этом нет. Даже боги в своей борьбе с асурами не чурались запрещённых приёмов.

Арджуну, чьи симпатии, естественно, были целиком на стороне брата, долго уговаривать не пришлось. В очередной раз поймав взгляд Бхимы, который этими переглядываниями укреплял свой дух, он выразительно похлопал себя по ляжке, что означало - забудь про правила и бей ниже пояса.

Тот сразу понял брата, ведь недаром они провели вместе в изгнании столько лет, и стал выбирать удобный момент для осуществления коварного замысла.

Выпал такой момент не скоро. Более того, в одном из эпизодов схватки Бхима чуть не погиб, опрометчиво метнув свою палицу в пандава, но благородный Дурьйодхана не воспользовался столь благоприятным случаем, за что вскоре и поплатился.

Едва только схватка возобновилась, как Бхима нанёс ему предательский удар в бедро. Тазовые кости царя хрустнули, и он во весь рост рухнул на землю. Палица выпала из его рук, на губах выступила кровавая пена, и всем стало ясно, что жить герою осталось недолго.

Бхима, не в силах унять себя, пинал умирающего ногами, приговаривая при этом:

- Вспомни, презренный, как ты издевался над нами раньше! А теперь получи за всё сполна!

Однако остальные пандавы не одобряли такое поведение победителя. Да и кому может понравиться, когда прямо на твоих глазах топчут истекающего кровью человека.

- Прекрати это кощунство! - Юдхиштхира по праву старшего брата оттолкнул Бхиму в сторону. - Он хоть и враг, но нам всем приходится родичем, а к тому же остаётся венценосцем даже в преддверии смерти. Так что обуздай свой гнев. Он получил по заслугам и пусть умрёт спокойно.

Бросив тело ещё живого Дурьйотханы на берегу озера, среди змеиных гнёзд и коровьих лепешек, пандавы вернулись в свой лагерь и, празднуя победу, немедленно закатили пир.

Мы узнали о случившемся лишь на исходе дня и немедленно устремились к месту трагедии. Царь, уже примирившийся со своей участью, слабым голосом попросил глоток воды, благословил нас всех и тихо скончался. Тот, кто утверждает, что он дышал ещё целые сутки и даже как мог отбивался от шакалов, бессовестно врёт.

Стоя над бездыханным телом венценосца, я поклялся самыми страшными клятвами, что обязательно отомщу пандавам за всё: за царя Дурьйодхану, за своего названого отца Дрону, за каждого убиенного каурава. Ещё я добавил, что, совершая эту месть, не буду придерживаться никаких правил, пусть даже это возмутит людей и богов. Кровь за кровь. Подлость в ответ на подлость.

Такое развитие событий вполне соответствовало плану, заложником которого я вольно или невольно стал ещё в те времена, когда носил совсем другое имя и топтал совсем другую землю.

Дело было за малым - подгадать подходящий случай.

Возможность исполнить клятву представилась мне лишь на исходе восемнадцатого дня битвы, который и завершил её, поскольку немногие чудом уцелевшие сторонники кауравов разбежались, и под славным знаменем Серебряного Вепря осталось только трое витязей, включая меня самого.

Наступила ночь, и пандавы, уже считавшие себя победителями, после обильного возлияния уснули в своём хорошо укреплённом и - как они думали - тщательно охраняемом лагере.

Ну а мне и обоим моим спутникам, радже Критаварману и брахману Крипе, было, конечно, не до сна. Затаившись на опушке леса, мы ждали. Я - прихода полуночи. Они - моего решения.

Когда на чёрном небосводе высыпали мириады ярчайших звёзд и все твари дневные уснули, а ночные, наоборот, проснулись, я открыл свой замысел сподвижникам.

- Слышали вы в дебрях леса пронзительный крик совы? - начал я- - То ликует ночная хищница, уничтожая беспечных лесных птах, прикорнувших на древесных ветках. Этим самым сова подаёт нам пример к действию. Уподобившись ей, мы одолеем пандавов, которых никогда не одолели бы в открытом бою при солнечном свете. Согласен, подло убивать спящих, даже если они причинили тебе много зла, но иначе мне не исполнить клятву, данную над телом царя Дурьйодханы. Как учат древние мудрецы, для достижения благородной цели пригодно любое средство. Да разве не сами пандавы преподали нам урок вероломства? Вспомните все их коварные происки и низкие поступки. Кто обманом погубил моего отца Дрону? Проклятый Дхришта-дьюмна, свояк братьев-пандавов. Кто нанёс запрещённый удар венценосному Дурьйодхане? Бхима Волчье Брюхо.

Сначала моих благородных спутников обуяли стыд и горечь, но в конце концов они согласились помочь мне, ведь у каждого были свои собственные счёты с пандавами.

Прежде чем пуститься в опасный путь, мы совершили все подобающие случаю жертвоприношения, заранее замаливая великий грех, который собирались содеять.

К стану врагов наш маленький отряд прискакал уже за полночь, в ту пору, когда человеческий сон бывает крепче всего. Некто, заранее посвящённый в мои планы, уже ждал нас у ворот лагеря, с головой завернувшись в накидку из тигровых шкур.

- Всё готово, - глухо сказал он, - стража спит непробудным сном, об этом я позаботился. Смело входите в лагерь и делайте свое дело. Постарайтесь не упустить никого. Охотник, оставляющий в логове хотя бы одного живого волчонка, проявляет не сострадание, а безрассудство. Этим он обрекает на гибель своих ещё не родившихся овец. Слышал такую присказку? Короче, действуйте. И да пребудет с вами великий Шива-разрушитель.

Последние слова предназначались скорее для моих спутников, чем для меня, никогда не верившего ни в Шиву, ни в Вишну, ни в Брахму, чтоб им всем пусто было.

- Укажи мне шатры братьев-пандавов, - потребовал я.

- На закате дня они покинули лагерь, и я не сумел их удержать, - ответил тот, кто скрывался под тигровой накидкой. - Но их дети и вся остальная родня остались здесь. Так что работы хватит.

Всё это, честно сказать, мне сразу не понравилось. На кой ляд мне сыновья Бхимы, если я поклялся убить его самого.

- А не аморально ли наказывать детей за грехи отцов? - поинтересовался я.

- Отцы, дети - какая разница! Все они, как один, замараны кровью. Неужели ты не хочешь увидеться с шурином пандавов Дхриштадьюмной, прикончившим столь любезного твоему сердцу Дрону? Кроме того, всех их стоит убить по одной простой причине - жить им в этом мире непозволительно.

Ты понимаешь меня? Со временем из этих щенков вырастут свирепые волки, способные возродить былую мощь не только пандавов, но и всех ариев. А старшее поколение, можно сказать, уже обезврежено. Их лучшие годы миновали. Силы и дух истощились. Смерть наследников добьёт отцов окончательно. Иди и исполняй свою клятву... Господи, ну почему я должен чуть ли не силой толкать вас всех на великие свершения!

- Согласен поменяться с тобой местами. Я буду толкать всех подряд на великие свершения, а ты режь глотки. Устраивает такое предложение? Ах, нет! Не хочешь пачкаться в крови.

- Ты зачем сюда явился? - рассвирепел он. - Болтать или дело делать? Уже рассвет скоро.

- Ладно, - сдался я. - Где шатёр Дхриштадьюмны?

- В самом центре лагеря, возле знамени с изображением сокола. Правильно, оттуда и начинайте...

Арийские сказители всех рангов, в меру своих способностей восславившие впоследствии распрю пандавов и кауравов, подробно описывая эту последнюю кровавую ночь, упоминают о том, что полюбоваться на предстоящую резню явились все исчадия ада, сопровождаемые вспышками зарниц и зловещими всполохами. Были там разнообразнейшие твари - многорукие, многоногие, многобрюхие, безголовые, безглазые, бесплотные, змееобразные, ракообразные, птицеобразные, темноликие, светлоликие, криволикие, а также имевшие самые немыслимые обличья, включая помесь акулы с крокодилом и морской черепахи с бакланом. А в меня самого будто бы вселился бог Шива, вооружённый волшебным мечом возмездия.

На самом деле всё было гораздо будничнее и гораздо страшнее. Грозовые всполохи на небе наблюдались, не спорю, но адские чудовища отсутствовали. Заменить их должны были мы трое - брахман, кшатрий и я, лицо неясного происхождения, но арийской крови.

Спешившись и поручив коней заботам человека в тигровой накидке, большому специалисту в этом деле, мы осторожно вошли в приоткрытые ворота лагеря.

Воины, сломленные усталостью восемнадцатидневной битвы, вином и упражнениями по системе камасутры, спали, что называется, без задних ног. Никто из них, отправляясь на покой, не мог даже и предположить, что со стороны разгромленных кау-равов грозит какая-либо опасность. О, наивные простаки!

Тишину ночи нарушали только богатырский храп, отходящие после обильной трапезы газы да шелест многочисленных знамён, на которых по традиции ариев могло быть изображено всё что угодно, вплоть до слоновой подпруги и детородного органа жеребца. Символику эту я, кстати, никогда не понимал.