деревьев побольше, зато холмов и вовсе нет. Над степью и рекой поднималось
солнце, Жгло, палило, выжимало влагу из почвы и человеческих тел, заставляло
щурить глаза. Над отмелями висел туман, и сквозь зыбкую белесую пелену
просвечивали туловища рептилий, неподвижных, как застрявшие в песке бревна.
Саймон замечал, что девушка старается не глядеть в их сторону.
на мгновение ожило, сделавшись грустным, задумчивым и каким-то беззащитным.
Тонкие пальцы легли на плечо Саймона, погладили звездочку шрама, скользнули к
запястью, где розовел ожоговый рубец; их прикосновение было ласковым,
осторожным.
Таких крыс не... не бывает.
крыса.
идем. Хорошо! Сегодня слушает, завтра - заговорит".
вспыхнул огонек, который Саимон счел признаком удивления или интереса. Вспыхнул
и погас, будто его и не было.
космический корабль, да и нет кораблей, способных долететь до звезд.
Трансгрессор - как врат между мирами: сделал шаг, и ты на планете другой
звезды, Солнца или альфы Центавра, в созвездии Кассиопеи или другой Галактике.
Подумай, один только шаг!
Саймона. Ни вздоха, ни изумленного восклицания, ни жеста недоверия, ни
насмешливой улыбки.,. Безразличие. Мертвый человек в живом прекрасном теле.
может - должен! Спасти ее - ради нее самой, ради себя и ради девушки, которую
любил когда-то в Чимаре и с которой расстался. Ради Чии, милой нежной Чии,
пусть не совсем человека, но, несомненно, женщины. Чии, вернувшейся к нему в
земном обличье.
чужими; чужие он не умел исцелять, чем бы их ни нанесли - оружием, страхом или
жестокостью. Как всякий воин-тай, он владел искусством цехара и мог погрузиться
в транс, смысл коего был различным в зависимости от обстоятельств: отдых или
концентрация сил, поиск душевного равновесия или, наоборот, состояния яростной,
почти безумной готовности к бою. В последнем случае транс подстегивал
метаболизм, обмен веществ и выброс специфических гормонов, превращая
медитирующего в берсерка либо стимулируя регенерацию пораженных тканей, которая
шла на порядок быстрее обычного. Все зависело от цели, а цель задавалась
определенными психофизическими приемами, игравшими роль начальной настройки.
Чочинга?
глаза, бледно-смуглая кожа, точеные черты. Лицо - узкое, с маленьким круглым
подбородком и высоковатыми скулами, изящно вылепленный носик, брови - как взмах
крыла летящей птицы, а под ними - веера ресниц, на удивление густых и длинных.
Очень похожа на Чию, едва ли не точная ее копия.
подружки из Чимары было слишком много рук, иное устройство вестибулярного
аппарата и уши с укороченной мочкой. Подобные детали казались Саймону
несущественными, и, сравнивая двух девушек, он размышлял о другом, о том, что
Чия никогда не была одинокой: два отца, две матери, сестра - а теперь,
вероятно, мужья и дети. У Марии же не было никого; она являлась в гораздо
большей степени неприкаянной, чем сам Ричард Саймон - ко-тохара, как говорили
тай.
при этой мысли теплеет под сердцем.
переждать дневные часы в укромной бухточке, под защитой развесистых деревьев.
Пашка с Филином принялись раскладывать костер, близнецы, вооружившись ножами и
крючьями, бродили на мелководье в поисках черепах, а Кобелино развалился в
тени, играя костяшками: подбрасывал их вверх и старался поймать в стаканчик.
Саймон пнул его и велел доставить из трюма Мигеля - пусть спит, но на свежем
Воздухе. Голова у Мигеля уже не болела, кровоподтек на лбу отливал не багровым,
а голубым, тошнота прошла, аппетит вернулся, и Саймон считал, что все обошлось:
сотрясение мозга, но легкое.
плащ и повернулся к Марии.
ведут; безвольная кукла, манекен, принявший облик Чии. Платье, подвязанное
ремешком, болталось на ней цветастой тряпкой; этот наряд принадлежал супруге
капитана, особе дородной и мощной, превосходившей Марию почти во всех
измерениях. Но временами ветер, задувая с реки, натягивал ткань, и Саймон мог
заметить, что девушка гибка, высока и стройна, что груди ее тверды и упруги, а
очертания длинных ног, изящных и в то же время сильных, наводят на мысль о ее
профессии. Вероятно, она была хорошей танцовщицей; она и сейчас шла, будто
танцуя, и эти движения казались непроизвольными и такими же естественными, как
трепет листвы и трав под ветром.
корней и сероватой гладкой корой; их поникшие ветви полоскались в воде, стволы
оплетали лианы, но роща была невелика и изрезана тропинками. Увидев следы копыт
и отпечаток когтистой лапы, Саймон решил, что их суденышко пришвартовалось у
звериного водопоя. За, рощей берег плавно поднимался, переходя в травянистую
пампу, ровную, как стол; в отличие от окрестностей Семибратовки здесь не было
ни холмов, ни оврагов, не росли кактусы, похожие на огромные подсвечники, не
возвышались закругленные конусы термитников. Тихое, безопасное место, каких,
вероятно, не так уж много в этом мире...
и показал на него клинком:
ноги. Подол цветастого платья лег на траву кольцом, ветер взметнул темные
локоны, и казалось, что она сейчас поднимется вверх и улетит, словно огромная
яркая бабочка. Саймон воткнул мачете справа от нее и тоже опустился на землю,
пристально всматриваясь в лицо девушки.
прищурилась, пробормотала:
это. Что справа?
дорожку лунного света в темной воде... Саймон кивнул.
расслабь мышцы, и пусть двигаются только твои глаза. Смотри на солнце, потом -
на клинок-луну и повторяй про себя: жар, холод, огонь, покой... Не торопись,
делай это медленно. Взгляд - слово, слово - взгляд. Жар, холод, огонь, покой...
кивнул. Таинство цехара начиналось с концентрации внимания, а для этого в клане
Теней Ветра использовали горящую свечку и стальной нож, символы жара и холода,
солнца и луны. Опытный человек умел погружаться в медитацию без этих предметов,
однако медитирующему впервые они были так же необходимы, как блестящий шарик
гипнотизера.
огонь, покой, жар, холод, жизнь, сон...
живут и звучат сами собой, не мешая думать. Думай! Думай о чем-нибудь хорошем,
о матери, которая научила тебя танцевать, о танце... Представь, что ты
танцуешь, - тебе ведь это нравилось, верно? Ты скользишь, едва касаясь земли,
наклоняешься и кружишься, протягиваешь Руки, прыгаешь, и прыжок твой длится
долго, бесконечно - тяжесть исчезла, ты весишь меньше пушинки, ты паришь,
летишь... И кто-то - уже не ты - все повторяет и повторяет: солнце, луна,
огонь, покой, жар, холод, жизнь, сон... Быстрее! Еще быстрее!
секунды, доли секунд. Мышцы ее были Расслаблены, пальцы не дрожали, лицо
застыло, и только длинная прядь шелковистых волос развевалась на ветру.
Кажется, она умела погружаться в такое состояние - пусть бессознательно,
инстинктивно, как всякий хороший танцор, способный к воображаемому танцу: когда
звучит мелодия, тело становится легким, почти невесомым и сказочно послушным, и
музыка несет его, будто океанский вал, заставляя взлетать и опускаться,
кружиться и скользить.
был ритм - мерный, успокоительный, торжественный, и потому он пел на тайятском,
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Доставалов Александр
Вронский Константин