Чтение 24–й страницы книги ~Карл, герцог~

Наутро Луи, изучая перед зеркалом синяк под глазом, длинную царапину на щеке и распухший кулак, был вынужден с неудовольствием заключить, что помнит всё до мельчайших подробностей. Несмотря на то, что он испил по меньшей мере четыре полных чары превосходного напитка забвения, Луи не утратил ни одного кусочка многоцветного витража, ни одного, и благословенная амнезия не снизошла на него, нет.

- Ты хоть помнишь, что вчера было? - спросил Карл, который, против своего обыкновения, пребывал в совершенно равновесном настроении.

- Нет, - с легким сердцем ответил Луи. - Как выпивал с двумя французами - помню. Как заказывал ещё - помню. А потом провал.

- Хорошо. Тебе это, конечно, без интереса... - Карл взял со стола листок казенной бумаги и продолжал, бросая в него едва тронутые брезгливостью взгляды:

- ...но сообщаю, что ты вчера сломал нос барону Эстену д'Орв, подставил его оруженосца под дагу лейтенанта Тинто Абруцци, сломал челюсть поименованному лейтенанту, потом разбил ему голову, вслед за чем тебя подобрали на рыночной площади, бесчувственным и голым, мои жандармы, а Его Величества короля Франции доверенное лицо граф Сен-Поль, узнав в тебе моего слугу, привез тебя ко мне с соответствующими комментариями.

Луи был потрясен.

- Молчишь? Это правильно, - подмигнул ему Карл. - Потому что если ты начнешь объяснять, я тебе всё равно не поверю.

Луи был потрясен - барон? Эстен д'Орв? Давешний босоногий мужик дей-стви-тель-но оказался дворянином?

- Ради всего святого, - лицо Луи приняло мученическое выражение. - Ещё раз про барона.

Карл ждал этих слов. И сейчас, услышав их, простил Луи сразу и бесповоротно. Потому что Луи доставил ему, Карлу, удовольствие поведать эту историю ему, Луи, первым.

- Понимаешь, - оживленно начал Карл, машинально складывая вчетверо бумагу, которая по-прежнему болталась у него в руках. - Это совершенно неслыханное дело. В позапрошлом месяце король Эдвард дай Бог памяти Четвертый, уговорившись с Людовиком разойтись без войны, собрался отплывать домой в милую Англию. И вот, где-то между Азенкуром и Кале, случается полнейшей несообразности происшествие. Вечер, собирается ненастье, йомены короля растянулись по лесной дороге, а сам он со свитой видит зайца. А вот дальше постарайся не смеяться.

Луи, которому и так было совсем не до смеха, сосредоточенно закивал. Дескать, ни в коем случае.

- Понимаешь, Эдвард - государь со странностями. Он повсюду разъезжает с огромной сворой гончих псов и чуть где скука - враз ударяется в охоту. Это раз. А два - говорят, заяц был алмазный.

Карл замолчал, выжидательно глядя на Луи. Тот, чувствуя, что от него требуется политически грамотный ход, выпучил глаза:

- Да?! Заяц?!

- Да! Заяц - алмазный! - ликующе воскликнул Карл. - Иначе как бы они его разглядели в сумерках? А так - он весь лучился, словно алмазный. Король Англии был приворожен видом сего небожителя и приказал спустить псов. Да и сам Эдвард, забывшись, пустил коня вскачь вслед за псами и зайцем. Ну, понятное дело, ненастье, которое давно уж собиралось, наконец собралось и пошел ливень. Понимаешь, в ливень, да ещё когда повсюду лупят молнии, очень легко потерять из виду зайца, пусть он даже и алмазный. И когда конь Эдварда сломал себе ногу, а сам король, вылетев из седла, оказался в мокрых кустах бузины, он понял, что дела его плохи. Потому что кругом не было ни одной христианской души. Не было собак. Не было зайца. И тогда Эдвард стал ругаться самыми непотребными словами, потому что он не сир Гэлэхэд и ему такие приключения чересчур уж в диковинку. Он промок до нитки. Лошадь пришлось прикончить, чтобы на её жалобное ржанье не сбежались волки. Впрочем, если бы волки там водились, они всё равно сошлись бы на запах лошадиной крови. Но волков там больше нету, - многозначительно заключил Карл.

Луи, который не понимал и даже не пытался понять, к чему всё - всё это! - и какое отношение туманные словеса Карла имеют к барону Эстену Как-То-Там, жалко улыбнулся:

- Можно сесть? Хоть на пол, а?

- Да-да, садись, конечно, - небрежно бросил Карл, махнув в сторону своего раскладного походного кресла.

Луи помялся чуть, прикидывая, стоит ли занимать предложенный трон властелина, но потом мысленно заложил на все сомнения. Он уже почти уверился в мысли, что на этот раз влип-таки крепко. Как-никак барон, а дать по роже французскому барону - это чересчур. Это уже политика! А раз влип - так может он, Луи, перед смертью потешиться на герцогском месте? Луи сел и, как это может случиться с каждым и долженствует иногда случаться, почти сразу испытал легкий позыв к конкубинату.

- ...потому что в таких местах волки - это что твои целки в лагере арманьяков! - на "целках" уши Луи вновь отверзлись встречь карловым хроникам и услышали:

- Потому что там, видишь ли, было кое-что похлеще! А именно, женщина. Суккуб, твою мать! - глаза Карла полыхнули мальчишеским азартом.

- Понимаешь, Луи, будь ты хоть император, а один на один с алмазной женщиной в лесу очень страшно. Особенно когда она вся светится, словно Люцифер, и спрашивает у тебя соизволения влезть в твои штаны, - в тон Карла вкрались педагогические нотки. - И Эдварду стало страшно. Он достал меч, но, повстречав её улыбку, лишь смущенно спрятал его обратно. И вот, в тот момент когда её губы - а с ними и зубы, что хуже - уже были близки к его английской колбасе, пришло спасение.

"А мне, мне спасения?!" - воззвал к небесам Луи, чей зад уже сполна претерпел от неудобств герцогского кресла, а ссать вдруг захотелось ливнеобразно.

- Некто возник за спиной Эдварда.

- Алмазный?

- Король в тот момент разобрать не мог, - серьезно качнул головой Карл. - И этот некто сказал слова, от которых суккуб сгинул, будто его и не было никогда. А теперь, друг мой Луи, представь, что спаситель Эдварда и барон Эстен д'Орв - одно и то же лицо.

- Представил.

- Понимаешь, он был вольным лесником из Азенкура. И среди ночи гулял под дождем, проверяя, как бы крестьяне из окрестных деревень не уворовали меду с пасеки тамошнего суверена.

- Понимаю.

- И, веришь ли, он неплохо владел языком Каббалы, ибо против суккуба латынь и английский оказались бессильны - Эдвард пробовал.

- Верю.

- И именно за это - за спасение жизни и, главное, души короля Англии он получил от Людовика баронский титул. Он, безродный лесник, стал бароном! Он пришел ко двору Людовика с письмом от Эдварда, где подробно излагалась эта история - и стал бароном!

- Ага.

- Ага!? - Карл расхохотался. - И ты веришь в эту чушь?! В этот бред, писаный черным по белому?! И кем - королем Англии! Луи, ей-Богу, только такой осел как ты мог слушать всё это с придурочно-умной рожей и подъелдыкивать. И если я тебя ещё люблю, мерзавца, то лишь за вчерашнее. Потому что - и в этом я уверен - выслушав по пьяни эту историю от Эстена, ты только и мог сломать ему нос от избытка чувств. А теперь слушай.

Карл скроил государственный лик и мигом погрустнел.

- Эстен действительно был лесником и действительно стал бароном. В переписке Эдварда с Людовиком действительно проскочило это безумное письмо, в котором нельзя верить ни единому слову. Это, ясно, шифр. Я хочу, чтобы ты пошел к барону, изобразил из себя своего в доску, извинился за сломанный нос и вообще стал ему другом. Он ведь, в конце концов, всего лишь неотесанный мужлан, и тебе будет несложно найти с ним общий язык...

Карл не заметил за собой бестактности, допущенной в отношении Луи. Не заметил её и Луи.

- ...а когда вслед за тем вы подружитесь, ты ему что-нибудь наврешь и во что бы то ни стало узнаешь истинную причину его возвышения. А на дальнейшее будущее...

Карл замялся и, упрямо кивнув, повторил:

- ...на дальнейшее будущее, если у тебя всё получится как следует, мы придумаем тебе добрую работу во славу нашего герцогства. Понял?

- Понял, - нетерпеливо сказал Луи, жаждущий ссать, ссать и только так до самого победного конца.

- Что ты понял?

- Понял, что я сейчас должен купить пива с кренделями и идти в гости к барону Эстену д'Орв, - стараясь быть как можно более убедительным, солгал Луи.

Прошла неделя.

- Сир? - Луи был необыкновенно серьезен, почти строг.

- Да, - пригласил Карл, не подымая глаз от описи французского трофейного имущества, которое подлежало возврату Людовику по Пероннскому миру.

- Видите ли, сир, - продолжал Луи, неуверенно потирая шею, - я, кажется, приблизился к существу дела о бароне Эстене д'Орв.

"Большая дароносица брабантского монастыря святой Хродехильды с девизом "Не то золото, что носит имя золота"... А что же тогда?"

- Отгадай загадку, Луи, - невпопад процедил Карл, покусывая нижнюю губу.

Загадки, а равно поучительные притчи, басни, экземплы и зерцала Карл считал венцом пошлости. Из этого Луи заключил: с Карлом что-то не то. Сейчас герцогу было показательно безразлично дело Эстена д'Орв. И показательно небезразлична отгадка ещё не прозвучавшей загадки. Похоже, герцог был очень, очень зол.

- Я весь вниманье, сир, - вздохнул Луи.

- Вот послушай, - протянул Карл. - Что это за золото, которое золотом не называется?

- Дерьмо, - равнодушно пожал плечами Луи. Он тоже был очень зол. И на Карла в частности.

- Вот именно! - к полному изумлению Луи вскричал Карл. - Вот именно! Людовик - дерьмо! Когда наши составляли опись имущества, которое должны вернуть его головорезы, разве они мелочились?! Разве скряжничали по поводу каждой церковной чашки? Награбил - и на здоровье! А тут - с каждого округа, где мы в прошлом году ходили, набрал кляуз, монахи из Сен-Дени их красиво переписали - и на пожалуйста! Где я им найду их говенную дароносицу?!

- Да уж, - подыграл Луи.

Сумбурным стечением обстоятельств упомянутая дароносица с латынским девизом находилась сейчас на дне дорожного сундучка Луи. Этот кусок позолоченной бронзы перешел во владение Луи после одного беспутного дня, проведенного им во главе квартирьерского отряда. Перед тем как приключаться в алькове, Луи пил из дароносицы бодрящие настои, ибо был уверен в чудодейственных свойствах святой вещи.

- И так с половиной списка, - вздохнул Карл и, поднявшись со своего походного кресла, прошелся взад-вперед. - Причем, понимаешь, эти скоты оценили все предметы по спекулятивным ценам. То есть, к примеру, эта дароносица стоит не меньше Святого Грааля.

"Если бы!" - подумал Луи, представляя себе груду денег, которая рвет карманы дорожного камзола и засыпает его по самые не балуйся.

- А сколько мог бы стоить, к примеру, алмазный заяц? - спросил Луи многозначительно.

Карл хохотнул.

- Это смотря по тому, есть при нем алмазная зайчиха или нет.

Намека герцог, конечно, не понял. Луи вообще никогда не давались плавные повороты разговора.

- Сир, - Луи вновь построжел, - я хочу попросить Вашего разрешения на небольшое путешествие.

- Куда это?

- В Азенкур. Сейчас у барона д'Орв истекает третий месяц кампании и он возвращается в свой лен. Приглашает меня.

Карл наконец-то вспомнил.

- Так что же ты молчишь? Ты узнал, за что ему дали титул?

- Да, сир.

- Так рассказывай!

- Сир... - едва ли не первый раз в жизни Луи стеснялся Карла. - Дело в том, сир, что я не могу сообщить Вам подробности этого дела, пока не проверю их на месте, в Азенкуре.

- Вот как? - Карл посмотрел на Луи как на проворовавшегося интенданта. - Ну хоть намекни.

- Мои намеки в отсутствие доказательств будут поняты Вами как злая шутка, сир. И Вы, возможно, отправите меня на эшафот прежде, чем я смогу доказать Вам свою правоту.

- Ого! - Карл был заинтригован, а потому восхищен. - Ну, надеюсь, ты не совершил пока государственной измены?

- Нет, - угрюмо мотнул головой Луи.

- Тогда можешь считать, что ты уже в Азенкуре. Денег дать?

- Нет. Только подорожную и четырех швейцарцев конвоя.

Ночью, в лесу, да ещё под ливнем не видно ни зги. Поэтому когда в двух шагах перед ними раздался такой себе шорох, Луи поспешил представить ежика. Без этого сомнительного фантастикума даже ему, отчаянному Луи в обществе бывалого Эстена, сделалось бы по-взрослому страшно.

Эстен, похоже, относительно ежика особых сомнений не имел. Едва ли Эстен верил в то, что азенкурская дичь и второсортная шушера шарит иврит. Однако же Эстен заговорил и те, тот, то, к кому, к чему он обращался, его услышали-шала-шало. И в холодной темноте августовского леса, распираемый изнутри синематографическим свечением, появился он - ушастый, ужасный и алмазный. Он, не менее реальный, чем медноватый привкус прокушенной изнутри щеки.

"Так значит он есть, он существует, и этот плутоватый нормандский мужик не врет. Что же, разбилась об заклад моя проспоренная дароносица", - подумал Луи.

Но это было ещё не всё.

Уверовать самому - удел отшельника. Убедить Другого - призвание проповедника. Луи никогда не метался в горячечном бреду, но был глубоко уверен в том, что никакая болезнь не смогла бы воспалить в его рассудке страсть к проповедничеству. Но! Он здесь, в Азенкуре, не просто шаляй-валяй. Здесь, в Азенкуре, он исполняет совершенно официальное и вместе с тем тайное поручение герцога. И рано или поздно ему придется оплатить перед Карлом все щедрые анонсы, розданные при отъезде из армии. Ему придется повествовать. И его повесть должна стать воистину магнетической проповедью, ибо только вдохновеннейшими словами и, главное, полновесными чудесами можно убедить герцога в существовании такой вот драгоценной дичи.

- А здесь будет донжон высотою в тридцать три локтя, - самодовольно сообщил Эстен, ткнув пальцем в неряшливый квадрат, означенный четырьмя колышками.

Они осматривали воздушный замок Эстена. Луи уже успел выслушать где будет ров, где - конюшни, где - замшелые стены, где - кладбище, как же без него, а где ворота. Всё это великолепие существовало пока что в двух измерениях, будучи указано на земле посредством бечевок, кольев и, местами - канавок. Третье же измерение, которому предстояло объективироваться трудами землекопов, каменщиков и плотников, было до времени компактифицировано. Эстен, его семейство и трое слуг жили в деревянной времянке, скромно пристроенной к северному скату холма Орв. Сверхсхемный Луи и его четверо швейцарцев во флигель не вписались и занимали дом в родной деревне Эстена, ставшей милостью Людовика ядром его наследного феода. Помимо этого Эстен владел теперь лесом, в котором водился упомянутый алмазный кошмар Плиния. И несколькими живописными скалами, утроба которых полнилась червоточинами заброшенных штолен.

- Ого! - притворно восхитился Луи, который всегда подходил к архитектуре с египетским аршином. Единственной постройкой, которая Луи некогда впечатлила, была Вавилонская башня на маргиналиях Ветхого Завета.

- С донжона твоего, небось, весь лес будет виден? - продолжал льстить Луи, для которого видеть меньше чем мир означало не видеть ничего. По крайней мере сейчас, на одре белой смерти, когда его взгляд скользнул по фигуре тощего подростка, который заметно сутулясь, направлялся от опушки леса к подножию холма Орв.

- Да, будет, - степенно кивнул Эстен. - И штольни.

- Скажи, ты видел этого парня раньше? - спросил Луи, указывая кончиком даги на гостя-из-леса, синий щегольский тюрбан которого распускал свои свободные концы до самой земли.

- Пару раз, в полнолуния, - небрежно отмахнулся от удивления Луи Эстен. - Это просто парадная личина алмазного зайца.

Парень в тюрбане остановился у подножия холма в нерешительности. Опустил взгляд на носки своих синих сафьяновых сапожек. Потом внимательно, грустно посмотрел на Луи. Между ними сейчас было шагов сорок.

С Луи было довольно, он сделал вид, что не узнает и отвел глаза. Здесь эт нунк он ничего предпринимать не будет. Он не такой осел. Он другой осел, как выяснится впоследствии.

Луи повернулся к Эстену и сказал:

- Вот как? А я думал, что штолен с твоего донжона так и не увидишь.

Краем глаза Луи заметил, что юный тонкогубый щеголь повернулся к ним спиной и уходит в лес.

- Послушай, Эстен, ты должен меня простить, ты не должен на меня обижаться...

Луи качался с носков на каблуки, озабоченно почесывая щеку острием даги. Эстен сидел перед ним на табурете, у его горла блестел нож швейцарца, ещё трое стояли в углах комнаты. Выкрасть Эстена не составляло большого труда, ибо он, приняв приглашение на ночной дебош в честь отъезда Луи, выкрал себя сам.

- ...но ещё раз объясни мне, что тут у вас происходит. Пожалуйста.

Эстен был очень простым, умеренно честным и подозрительно памятливым мужиком. Отродясь не зная никакого языка, кроме скверного французского, Эстен тем не менее мог звук в звук воспроизвести несколько подслушанных магических формул. Или, например, нахватавшись за три месяца летней кампании под лилейными штандартами рыцарского куртуазного жаргона, изъясняться как кавалер ордена Подвязки.

- Монсеньор Луи, - сухо ответил Эстен, - я со всей возможной искренностью заверяю Вас в том, что в решете моего разума остались одни лишь плевелы лжи, в то время как зерна истины просыпались в Ваши уши все без остатка.

- Верю, - буркнул Луи, который очень тяготился своей ролью палача и мучителя; он жестом объяснил швейцарцу, что нож можно убрать.

Это было опрометчиво.

Стоило верзиле отвести миланскую сталь от горла Эстена, как удар локтя переломил его мускулистые стати, а барон-лесник уже овладел его ножом и задешево продавать Луи зерна истины со всей очевидностью не собирался.

Дрались они минут пять, не проронив ни звука, и Эстен убил четырех швейцарцев. Одного за другим. Потому что их двуручным мечам было слишком тесно в маленькой комнате, а единственный короткий, удобный меч Эстен принес с собой и тот скучал в ножнах на гвоздике, пока не дождался объятий бароновой длани.

Благородный Эстен пощадил Луи и, наподдав ему для острастки носком по печени, сообщил:

- Теперь мы вроде совсем квиты, хотя нос я тебе и не сломал. Теперь слушай полную правду, которую я клялся унести с собой в могилу, но мои хозяева углядели на твоём челе пароль следующего мая и разрешили рассказать тебе всё, что я знаю сам.

В позапрошлом году в моём лесу появились двое - мужчина и женщина, каждый с виду лет тридцати. Я нашел их, когда они обустраивали себе покои в заброшенных штольнях. Я хотел убить мужчину и овладеть женщиной, но они сломали мой топор, как тростинку, и сказали, что я имею выбор: стать либо бароном, либо покойником. Я сказал - бароном. Они взяли с меня прядь волос, лоскут кожи, каплю семени и чашу крови. Через месяц они сказали, что ничего не вышло и что зайцы в этом лесу благочестивей даже такого доброго человека, как я. Про барона я молчал, полагая, что спасибо и за жизнь. Потом они вызвали меня и подучили, как спасти Эдварда. Этот их заяц заманил дурака куда надо, баба его напугала, а я вроде как его спас. Я получил титул и полюбил их как родных.

Мне сказали, что есть некий сосуд, без которого их жизнь печальна, и сказали, что им вот-вот завладеет доверенный человек герцога Бургундского. Ты, ясное дело. Они научили меня, как завладеть этим сосудом. Способ показался мне ненадежным, ведь ради него я должен был пить пиво с тобой в Перонне, подставлять свой нос под твой кулачище и вообще делать всё то, что мы делали вплоть до приезда в Азенкур. Но теперь я вижу, что они были правы. Как ты помнишь, третьего дня я выиграл спор и получил от тебя чашу. Позавчера ночью ко мне приходила женщина и забрала дароносицу, а вчера ночью я получил её обратно. Больше я ничего не знаю и знать не хочу. Если нам с тобой ещё суждено увидеться, значит, это произойдет в следующем мае и я убью тебя. Потому что я клянусь убить тебя при первой следующей, любой следующей встрече.

Оклемавшийся Луи, до которого слова Эстена доходили как сквозь ватное облако толщиной в парсек, но всё-таки доходили, наконец нашел в себе силы сесть на полу, очумело поводя головой.

- Благодарю за откровенность, мессир д'Орв, - с трудом ворочая распухшим языком, сказал Луи. И, прекрасно понимая, что убивать его ни сегодня, ни завтра не будут, добавил:

- Но, мессир, я продолжаю настаивать на том, что мне необходимо получить хотя бы одну прядь волос с виденного нами сегодня поутру юноши.

Эстен подошел к Луи вплотную и, протягивая ему руку, чтобы тот поднялся, буркнул:

- Нет вшей жирнее бургундских.

На обратном пути из Азенкура ему, Луи, так и не удалось придумать никакой убедительной лжи для Карла. Никакой.

Поэтому, уже подъезжая к Дижону, Луи сошелся с самим собой на том, что лгать не будет. Напротив, расскажет всё как есть. И за это Карл взыскует его дворянским титулом, ибо редко когда сильным мира сего приходится получать такие новости, каких у него, у Луи, полная сума.

В Дижоне Луи узнал, что Карла всё ещё нет. Осада Льежа затягивается, всё затягивается петлей на поди сейчас разберись чьей же шее, и Карл рискует зазимовать во Фландрии. Карла нет дома. А Изабелла есть.

Измена. От "измены" необходимо воздерживаться в описании того, что происходит между мужчинами и женщинами. "Это измена!" - пусть лучше так выражается одноглазый генерал из авантюрного романа. Это ей-Богу несерьезно, когда человек, небеса которого рухнули, а звезды погасли, хрипит, возбужденно перезаряжая пистолет: "Она мне изменила!". И, между тем отмечалось, что благороден тот, кто не скажет при блеске молнии: "Вот она, наша жизнь!"

Что думала Изабелла, когда втихаря любилась с Луи? Что ей это в общем-то не нравится. Что ей это в общем-то нравится, но совсем в другом смысле.

Что ей не нравилось: Луи улыбается иногда, уже потом.

К счастью, никто никого не использовал. В том смысле, что никому от всего этого блуда не было пользы. Ни ей, ни ему. Несмотря на тысячу "но", то было приятно. Но ведь это нельзя назвать пользой - всякий знает, что приятно можно сделать себе тысячью безопасных способов. Поголодать, а потом наесться. Отсидеть нудную пьесу, а потом изругать её в обществе тех, кому она глянулась. Или вот сплетни, мастурбация, подачки нищим, протекция смазливой молодежи. Можно петь, если умеешь, купаться в молоке, мчаться во весь опор с вершины холма, пьянствовать, жечь что-нибудь. Это будет приятно, и совсем не нужно для этого совращать жену сюзерена или рогатить мужа с его же правой рукой, приятелем, советчиком.

Итак, зачем они это делали, по большому счету непонятно. Изабелла оправдывала это соображениями квази-даосского вида. Наподобие "Так случилось, а значит это следствие естественного порядка вещей". Луи чем-то вроде любви к герцогу. Это такая любовь - что-то вроде знакомства через одну рюмку. И ещё тем, что спать с герцогиней это почти такое же в его положении безумие, каким была для Карла вот та история с белобрысым ангелом из Меца. Луи нравилось знать, что безумие герцога Карла по плечу ему, смерду.