Чтение 24–й страницы книги ~Сошествие тьмы~

- А по-моему, абсолютная ерунда.

- У тебя совсем нет вкуса.

- Еще я люблю ореховое масло и сандвичи с луком.

- Фу! Элан Алла никогда не стал бы есть ореховое масло и сандвичи с луком.

- Но у меня есть одно крупное достоинство, которое перекрывает все недостатки.

Ребекка усмехнулась:

- И какое же?

- Я люблю тебя.

На этот раз она не прервала его.

Ее руки обвили Джека.

- Я снова хочу тебя, - прошептала Ребекка.

12

Обычно Пенни ложилась спать на час позже Дэйви. Эта привилегия определялась четырехлетним превосходством в возрасте. Она всегда пресекала любые попытки лишить ее этого ценного и неотъемлемого права. Однако сегодня, когда в девять часов тетя Фэй предложила Дэйви почистить зубы и ложиться, Пенни решила последовать за ним.

Сейчас она не могла оставить Дэйви одного в темной спальне, где до него могли добраться гоблины. Ей придется бодрствовать, присматривая за Дэйви, пока не придет папа. Она сразу же расскажет отцу все о гоблинах. Он, по крайней мере, выслушает ее, прежде чем вызывать "скорую".

Дети не взяли с собой никаких вещей, здесь у них были свои зубные щетки и пижамы: когда отец задерживался на работе, время от времени они оставались на ночь у Фэй и Кэйта. А в спальне для гостей обоих наутро ждала смена чистого белья.

Через десять минут дети уже устроились в теплых кроватях. Тетя Фэй пожелала им сладких снов, выключила свет и закрыла за собой дверь.

В комнате царила густая темнота.

Пенни решительно отгоняла приступы страха.

Дэйви некоторое время молчал. Потом позвал:

- Пенни?

- Ну?

- Ты здесь?

- А кто, ты думаешь, только что сказал "ну"?

- А где сейчас папа?

- Он задерживается на работе.

- А-а-а... На самом деле?

- Он действительно задержался на работе.

- А вдруг с ним что-то случилось?

- Нет, ничего не случилось.

- А если его ранили?

- Нет, его не ранили. Если бы его ранили, нам бы сразу сообщили. Нас даже, наверное, отвезли бы к нему в больницу.

- Нет, никто не стал бы этого делать. Взрослые стараются оберегать детей от таких известий.

- Ради Бога, перестань так волноваться. С отцом все в порядке. Если бы его ранили или произошло бы еще что-нибудь в этом роде, мы знали бы об этом от тети Фэй и дяди Кэйта.

- А может, они уже что-то знают?

- Мы с тобой уже догадались бы, Дэйви.

- А как?

- Заметили бы по их поведению, как бы они ни старались это скрыть.

- А в чем бы это у них выражалось?

- Ну, они разговаривали бы с нами по-другому, выглядели бы растерянными и вели себя необычно.

- А они всегда ведут себя необычно.

- Я имею в виду "необычно" в смысле "по-другому". Они старались бы проявить к нам особую доброту, потому что им было бы нас жалко. Ты думаешь, тетя Фэй стала бы так критиковать папу, знай она, что он ранен и лежит в больнице?

- Ну... нет. Я думаю, ты права. Даже тетя Фэй не стала бы так делать.

Они замолчали.

Пенни высоко взбила подушку и лежала, вслушиваясь в темноту.

Ничего не слышно. Только ветер за окном. Где-то далеко урчит снегоочиститель.

Пенни посмотрела в сторону окна - оттуда шел прямоугольник слабого, неясного свечения.

Гоблины придут через окно?

Или через дверь?

А может, вылезут из-за плинтуса? Возникнут в виде дыма, а затем материализуются, заполнив всю комнату? Так вроде поступают вампиры. Пенни видела их в старом фильме про Дракулу.

Может, они явятся из шкафа?

Девочка посмотрела в дальний угол комнаты, самый темный угол, где стоял шкаф. И не увидела там ничего, кроме черной темноты.

Может быть, позади шкафа существует волшебный невидимый ход, которым воспользуются гоблины?

Нет, это смешно! Хотя почему? И если история о гоблинах была достаточно смешной, то они-то сами есть. Она же их видела.

Дэйви задышал глубоко и ровно. Он заснул. Пенни позавидовала ему. Ей-то нельзя спать.

Время шло. Очень медленно.

Взгляд Пенни то и дело обегал темноту: окно... дверь... шкаф... окно... дверь... шкаф.

Она не знала, откуда появятся гоблины, но в том, что они обязательно появятся, не сомневалась.

13

Лавелль сидел в темной спальне своего дома. Вызванные им убийцы поднялись из ямы и исчезли в заснеженном ночном городе. Вскоре оба доусоновских отпрыска будут убиты, разорваны на куски и превращены в груды мертвечины.

Эта приятная мысль возбуждала его.

Ритуалы отняли у него все силы. Не физические, не умственные. Напротив, он чувствовал себя сильным, свежим, ко всему готовым. Истощены были силы Бокора, и настало время их пополнить. В данный момент он был Бокором лишь формально. Растратив столько магических сил, он стал обыкновенным человеком.

А ему не нравилось быть обыкновенным человеком.

Объятый темнотой, он мысленно воспарил вверх - сквозь потолок, сквозь крышу дома, сквозь морозный воздух - к потокам дьявольской энергии, носившимся над огромным городом. Он тщательно обходил потоки энергии добра, которые тоже циркулировали в ночи. Они не могли пополнить его энергетику.

Более того, даже представляли для него определенную опасность. Он припадал к самым темным и отвратительным из дьявольских потоков, пропуская их через себя и насыщаясь энергией зла.

Через несколько минут он словно родился заново. Теперь он уже не был простым человеком. Конечно, не Богом, но больше, гораздо больше, чем простым человеком.

Сегодняшней ночью он совершит еще один акт колдовства. Настало время смирить Джека Доусона. Наконец-то он покажет полицейскому, как велика мощь настоящего Бокора. Потом, когда его дети будут растерзаны на куски, этот человек поймет, насколько он был глуп, отвергая его предложение - предложение Бокора, и как немного надо было для того, чтобы спасти детей, - просто смирить свою гордость и отойти от расследования. Он поймет, что сам подписал им смертный приговор, и это потрясет его до глубины души.

14

Пенни подскочила в кровати и чуть было не закричала, чтобы позвать тетю Фэй.

Нечто, странный, противный звук. Нечеловеческий крик. Еле различимый, доносящийся откуда-то издалека. Может быть, из квартиры несколькими этажами ниже. Пенни показалось, что звук идет по системе отопления.

Она напряженно ждала.

Минута, две, три.

Нет, не повторяется. Никаких неестественных звуков больше не было.

Но Пенни знала, что именно она слышала и что именно это означало!

Они идут за ней и за Дэйви. Они уже в пути. И скоро будут здесь.

15

На этот раз их слияние было медленным, до боли нежным, наполненным неясными придыханиями и стонами, легкими прикосновениями. Ощущения, достойные грез: как будто плывешь, превращаясь в солнечный свет, становясь невесомым. Уже не акт любви, но эмоциональный союз, утверждение их духовной близости. И когда наконец Джек с наслаждением отдал свою энергию ее упоительному телу, он почувствовал, что его нет, а есть нечто другое, единое целое - он и Ребекка! И Джек инстинктивно понимал, что она чувствует то же самое.

- Это было восхитительно.

- Да.

- Лучше орехового масла и бутербродов с луком?

- Пожалуй.

- Ну ты и нахал!

- Ты знаешь, ореховое масло и бутерброды с луком - просто фантастическая вещь! И я люблю тебя, - сказал Джек.

- Я рада, - ответила Ребекка.

Она все еще не могла сказать вслух, что любит его. Но Джека это и не беспокоило. Он знал, что она его любит.

Сидя на краю кровати, он одевался. По другую сторону кровати Ребекка расправляла синее платье.

Вдруг оба вздрогнули от непонятного шума: обрамленная рамкой красивая афиша Джонса Джексела неожиданно сорвалась с крючка, на котором висела, и упала со стены. Афиша была большая - метр на семьдесят пять сантиметров, - к тому же застекленная. Им показалось, что на какой-то миг она как бы зависла в воздухе и лишь потом со странным грохотом упала на пол рядом с кроватью.

- Что за черт? - воскликнул Джек.

- Что могло случиться? - недоумевающе проговорила Ребекка.

Дверца шкафа со стуком открылась, затем так же закрылась. Опять открылась.

Высокий комод с шестью ящиками покачнулся, отрываясь от стены, и стал падать прямо на Джека.

Ему пришлось отскочить в сторону. Комод грохнул о пол всей тяжестью, издав звук, подобный разрыву гранаты.

Ребекка прижалась к стене и стояла в полном оцепенении, широко раскрыв глаза, сжав руки.

Воздух вдруг стал ледяным. По спальне пронесся порыв ветра - не просто сквозняк, а настоящий ветер, как тот, что бушевал в заснеженном городе.

У окна творилось что-то совершенно необъяснимое: как будто невидимая рука схватила и сорвала с карниза шторы, свалив их на пол бесформенной кучей. Та же невидимая рука вырвала карниз и отбросила его в сторону.

У прикроватных тумбочек распахнулись дверцы, все их содержимое рухнуло на пол.

От стен, сверху вниз, начали отрываться широкие полосы обоев.

Джек только успевал поворачиваться в разные стороны. Он был растерян, испуган и не знал, что предпринять.

На пол полетело большое зеркало.

Невидимый разрушитель схватил с постели одеяло и швырнул его на поваленный комод.

Ребекка закричала в пустоту:

- Прекратите! Сейчас же прекратите!

Невидимая сила не подчинилась, с кровати поднялось в воздух покрывало.

Казалось, оно ожило, превратилось в одушевленный предмет, способный действовать по собственному усмотрению: покрывало проплыло в угол комнаты, а там безжизненно рухнуло вниз.

Два уголка заправленной под матрац простыни неожиданно выпрямились.

Джек вцепился в простыню.

Кто-то выдернул из-под матраца два оставшихся уголка.

Джек попытался удержать простыню в руках, хотя понимал, насколько бесполезно противиться чудовищной силе, громившей спальню. Но это было единственное, что пришло ему на ум. Он просто должен был хоть что-то сделать.

Простыня так рванулась из его рук, что он, не удержавшись на ногах, упал на колени.

Небольшой телевизор в углу, стоявший на подставке с колесиками, включился вдруг сам по себе на большую громкость. Какая-то толстая баба танцевала ча-ча-ча с котом, а за кадром хор напевал хвалебные гимны в честь новой еды для кошек.

Джек поднялся на ноги.

Прикрывавший кровать тканый наматрасник поднялся, скомкался, и комок полетел в Ребекку.

По телевизору в это время показывали Джорджа Плимнтона, вещающего о преимуществах интертелевидения.

На нейлоновом покрытии матраца появилась рябь, как будто кто-то стягивал его. В верхней части покрытия образовалась дыра, ткань вокруг нее с треском поползла в разные стороны, и из разрыва показалось ватообразное содержимое матраца. Затем со звоном выпрыгнули несколько пружин, словно кобры, поднимающие головы под беззвучную музыку.

Со стен продолжали срываться обои.

По телевизору человек из Всеамериканской ассоциации производителей мяса вещал о прелестях мясной пищи, а перед камерой какой-то шеф-повар сладострастно нарезал кровавый ростбиф.

Дверца шкафа на этот раз двигалась с такой силой, что вылетела из пазов и вывалилась наружу.

Вдруг взорвался кинескоп телевизора. Брызнуло стекло. Внутри телевизора что-то коротко вспыхнуло, затем пошел дым.

Тишина.

Все замерло.

Джек посмотрел на Ребекку.

Она была испугана до смерти. В ее глазах застыло изумление. И ужас.

Зазвонил телефон.

Джек уже знал, кто звонит. Он поднял трубку и молча поднес ее к уху.

- Вы дышите, как загнанная лошадь, детектив Доусон. Вам понравилось?

Думаю, мое маленькое представление заинтересовало вас.

Джек так дрожал, что не мог говорить. Он и не хотел говорить, чтобы Лавелль не понял, насколько он испуган.

Но Лавелля, похоже, и не интересовал ответ Доусона. Во всяком случае, он не стал его дожидаться.

Бокор сказал:

- Когда вы увидите своих детей - мертвых, растерзанных, с вырванными глазами, выеденными языками, обглоданными до костей, - помните, что могли спасти их. Помните, что вы, именно вы, подписали им смертный приговор.

Именно вы несете полную ответственность за их гибель, как если бы видели, что они вышли на рельсы перед несущимся поездом, и не окликнули их. Вы отбросили их жизнь так, как если бы они были для вас каким-то мусором.

Поток слов вырвался из Джека, прежде чем он понял, что будет говорить.

- Ну ты, вонючий сукин сын! Ты не посмеешь и пальцем к ним притронуться. Ты не посмеешь...

Лавелль повесил трубку.

Ребекка спросила:

- Кто?..

- Это Лавелль.

- Ты хочешь сказать... все это?..

- Теперь ты веришь в черную магию? В колдовство?

- О Господи!

- А я теперь в это верю.

Не веря себе, Ребекка оглядела разгромленную комнату, покачивая головой и безуспешно пытаясь отмахнуться от слишком очевидных доказательств справедливости его слов.

Джек вспомнил, с каким скептицизмом слушал он рассказ Карвера Хэмптона о посыпавшихся с полок бутылочках, о возникшей из порошков и трав черной змее. Теперь скептицизм исчез. Остался только страх. Он подумал об изуродованных трупах, на которые насмотрелся еще утром.