Чтение 24–й страницы книги ~Гиперборейская чума~

- А чьих же еще? Его, ясно. Кто еще мог так облажаться?

Марков посмотрел на него свирепо и получил в ответ совершенно безмятежный взгляд.

- Зачем? - спросила женщина пристально.- Зачем вы это делаете?

:- Смешной вопрос,- сказал Терешков.- Я - вам - должен объяснять, почему мы хотим помешать самой грандиозной краже в истории? Когда у страны украдены последние надежды, когда у всего человечества почти украдено будущее... я это должен объяснять, да? Ну если такое нужно объяснять, то можно не стараться - бесполезно...

Женщина несколько раз провела ладонью по столу - словно раскатывала невидимое тесто.

- Это не кража, - сказала она твердо. - Это эвакуация. Спасение того, что можно спасти. Какое будущее, о чем вы...

- Мы там были, - сказал Марков. - Оно не слишком приятное, но оно есть.

Она отмахнулась:

- Вы не понимаете ничего. Когда время повернет вспять... не останется никого. А это будет уже скоро. Через двадцать лет или через сто - какая разница? Все равно - очень скоро. Поэтому надо успеть... а вы мешаете. Препятствуете грабежу? Комики. Полицейская академия. Спасательным работам вы препятствуете. И за это вас надо бы...

- Расстрелять,- подсказал Терешков-старый.

- Наподобие. Просто - оставить за чертой. Но и так будет слишком много темных пророков, зачем еще и вы? Отправитесь в Гиперборею - но без комфорта. В трюме. В товарном вагоне. Сюда-то вы в нем и прибыли? Ну вот... Стае, к грузчикам их,- кивнула она розовомордому.- И распорядись: пусть начинают таскать гробы. Еще два эшелона, и отправляемся...

Стретта:

ДО МОГИЛЫ!..

Исполняет Сережа Довгелло

Он с презрением смотрит на любые часы: ходики с кукушкой, брегеты с репетиром, солнечные в саду, каминные с изображением знаменитого мореплавателя Дюмон-Дюрвиля, напольные, от боя которых дрожит вся усадьба. Сережа знает, что никакого времени на самом-то деле не существует!

Так что поэт Батюшков вовсе не был безумцем, когда на вопрос: "Который час?" - отвечал: "Вечность..."

Вечность, господа. И более ничего.

Неверморррр...

Воронов в Сабуровке нет, но во множестве летают серые вороны. Они мельче, но ничуть не менее зловещие.

Дядя Илья привез из Петербурга черного котенка. Он говорит, что к следующему Рождеству из него вырастет огромный котофей. У кота желтые глаза и белое пятнышко на горле.

Лед на пруду сошел, но вода остается неподвижной, и не хочется, как прошлым летом, пробежаться по горячим доскам купальни и плюхнуться туда, хотя кузены делают это с прежним удовольствием.

Отражение дома в пруду кажется более отчетливым, чем сам дом.

Кузены ищут клады, изучая какой-то обрывок козлиной кожи, найденный на чердаке. Это детское занятие, недостойное настоящего сыщика. В промежутках между поисками кладов они еще играют в индейцев.

Огюст Дюпен - вот единственный, кто нам сейчас по-настоящему нужен. Потому что в Сабуровке свершилось преступление!

Дюпену было хорошо. У него был свой негр Юпитер, а у Сережи - только кобыла Аврора. От нее мало помощи в расследовании.

Дюпен, Дюпен... Или хотя бы аббат фариа. Не нужно быть гениальным. Но - просто очень внимательным. Все события произошли, все злодеи и герои здесь, перед нами (кроме бабушки!) - и ничего не происходит.

Как доказать, как? Ведь Сережа все знает.

Но на этот раз ему не поверят. Потому что подумают: он говорит так, потому что не любит Эшигедэя. Да, не любит. Ну и что? Настоящий сыщик никогда не обвинит невиновного только оттого, что не любит его.

А за что его любить? Во-первых, он притащил с собой призраки. Раньше можно было с кузенами дурачиться и пугать друг друга, наверное зная, что никаких призраков нет, а теперь...

Вдруг из-за угла высунется такое...

Во-вторых, он пугает горничных. Они все боятся его до икоты, но ничего не могут объяснить, хотя дедушка спрашивал добром.

А главное, он убил Эмира. Никто не знает, что Эмир умер не просто от старости. То есть от старости, но не просто.

Собаки ненавидели Эшигедэя, а кошки любили. Стоило ему подойти к псарне, как начиналось хоровое вытьё. Псарь Никита шугнул однажды калмыка из своей вотчины, и тогда тот сделал так, что вышло, что Никита украл щенков Лизетки и пропил их. А никаких щенков у Лизетки не было!

Кузенам Эшигедэй нравится. Они считают, что таким и должен быть настоящий индеец. А он боится запечных тараканов. И серебра. Специально для него ставят стальной прибор на стол. А еще он разговаривает с мышами.

А Эмиру он что-то налил в миску с водой. Сначала он пытался бросагь ему косточки и куски мяса, но Эмир от него не брал. А с водой - не разобрался. И стал стариться, стариться, седеть. Глаза у него выцвели и выпали зубы. И Никита увел его в лес и там застрелил.

Потом Никиту ни за что выпороли. Но это я знаю, что ни за что, а даже сам Никита думает, что за щенков. Которых не было сроду.

Эшигедэй умеет показать то, чего не было.

И только Сережа знает, что он чисто говорит по-русски. С ним, с Сережей. Но говорит такие ужасные вещи, что их не рассказать даже отцу Георгию...

Нет, он не признался7 что убил бабушку. Но Сережа знает, что это он. Он сделал что-то такое же, как и с Эмиром. Только другое. И бабушка не состарилась, а сгорела.

Как и тунгусская царица. Его мать.

Если бы бабушка осталась жива, она просто не пустила бы Эшигедэя на порог. То же подтверждает и вся дворня: "Да ежели бы Александра Сергеевна жива была, да разве ж такую образину пустила б на порог?" Как говорили древние римляне: "Хочешь знать, кто виноват,- ищи, кому выгодно". А теперь он потребует и наследство...

"Он теперь и баричей изведет..." - это Сережа слышал от Никиты.

Как Яго. Так его теперь Сережа и будет звать про себя. Эшигедэй - Яго-бабай. Звучит почти одинаково.

Все несчастья происходят не просто так...

...И у него была возможность это сделать! Он мог прийти в раньшее время и налить под елку петролея, принесенного из будущего. Или чего-то еще. И обвести елку особым кругом, который нельзя пересекать...

А Сережа-то грешил на порох, спрятанный кузенами!

Еще он может выдувать огонь прямо из ладони.

И менять лицо. На несколько секунд можно видеть кого угодно. Так играли: Эшигедэй, покажи исправника! И он показывал.

Когда-то мы играли.

Его спальня рядом с Сережи ной, и ночами слышно, как он воет на разные голоса.

Когда он уходит при луне, Сережа крадется за ним. Иногда удается не выпустить его из виду. Но он всего лишь кричит в лесу на своем тунгусском языке.

Когда-нибудь Сережа его убьет.

Купались тогда - еще до Ивана Купалы, папенька возражал, но дед сказал: "Можно..." Потом взрослые расселись в купальне, а кузены, Яга-бабай и Сережа - полезли в воду опять. И вдруг Яга-бабай закричал: "А-а! Сережка-то девка, у Сережка-то ничё нету-ка!" Сережа посмотрел. Действительно, ничего не было. И все посмотрели и увидели, что ничего нет...

Я его убью.

- Смотри! - вдруг обрадовано воскликнул Викулов.- Знакомая!..

Агафонкин вздрогнул.

Из-под арки выходила та самая высокая девушка с необыкновенными глазами. Под руку с ней двигался какой-то немолодой бледный перекошенный хрен, которого Агафонкин мгновенно возненавидел. Впрочем, он вполне мог быть ее папашей...

- Пошли поздороваемся, - распорядился Си-тяев.

Агафонкин уже шел сам, без команды. Эти глаза... сейчас она увидит его и...

Она увидела его - и улыбнулась! Притормозила своего кавалера, подняла руку - и приветствуя, и поправляя упавшую на лоб прядь. Пижон, наклонившийся, чтобы распахнуть дверь лимузинного салона, быстро выпрямился.

- Здра...йте... - Агафонкин сглотнул и почувствовал, что краснеет.- А мы тут... вот, идем... торт ищем...

- Садитесь, пожалуйста, - сказал пижон девушке - Ираиде, радостно вспомнил Агафонкин, ее зовут Ираида!

Голос пижона тревожно вибрировал, и Ага-фонкина со товарищи пижон не видел в упор.

- Какая встреча! - объявил Ситяев за спиной Агафонкина.

- Проходите,- сказал пижон.- Не задерживайте леди.

- Служивый,- голос Ситяева опасно треснул.- Не забывайся. Ты что, не понимаешь, с кем говоришь?

- Простите...- Ираида положила руку на плечо пижону, как бы пытаясь примирить его с неизбежностью еще одной маленькой задержки, но он вдруг резко обернулся и присел, а из машины высунулась чья-то рука и ухватила девушку за локоть. Агафонкин крикнул: "Стой!" - и лапнул себя за бок, где должен был быть служебный пистолет, но пистолета, разумеется, не было, зато пижон вдруг взвился высоко в небо и оттуда, сверху, нанес слепящий удар твердым каблуком. Белая вспышка затмила мир, и больше Агафонкин никогда ничего не видел.

Друзья пережили старшего сержанта меньше чем на минуту. Страшный пижон, упав на четвереньки, подкатился под Ситяева и, пока тот летел мордой на асфальт и потом вставал, дотянулся носком туфли до Викулова, до самого нежного места - а когда Викулов согнулся, ткнул его открытой ладонью в темя - вроде бы тихонечко... Викулов сломался сразу весь и упал так мягко, как будто в нем вообще не осталось костей. Кирдяшкин, хороший драчун и чемпион роты по рукопашному бою, успел принять стойку и даже нанести удар - но противник легко ускользнул и оказался совсем рядом - Кирдяшкин внезапно оцепенел: в упор на него - и сквозь него - смотрели нечеловеческие глаза: без радужки: красноватый, в сетке сосудов, белок - и провал зрачка... Страшный этот нечеловек мягко и требовательно положил руку на грудь Кирдяшкину - и сердце его, дернувшись раза два, остановилось. Но Кирдяшкин еще стоял несколько секунд на ногах и меркнущим взором видел, как убивший его нечеловек медленно подходит к окровавленному лейтенанту, что-то делает с ним,- лейтенант резко подогнул ноги и раскинул руки, словно собрался пройтись вприсядку, - а потом хлещет лейтенанта наотмашь расслабленной кистью - и идет дальше, к машине, в которую вталкивают и втаскивают ту высокую девушку, а ее кавалер стоит на четвереньках и блюет на тротуар, а голова лейтенанта как-то странно запрокидывается - и вдруг из горла вверх бьет высокая черная струя. Потом - почти в полной темноте - машина трогается с места, кавалер, цепляясь за что-то, волочится следом, а на повороте катится куда-то, но куда - Кирдяшкин не видит, потому что самого его уже нет...

Из записок доктора Ивана Стрельцова

Помню боль, помню дикую ярость. Помню узкое надменное лицо шамана. Потом - оцепление, сирены, допросы... Выручили, конечно, Альберт и Коломиец. Альберту верили, Коломиец вообще был живой легендой. У него похитили племянницу - этого было в общем-то достаточно для снятия с нас всяческих подозрений.

Уже потом, пробиваясь сквозь туман, я решил, что с нами тогда разговаривал настоящий следак-фанатик, не из тех обыкновенных, для которых предел амбиций - передать дело в суд и которые судорожно стараются не расширить, не дай Бог, створ захвата... я их не виню, я все понимаю, но все же...

От него мы и услышали о сражении между неизвестными бандитами и нигерийскими торговцами наркотиками. Почерк убийств очень схож; вероятно, орудовал один и тот же преступник.

Следак этот... как же его звали? забыл... сопоставил многое: "Лаокоон", гибель Скачка, Сильвестра, пожар на даче у Молоковского шоссе с многочисленными жертвами, эту разборку, привлечение Криса на поиск чего-то настолько секретного, что всей московской прокуратуре просто покрутили пальцем у виска: вы что, -парни?.. Во всяком случае, у следака хватило мозгов хотя бы на то, чтобы сказать: здесь что-то нечисто. И не просто нечисто. А с каким-то хитрым подвывертом...

Но это я все вспомнил и сообразил потом; тогда же - лишь что-то отвечал: машинально, односложно.

Поздно ночью нас как бы оставили в покое. Нинка-Впотьмах произвела беглый осмотр окрестностей и сказала, что оставлено по крайней мере три поста наблюдения.

К телефонам нашим тоже подключились - ясно, взят заложник, похитители будут требовать выкуп или что там еще... на этот счет у нас не было ни малейших иллюзий.

Крис заперся в своей комнате и никого не пускал. Оттуда доносились скрежещущие звуки.

А под утро он поднял меня с дивана, где я сидел в нелепом оцепенении, и поволок за собой. Пол в кухне был разворочен, зияла черная щель. Из щели несло, как из старой могилы.

- Быстрей,- сказал Крис.

Я спустился. Мелькали фонарные пятна.

- Можно пролезть.- Я узнал голос Коломийца.- Грицько уже там.

- Да, Женя, - отозвался Крис. - Иди тоже, подгоняйте машину. Барон, посветите сюда... Ага. А где большая сумка? Вот, нашел...

- Куда мы? - просил я.

- Я их засек. Они опять кого-то зарезали. Совсем недалеко.

Я так и не понял, куда мы приехали. Было еще темно. Часа четыре. Забор, раскрытые ворота, низкие крыши, стоящие прямо на земле, одинокий фонарь вдали. Пахло все той же старой разрытой могилой. И тянуло холодом - не обычным предутренним, а подземным.

- Поздно, - сказал Крис. - Уже никого... Мы бежали куда-то вниз, потом по какому-то коридору из низких дощатых стен, достающих едва ли до плеч, потом еще вниз, в короткий бетонный бокс. Покойник еще покачивался. Душно воняло кровью.

- Не успели, - повторил Крис. - Ну... В голосе его было что-то отчаянное. Казалось, он на что-то решается.

- Ждите меня здесь!

Мы остались: оба Коломийца, барон и я. Только сейчас я понял, что мы вооружены до зубов, - и вспомнил, как и когда распределяли оружие. В частности, у Коломийца был тот зловещий гипнотизирующий чемоданчик, а у меня - трофейный ященковский пистолет с теми самыми пулями и маленький магнитофон с кассетой, где записано заклинание, ненадолго поднимающее и позволяющее допрашивать мертвецов...

Здесь мы собирались драться всерьез - но не успели.

Совсем немного не успели.

Вернулся Крис. С саксофоном в руках.

- Я попробую, - сказал он. - Ее вели здесь, . это точно. Если получится...

Он больше ничего не сказал. Было страшно тихо. Потом он заиграл.

Мелодия была незнакомая - и такая пронзительная, что меня затрясло. А Крис играл. Что-то происходило - со мной или вокруг меня - не знаю. Но что-то происходило.

Он играл. Звук заполнял все.

В конце концов ничего не осталось, кроме музыки. Жуткой, нечеловеческой, гениальной музыки.

Ничего не осталось.

Ничего...

Лишь один звук, тянущийся вечно. Под таким напором не устояли бы и стены.

И дверь открылась. Непонятно было, почему я это понял,- вроде бы ничто не изменилось. Но я понял, и Крис понял, и остальные поняли тоже.

Он опустил саксофон.

- Пошли...

Первым шагнул барон, за ним Коломиец. Они остановились по ту сторону и оглянулись. Казалось, что они стоят за чуть вибрирующей стеклянной стеной. Или ледяной. Или нет - за сплошной тонкой пленкой льющейся воды.

Дед Грицько подхватил пулемет и шагнул следом. За ним - я.

Это было действительно похоже на проход сквозь завесу из множества льющихся струи.

Марков растолкал Терешковых:

- Пора. Общежитие - длинное неряшливое пятиэтажное здание с темными коридорами и облезлыми дверями - вроде бы спало. Хотя как эти люди отличают день от ночи?.. пасмурно, светло, ветер лупит в окна крупными холодными каплями дождя...

На выходе их никто не остановил. Охрана, должно быть, делала дело скверно: во всяком случае, откуда-то доносились шальные пьяные разговоры. Там, наверное, хватали друг друга за грудки, жарко дышали в лицо-Под небом было пронзительно холодно. Странно, что до земли долетала вода, не лед. Туда, показал рукой Терешков-старый. По деревянным мосткам, местами раздавленным тракторами или грузовиками, местами заваленным то какой-то белесоватой дрянью, то тускло-серыми, в выбоинах, слитками, - они пробирались в жутком лабиринте, больше всего напоминающем затоваренный порт. На морскую тематику намекали и разноцветные контейнеры, расставленные в два и в три этажа, а также сваленные в огромную кучу якоря и якорные цепи...

Иногда они утыкались в тупики, но методично возвращались и продолжали путь.

Примерно через час таких блужданий, обогнув исполинский штабель готовых рельсовых сборок, они оказались у зеленого щитового домика под острой ярко-оранжевой, пылающей на общем фоне крышей. За домиком стоял курносый зеленый вертолет.

- Ну вот, - тихо сказал Терешков-старый. - Я знал...

Пригибаясь, как под обстрелом, они пересекли открытое место и залегли под тощим вертолетным брюшком, почти прикрытые мокрой травой. Выждали. Тишину ничто не нарушало. Потом Терешков-старый осторожно поднялся и стал возиться с дверью. Щелкнул замок...

В салоне пахло бензином и было еще холоднее. Марков и Терешков-молодой устроились сзади, на мягком и даже почти удобном сиденье. Бензину полбака, это хорошо, а вот полоса короткая, бормотал Терешков-старый, бодро щелкая тумблерами, ну что, попробуем с места... и сначала что-то негромко загудело впереди, а потом гортанно заклекотало сзади, и лопасти винта медленно пошли по кругу. Раздались пофыркивания, кашель, глухие выстрелы - машину затрясло, лопасти понеслись быстро, быстро, еще быстрее - и слились в сплошной прозрачный круг, мотор прокашлялся и ревел теперь ровно и мощно, трава вокруг легла и только дергалась под ударами вихря. А потом Марков увидел, что из домика выбегает голый по пояс человек с автоматом в руках.

Марков ткнул пилота в плечо: смотри!

Полуголый был сколько-то секунд растерян, но потом сориентировался: упал на колено и поднял автомат к плечу.

До него было метров пятьдесят. С такого расстояния промахнуться невозможно. А тонкие стенки кабины не спасут от остроносых пуль со стальным сердечником...

И - не двинуться. Не нырнуть в кусты, не зарыться в землю. Марков ощутил себя распятым.

Терешков-старый двинул какой-то рычаг, вертолет подпрыгнул, повернулся градусов на девяносто и снова бухнулся на колеса. Полуголый дал первую короткую очередь нарочито мимо, но, когда вертолет вновь приподнялся над землей, открыл огонь на поражение.

Марков увидел, как вокруг дула образуется светлый цветок с черным кружком в центре - летящей к нему пулей. Ничего себе, подумал он, я это вижу, она летит в меня - медленно-медленно... почти плывет... и не уйти. Как странно...

И в этот немыслимо растянувшийся миг впервые в истории и пока в одном только месте - кончилось время.

Реальность, словно корабль, слепо и неостановимо несущийся по все более мелкому, сохнущему руслу,- налетела на камень, задрожала от удара, но, подчиняясь своей колоссальной инерции, понеслась дальше, унося в днище пробоину - может быть, даже смертельную...

Вертолет подкинуло высоко в небо и закружило, сначала плавно, а потом в совершенно сумасшедшем, немыслимом темпе, перевернуло вверх колесами, еще раз, еще... выровняло, бросило вниз...

Вершины елей жестко шаркнули по брюху, схватились за колеса - но отпустили. Машину вновь подкинуло вверх - до облаков и в облака.

И Терешков-старый, поняв намек, повел машину вверх.

У облаков не было верхнего края. Казалось, они достают до звезд. Если в этом небе могут быть звезды.

Когда болтанка чуть ослабла, он сбавил обороты и стал осторожно снижаться: сначала пятнадцать метров в секунду, потом десять, потом пять. Стекла кабины заливало дождем.

Он вынырнул из облаков почти над самой железнодорожной веткой. Посмотрел на компас - и полетел назад, на северо-восток.

Через три минуты железная дорога уперлась в гору. Гору с крутым черным поблескивающим скалистым склоном и плоской вершиной, поросшей, густым нездешним лесом.

- Все понятно...- пробормотал Терешков-старый, развернул вертолет и полетел обратно. Бензина кое-как хватит до железки Мурманск- Петербург... впрочем, про дальнейший путь думать будем потом. Пока главное - где-нибудь сесть...

Если бы Крис не стал укладывать саксофон в кофр, он бы успел. Но - решил, что так будет надежнее. Десять секунд... Они решили всё.

Земля не то чтобы дрогнула - она на миг исчезла из-под ног и тут же вернулась. Но тончайшая завеса, отделяющая его от ушедших, потемнела, помутнела, стала немыслимо толстой... фигуры по ту сторону удалились и вдруг сделались недостижимы. А потом завеса исчезла, превратившись в пустую тьму.

Пахло кровью. И висел мертвец-Крис играл еще несколько часов. Зная прекрасно, что так ему второй раз не сыграть и что мир изменился.

Наконец он уехал. Домой. Там были другие, кто его ждал.

Финал ПРЕСНЫЕ ХЛЕБЫ...

Княгиня Довгелло уже не плакала, но отец Георгий продолжал держать ее за руку.

- Бог даст, все обойдется,- говорил он.- Ах, чада мои, ведь предостерегал я вас, умолял, упрашивал...

- Кто же знал, батюшка, что оно все так получится? - вздохнул Кронид Платонович. Венгерка его была прожжена в нескольких местах, голова перебинтована. - Ведь всего за пять лет до того Петруша побывал в рекогносцировке и ничего угрожающего не заметил...

Петр Кронидович, сидя в обнимку с беременной Элен на диване, со страдальческим видом лелеял поврежденную руку.

- Да,- сказал он.- Положение дел было отменным. Порядок в стране. Порядок в войсках. Везде порядок. Меня первым делом доставили в участок, и я не воспринял это за обиду. Так и должно быть - нечего шляться подозрительным личностям без документов. Я читал тогдашние газеты, в конце концов. Попытка бунта в девятьсот пятом году была успешно подавлена. Господа социалисты,- он выразительно посмотрел на Илью Кронидовича и его супругу Марысичку, урожденную Мордмиллович,- господа coциалисты поджали хвост. А кризису на Балканах я не придал значения - когда там не было кризиса?

- Да мы тоже хороши,- сказал Платон Кронидович.- Собрались как на пикник - мит киндерен унд бебехен. Только что охотничьих собак не захватили. Мы там, отец Георгий, были как цыганский табор среди эскимосов. Как можно было ошибиться на целых пять лет? Эшигедэй, ты куда смотрел?

- А я вас, братец, не просил трогать жезл и заниматься вашей дурацкой калибровкой,- прошипел Эшигедэй. Левая сторона лица у него вздулась.

- Сереженька,- сказала Екатерина Кронидовна и вновь зарыдала.