Чтение 24–й страницы книги ~Жемчуг богов~

Предисловие ко 2-му тому Академической энциклопедии «Мировые Цивилизации», Новый Карфаген-2970г.

* * *
«Можно творить добро, не помышляя о добром, можно творить зло, не помышляя о злом. Вселенная сама оценивает наши поступки и выносит приговоры».

«Экуменическая хартия», тезис 112-й
Эпоха Недремлющего (Э. Н.), день 1, 14 ч. 33 м.

Последний налет авиации мятежников был вчера вечером, а летчики, как известно, народ не то чтобы капризный, а просто цену себе знают. День отлетал – на другой подавай все радости жизни. Пилот – это тебе не окопная лошадка, которую где запряжешь, там и поедешь…

Капрал Бенито, командир расчета самоходного зенитного ракетно-артиллерийского комплекса, роздал картишки на раскаленную крышку люка и собирался уже глянуть, какими козырями облагодетельствовал самого себя, как внезапный вой сирены заставил его одновременно сплюнуть, швырнуть карты в лицо рядовому Кордасу из соседнего расчета и начать сосредоточенно материться, тщательно подбирая слова к данному конкретному случаю. Суть тирады бравого капрала состояла в том, что после пальбы в воздух во время вчерашнего налета изведено две трети штатного боезапаса, а поскольку сегодня никак нельзя было ожидать продолжения, ни одному ослу чином не ниже подполковника не пришло в голову приказать обозным крысам доставить сегодня утром 156 снарядов калибра 76 мм, 6800 бронебойно-разрывных патронов (12,6 мм) и, наконец, шестнадцать реактивных самонаводящихся снарядов, калибр которых никого не интересует, потому что стартуют они со стандартной балки и в воздухе липнут ко всему, что шевелится.

Впрочем, количество боеприпасов большого значения не имело. За последний год на Вальпо было около полусотни налетов, а сбить удалось не больше пяти воздушных целей, и те, большей частью, из наследства президента Уэсты – поршневые двухмоторные. Впрочем, и город от действий вражеской авиации пострадал не слишком сильно. С невысокого плоскогорья, охватившего полукольцом тесное нагромождение кварталов, был прекрасно виден и золотой шпиль Консулата, за которым высились пирамиды правительственных зданий, и небоскребы деловых кварталов, торчащие частоколом возле порта. Только над Пончо, заводским районом, еще подымались два или три столба черного дыма от недотушенных со вчерашнего вечера пожаров.

Сирена смолкла так же внезапно, как заорала, и капрал решил, что служба радарного слежения, осознав свою ошибку, скоро в полном составе прибежит извиняться за беспокойство, прихватив с собой канистру со спиртом, сэкономленным на протирке аппаратуры. Так уже бывало пару раз, причем последний эпизод, имевший место недели три назад, закончился хорошим мордобоем, поддержанным морскими пехотинцами, которых вообще непонятно зачем держат в столице.

Но минуты шли, а из пятнистого кунга РЛС никто не вылезал, да и сама решетка локатора вдруг остановила вращение. Можно было возобновлять игру, а беседу со щупачами отложить до ночи, когда господа офицеры отбудут ночевать в город.

– Командиры расчетов к командиру батареи! – раздался над позицией хриплый голос репродуктора, и капрал, еще раз смачно сплюнув, двинулся к штабному блиндажу, над которым маскировочная сеть была натянута аж в три слоя.

Расчет провожал сочувственными взглядами своего командира, разъяренного тем, что его оторвали от игры, когда на кону было уже сорок два полновесных эверийских фунта. Внутри капрал пробыл не более минуты, а когда вышел, от внимания подчиненных не ускользнуло, что бледность на его лице проступает даже сквозь густой загар.

– А ну, по местам, придурки, – сказал он ледяным голосом, и расчет почуял неладное. – Наземная цель. Азимут 67, угол минус 2.

Через шесть секунд 76-миллиметровый черный зрачок смерти уставился на корпуса электростанции. Капрал прильнул к прицелу, высматривая то, что должен был разглядеть прежде, чем начиненная тротилом болванка устремится к цели. Сквозь мощную оптику он отчетливо видел, как зашатались, а потом упали железные ворота, солдаты национальной гвардии с золотыми галунами и аксельбантами, морские пехотинцы в синих беретах и полицейские в фуражках с белым околышем – все смешались в одной обезумевшей толпе. Они распихивали друг друга прикладами, а тех, кто падал, просто затаптывали. Вдруг сзади на них накатилась невидимая волна, превращая людскую свалку в кровавое месиво. И тут капрал увидел…

– Огонь!

Почти одновременно рявкнуло еще несколько орудий, но капрал не оторвался от прицела. Искаженный, расплывающийся, окруженный каким-то багровым сиянием человеческий силуэт невообразимо громадного размера двигался вслед за теми, кто уцелел, разбрасывая во все стороны огненные шары, которые, взрываясь, крушили все вокруг.

На мгновение все утонуло в пламени разрывов. Призрак, демон, монстр, дерьмо ходячее – оно исчезло, рассеялось, растворилось. Вдруг настала такая тишина, что едва слышное тиканье наручных часов отдавалось в голове гулким эхом. А потом слева от перекрестья прицела возникла яркая вспышка багрового огня. А за ней последовала тьма.

Э. Н., день 1, 21 ч. 40 м.

– Никаких исчерпывающих объяснений я дать не могу. В моих силах только исчерпывающее изложение фактов. – Пьетро Сатори, пожизненный консул, глава коллегии национальной обороны, вынужден был докладывать стоя, поскольку его именное кресло по указанию первого консула только что вынесли из Палаты Директории. Момент был ответственный хотя бы потому, что если после заседания кресло не внесут обратно, то из палаты вперед ногами вынесут самого консула, поскольку назначение – пожизненно, и другой формы отставки конституцией не предусмотрено.

– Мы слушаем тебя, Пьетро, – произнес первый консул и благожелательно кивнул.

Сатори выдержал должную паузу и начал, стараясь не выдать некоторого волнения:

– Господа! Сегодня в 14 часов 35 минут наши радиолокационные станции зафиксировали над Удоросо некий объект, летящий в сторону Гидальго со скоростью шестисот миль в час. С авиабазы Удоросо-16 были подняты три истребителя-перехватчика, и в 14-50 они вступили с целью в визуальный контакт. При первой же атаке на всех трех самолетах отказала система наведения, после чего два истребителя сначала потеряли управление, а потом взорвались в воздухе. Пилот третьего успел передать в эфир фразу «Вот так хрен!», после чего самолет скрылся в неизвестном направлении. Сам же объект, увеличив скорость до полутора тысяч миль в час, сменил курс и через тридцать минут оказался в зоне поражения противовоздушных комплексов Вальпо. Сразу же после объявления воздушной тревоги объект с экранов радаров исчез, причем в момент исчезновения не зафиксировано ни смены курса, ни изменения высоты полета. Пока еще неизвестно, стоит ли связывать первое событие со вторым, но у них много общего: связь по времени, безусловная опасность и, я не побоюсь этого слова, необъяснимость… Уже через несколько минут после исчезновения неопознанного летающего объекта на ТЭЦ-4 произошел взрыв, разрушивший до основания цех ремонта оборудования, причем грохота никто не слышал, а стены и практически все, что было внутри, рассыпалось в пыль. Именно в пыль! На место происшествия были немедленно высланы отряды полиции, национальной гвардии и морской пехоты общей численностью 1400 человек. Как только войска и полиция заняли территорию ТЭЦ и прилегающие к ней кварталы, произошел второй взрыв. На этот раз в пыль разнесло второй энергоблок, и началось паническое бегство рабочих за ограждение… – Пожизненный консул вынул из кармана белый платочек и вытер испарину со лба. – Прочая информация основана на показаниях тех немногих, кто уцелел в этой мясорубке. Прошу учесть, что давались они людьми, находящимися в состоянии стресса, и за ее достоверность никто поручиться не может.

– А может быть, у вас и на радаре психи сидят. Нажрались наркоты и умом поехали, – заметил Алексио Поло, глава финансовой коллегии, и у консула Сатори возникло желание немедленно пристрелить этого толстяка. Но, увы, при входе на заседания директории у всех пожизненных консулов, даже у первого, изымалось личное оружие. Подавив в себе это здоровое желание, докладчик, выдержав короткую паузу, продолжал, как ни в чем не бывало:

– Так вот. Из тысячи четырехсот солдат и карабинеров, принимавших участие в событиях, в живых осталось 72 человека. Во что превратились остальные, лучше не смотреть. Погибло также не менее четырехсот рабочих и служащих электростанции. Картина происшествия, повторяю, если верить показаниям уцелевших, выглядела так: по территории ТЭЦ шел человек, покрытый, как рыба чешуей, металлическими пластинами и в каске с заостренным верхом. В одной руке у него было что-то вроде булавы, в другой – статуэтка…

– И было у него три ноги и рога на голове, – вставила свое веское слово Тесса Беручо, глава коллегии национальной культуры.

Раздался сухой и почти подобострастный смешок первого консула, который широкими улыбками поддержали почти все члены директории. Конечно… Тесса – это процентов тридцать частных взносов на содержание вооруженных сил, Тесса – это окно через Корран для вывоза «белого золота», Тесса – это канал поставки оружия и боеприпасов из Хунну. На всякий случай, прежде чем продолжить доклад, Пьетро тоже улыбнулся.

– К нему подошли два охранника для выяснения, но тут же свалились замертво, а потом статуэтка, которую нес этот тип, выросла до размеров огромного монумента и он упал на колени перед ней, и раскинул руки, как бы приглашая остальных сделать то же самое. Народ начал разбегаться, но тут-то и рассыпался один из производственных корпусов. В 16-10 полковник Хакси связался со мной по прямому каналу и сообщил, что по территории бродит какой-то монстр, рушит здания, убивает взглядом всех подряд, и у вверенных ему подразделений все оружие вышло из строя. В тот момент, еще не понимая всей серьезности происходящего, я приказал нескольким зенитным батареям открыть огонь по неопознанному объекту в районе ТЭЦ-4. Удалось произвести один залп, после которого стрелявшие орудия тут же были уничтожены вместе с расчетами.

– Как уничтожены? – поинтересовался первый консул.

– Они расплавились. Если кто-то не верит, может сходить посмотреть: девять воронок, залитых стальным расплавом – все, что от них осталось! – Теперь уже никто не смеялся, но вся серьезность происходящего едва ли еще дошла до консулов. – Капитан Меринг, командир роты иностранного легиона, видел все в стереотрубу с расстояния в две мили. Он утверждает, что когда началось бегство, статуя топнула ногой, и возникла взрывная волна, которая раздавила толпу. А чтобы развеять ваш скептицизм – вот фотографии с места побоища через час после того, как…

Он обошел всех собравшихся и лично вручил каждому по фотографии. Немая сцена длилась несколько минут – господа консулы рассматривали кучу раздавленных тел в створе выломанных ворот.

– И что это могло быть, по вашему мнению? – Первой вышла из оцепенения Тесса Беручо.

– Я рассказал все. Возможно, это какое-то новое оружие, которое врагу подкинули эверийцы, а может быть, черт из Пекла. Не знаю. Но учтите, меры принимать надо немедленно. В городе назревает паника, а в армии назревает бардак. Только за последние два часа расстреляно полторы сотни дезертиров, почти все расчеты ЗРК покинули позиции и скрылись, кто куда. Необходимо сделать заявле…

Здание тряхнуло, а через мгновение по стенам пробежалась едва заметная вибрация.

– А куда оно потом делось? – испуганно спросил кто-то из консулов, но вопрос явно запоздал.

Все, как загипнотизированные, смотрели на входную дверь, из-за которой, сотрясая все здание, раздавались шаги Командора. Послышалась автоматная очередь, но тут же прервалась коротким вскриком. А потом дверь не распахнулась, не выломалась, а просто растаяла в лучах багрового сияния. Он стоял перед ними, в точности такой же, как описывали свидетели: чешуйчатые латы, островерхий шлем, широкоскулое лицо, в одной руке – статуэтка, изображающая юношу, облаченного в длинную мантию, в другой – сверкающий жезл. Бронзовый юноша соскользнул с его ладони, опустился на пол, начал расти и через пару секунд вышиб головой потолок, который почему-то не обрушился вниз, а вылетел наружу, обнажив сумеречное небо. Чешуйчатый монстр повернулся спиной к окаменевшим консулам и медленно опустился на колени перед изваянием, мыча что-то совершенно неразборчивое.

Первым очнулся Пьетро Сатори. Он сделал шаг вперед и тоже упал на колени в трех метрах от блестящей чешуйчатой спины и склонил голову, не надеясь, впрочем, на сколько-нибудь благоприятный исход. Поза страуса. Лучше уж смотреть на этот стертый паркет, чем видеть то, от чего не может быть спасения. И еще напоследок можно подумать о чем-нибудь приятном, например о полутора миллиардах фунтов в «Дженти-капитале» или о милой татуировочке на попке Лозиты, танцовщицы из ночного клуба «Консул», вход только для членов…

Перед глазами вдруг оказался жезл, зажатый в волосатой руке чудовища. Пьетро долю мгновения глядел на него и вдруг сообразил, что надо делать. Он склонился чуть ниже и приложился к жезлу губами, а когда железка скрылась из виду, скосил глаза влево, и увидел, что рядом в точно такой же позе замерла Тесса Беручо и губы ее тянутся к тому же сувениру дьявола. Пьетро рискнул оглянуться – сзади стояли на коленях еще несколько консулов, а все остальные были мертвы.

Э. Н., день 5, 17 ч. 22 м.

– …ты стоишь – «ит кочваца», он стоит – «эт кочвацэ», мы стоим – «уви кочваюци», вы стоите – «ути кочваюца», они стоят – «эты кочваюцэ». Язык сломаешь! – Тика выбил трубку об край пенька, на котором лежали бумажные листы, с записями краткого ватахско-эверийского словаря, составленного лично Мартином Шукшей в свободное от руководства народом время. – Табак у них неплохой, а вот жизнь у них дерьмовая. Замкнутость ведет к деградации, контакты с внешним миром обогащают. Зеро, как убедить этих дикарей, что цивилизация – это концентрация всех благ, которые наварило человечество за всю свою многострадальную историю.

– Никак, – отозвался Зеро, занятый плетением корзины. – К тому же дегенератов здесь, по-моему, нет вообще, в отличие от цивилизованного общества.

– Это только по-твоему, а по-моему – все они тут со сдвигом. Вот вчера вечером несу это я графин с водой, чтоб, значит, ночью к ручью не бегать, если пить захочется, а навстречу мне идет краснорожий из тех, что нас стерегли, графин у меня отобрал, воду понюхал и вылил. А потом потащил меня к их водопою и показывает, дескать, эта вода пить нельзя, эта вода только умываться, а пить вода другой ручей. Отвел меня – шагов тридцать подальше, а там и вправду другой ручей, точно такой же, но из него, видите ли, можно пить вода, а из того нельзя.

– А мы здесь, точно, выглядим абсолютными кретинами. Может быть, для них из того ручья напиться, все равно, что для нас из – унитаза.

Тика достал из нагрудного кармана бумажник, а из бумажника – крохотное зеркальце, и начал внимательно рассматривать фрагменты собственного лица.

– Ищешь признаки кретинизма? – поинтересовался Валлахо, желая веселой шуткой разнообразить угрюмый быт и суровую правду жизни.

– Сам ты кретин! – почему-то шепотом отозвался Тика. – Не слышишь что ли: по-эверийски кто-то треплется.

– А почему просто не посмотреть?

– Тихо…

"… а мне, кстати, даже любопытно. Провести остаток жизни, что у дикарей, что в Гардарике – для меня почти одно и то же.

– Доктор, если мне и придется оставить вас здесь, то только в виде трупа.

– Дженти Савел, я, конечно, не буду утверждать, что мне абсолютно все равно, когда умереть – сейчас или несколько позже…"

Пленников провели мимо, и Тика, убрав зеркальце, посмотрел им вслед.

– Это же элементарно: пока они считают, что здесь их никто не понимает, у них одни разговоры, а в присутствии еще кого-то – совсем другие.

– Это же Савел.

– Сам вижу. Нас подставил, скотина. Хорошо хоть сам влип.

– А с ним кто?

– А с ним доктор Лола Гобит. Не знаю точно, чем она на самом деле занимается, но шишка большая. Пока в ее конторе зверскую медкомиссию не пройдешь, на службу в Департамент устроиться – дохлый номер, и любой, кто на повышение идет, проходит экспертизу в Центре доктора Гобит. Специалистка по мозгам… А где ты научился корзины плести? – вдруг поинтересовался Тика.

– Детско-юношеский клуб «Лесные братья». А что?

– Да ничего… Вот и будешь теперь их плести всю оставшуюся жизнь.

Вся оставшаяся жизнь действительно рисовалась совершенно беспросветной, хотя бы потому, что ватахи за всю свою историю так и не изобрели холодного пива и контрастного душа, а ватахские женщины смотрели на пришельцев, как на заблудившихся в городе обезьян. Третий день они здесь, а дети так и продолжают показывать на них пальцами с безопасного расстояния, а одна девочка лет пяти вчера, пробегая мимо Зеро, показала ему язык, и сказала на общедоступном наречии: «Бе-е-е-е-е…»

Вождь-шаман-император уже двое суток пленников не беспокоил, видимо, был занят разговорами с духами и прочими важными государственными делами. Явной охраны к ним тоже приставлено не было, но когда Зеро однажды сделал вид, что собирается прогуляться до реки, которая протекала в полумиле от резиденции вождя, через несколько минут рядом обнаружилась троица ватахов, которые как бы невзначай, шли тем же курсом. Итак, надежд на избавление не было и не предвиделось. Оставалось вплотную заняться народными промыслами, земледелием и этнологией. Добыть завтра же бумаги (наверняка у них где-нибудь завалялось) и завтра же начать уникальное исследование: на что намекает ватахская девушка, если прогуливается в красных тапочках возле жилища ватахского юноши, и что означает, если ватахский юноша возвращается с поля битвы в белых тапочках. «Эты кочваюцэ», они стоят, понимаешь… А Бакса надо придушить! Подставил, так подставил, сдал со всеми потрохами. Интересно, хобби у него такое или это просто работа… А теперь он здесь, и Мартину, надо думать, наплевать, на кого Савел работал. Кстати, а почему эту парочку не пристрелили, как только они нарушили границу неприкасаемых владений?

– Что с Баксом делать будем? – спросил он Тику, который сосредоточенно набивал очередную трубку, и, усердно шевеля губами, повторял ватахские слова.

– С ним и без нас что-нибудь сделают. – Казалось, Тику этот вопрос вообще не занимает. – Не думаю, что Мартину требуется больше двух собеседников… Кстати, Красный Беркут человечинку до сих пор жалует. Я сегодня с утра пораньше за угол заглянул. Там у храма, оказывается, есть запасной выход, а возле него плита лежит. Любой музей за ту плиту, не глядя, отвалил бы штук пятьсот, если не больше. Жертвенный камень, залитый свеженькой кровью. Может, и нас для него откармливают.

– А ты, оказывается, мрачный тип. – Зеро вдруг почувствовал какое-то беспокойство, хоть и не было для того видимых причин, ну совсем никаких…

– Нет, я просто ценный кадр. Главное в любом положении – наладить контакты, обзавестись связями, оценить ситуацию, а потом вести себя соответственно. Так что, бросил бы ты свою корзину, здесь этим никого не удивишь, а учил бы язык – нет сейчас для нас более полезного занятия. Или ты все еще надеешься, что все это не надолго? Надейся, надейся! Корзины плети. Каждому ватаху-урдику – по корзинке лично в руки! Может быть, тогда в этих джунглях грибы-подберезовики заведутся. – Тика нервничал, Тика что-то чуял.

Зеро не успел ответить, как из ворот храма в сопровождении дюжины пернатых бойцов вышли два жреца и направились непосредственно к пленникам.

– Накаркал. – Зеро почувствовал, как недобрый холодок ползет вверх по позвонкам, хотя мало ли чего могло понадобиться этим ребятам, может, просто решили табачку стрельнуть.

Жрецы прошли мимо, даже не посмотрев на бледнолицых, но какой-то уж очень неопрятный ватах, замыкающий процессию, показал пришельцам оттопыренный мизинец и небрежно бросил: «Койцэ!».

– Пошли. – Тика легонько хлопнул Зеро по плечу. – Он сказал нам следовать за ними и помалкивать, пока нас о чем-нибудь не спросят или просто не позволят говорить.

– Когда он успел столько наболтать? – поинтересовался Зеро, с некоторым сожалением глядя на незавершенную корзину.

– Я же говорил, у них каждое слово имеет массу значений, а иногда – по нескольку одновременно. – Заметив, что замыкающий ватах оглянулся, Тика умолк и торопливым шагом бросился вдогонку.

Савел шел впереди по колено в алом тумане, за ним семенил Тика, гордо подпирая низкое черное небо бело-голубым флагом Конфедерации, а старушка почему-то была полупрозрачной и все время озиралась по сторонам, как будто повсюду было не одно и то же. Сколько времени прошло с тех пор, как их затолкали в черный дверной проем, увенчанный барельефом Беркута, Красного Беркута, Великого Ватаху – мгновение или вечность. Какая разница… «Ват» – хищная птица, «ху» – красный, красное, красная, красные, "а" – просто для связки слов… Тика лучше знает, но он занят. Шуточное ли дело – нести знамя сверхдержавы… Интересно, зачем оно ему. Может быть, заключив союз с Красным Беркутом, Конфедерация подчинит себе вселенную и установит повсеместное торжество здравого смысла и свободного предпринимательства, а потом приведет мир к торжеству демократии… Может быть. Все может быть. Путь к Ватаху освещает небесное светило – Яйцо, из которого вылупился Красный Беркут… Но если Яйцо еще существует, значит Ватаху пока что у него внутри, значит, освещай – не освещай, а придется дожидаться, пока птенец не вырвется на волю. А старушка, похоже, ослепла. Не видит ни хрена, ни красного тумана, ни Яйца – светилы небесного. А то чего бы ей оглядываться – равнение на знамя!

Савел провалился в туман по грудь, а потом и совсем исчез, но шаги его не смолкли, они продолжали шаркать где-то внизу. Кстати, а где Тика со знаменем? Тика – шут с ним, а вот знамя жалко. Трудно жить, не имея впереди другого ориентира, кроме Яйца, которое вот-вот треснет. А может быть, сначала появился Ватаху, а потом уже Яйцо? Это многое объясняет и наполняет смыслом движение вперед – и Красный Беркут где-то есть, и Яйцо путь освещает. Но и в этом случае нет полной ясности: если Беркут уже есть, зачем тогда Яйцо…

Спокойно, Зеро… Главное, не забывать, что все это – бред, галлюцинация, перекресток пути колдуна и пути воина. Алый туман под ногами – это всего лишь язык Беркута, дорога, которая ведет в бездну его клюва, уже давно поглотившего все вопросы и все ответы. Они, четверо бледнолицых – что-то вроде рвотного для утробы священной птицы. Они войдут в эти бездонные недра, и оттуда исторгнется ответ, которого ждут. Колдун, который сидит сейчас по правую руку от Мартина, все поймет и скажет, что делать, как усмирить обезумевших духов Каркуситантхи и заставить пещеру забрать Посланца обратно. Чушь какая! Может, помолиться Единому-Всемогущему. Нет, от души не получится, а без души смысла нет – не поможет. Вот и старушки не стало, чтоб ее… Нет, вот она, совсем прозрачная, как будто из стекла. Любопытно было бы узнать, а если по ней стукнуть, она разобьется? А ну-ка! В Лолу стремительно полетел скомканный носовой платок, но доктор мастерски поймала его зубами, проглотила и исчезла совсем, мерзко ухмыльнувшись на прощание. Ноги потеряли зыбкую опору, и Зеро полетел вниз, туда, где возле небольшой речушки горел костер, и над ним дымился котелок. Уха. Запах, не то чтобы забытый, а просто не было повода вспомнить. Куда делись все эти годы? Может быть, Красный Беркут сожрал?

У костра сидел он сам, тот, который был лет двадцать назад, и прочие «Лесные Братья», причем половина из них – сестры. Давняя поездка в северный Хэлс, в заповедную зону… Квота на посещение – десять тысяч в год, не более пяти дней каждому, стоимость путевки 5 000 фунтов, но те, кто помогает строить кормушки для лосей – вне лимита и бесплатно. Вот уха сварится, можно будет притушить костер, закопать картошечку в раскаленные угли, и начнется самое интересное, то самое, для чего все это затевалось…

– Здесь совсем не то, что там. – Малыш Брокки указывает рукой в ту сторону, где расположен далекий мегаполис. – И даже совсем не то, что на восточном побережье. В Бонди-Хоме люди вкалывают, в Новой Александрии – развлекаются, и только здесь… Только здесь остались немногие, которые живут.

Через несколько лет он там и поселился. Выдержал конкурс – триста двадцать претендентов на одну вакансию, и с тех пор ни ногой оттуда. Сейчас, наверное, уже старший смотритель…