дворец и территория, от того, насколько мои люди верны мне. Неужели у вас
есть сомнения в том, что любое нарушение верности мне и Империи должно
быть наказуемо иначе, чем мгновенной казнью? О какой безопасности тогда
вообще речь? О какой _м_о_е_й_ безопасности можно говорить?"
будет суд. Трибунал. Пусть он состоится немедленно, и я не потерплю, если
хоть кто-то выскажется против казни".
из чувства мести отказался от своих принципов?
была поставлена не только моя жизнь, и не только жизнь Императора. Если и
есть в истории Империи что-либо неизменное, показательное, так это то, что
Императоры приходят и уходят. Защищать тут приходится психоисторию.
Несомненно, даже если что-нибудь ужасное случится со мной, психоистория
все равно когда-нибудь появится на свет, но Империя катится к разрухе, и
ждать нельзя, а пока только мне одному удалось продвинуться достаточно
далеко для того, чтобы необходимая нам, как воздух, методика была
разработана вовремя.
проговорила Дорс.
подходящим моим последователем, у меня от него секретов нет. Мы с ним
собрали целую группу математиков. Все они люди способные и когда-нибудь
сумеют внести свою лепту, но только все равно они не так знающи, как...
мне, а раз я один способен с ней управиться, мне нужно время и нужна моя
жизнь. Я - человек...
подобного. На смерть были осуждены двое министров, пятеро чиновников
среднего звена и четверо солдат, включая того самого сержанта. Вся
дворцовая охрана подверглась допросам и проверкам, и те, кто не выдержал
испытаний, были уволены, и более того - сосланы в отдаленные Внешние Миры.
была усилена вдвое, так что "тигрице" - именно так стали теперь под шумок
называть Дорс - уже не было нужды всюду сопровождать Селдона. Даже когда
ее не было рядом, ее образ яростной защитницы, казалось, витал где-то
совсем рядом с Селдоном. Итак, минуло уже почти десять лет, как Император
Клеон наслаждался чувством спокойствия и полной безопасности.
вот-вот должна была появиться возможность делать кое-какие прогнозы, и,
возвращаясь в это утро с прогулки в лабораторию, где он превращался из
премьер-министра в ученого-аналитика, Селдон почему-то отчетливо ощутил,
что периоду его благоденствия и эйфории приходит конец.
лабораторию.
геликонским компьютером. Но именно тогда словно озарение снизошло на него,
и возникла туманная, полубезумная математическая теория...
Амарилем корпели над выверкой уравнений, пытались избавиться от
тяжеловесных множеств, обойти каким-то образом самые страшные из
хаотических эффектов. Честно говоря, успехов у них было маловато.
его услугам был полный набор новейших компьютеров и обширный штат
сотрудников, разрабатывающих самые разные аспекты проекта.
никто, из сотрудников - за исключением Юго и самого Селдона - не знали в
точности, над чем они на самом деле работают. Каждый трудился над
вычлененным из общей проблемы заданием, разрабатывая, так сказать,
отдельную шахту в колоссальной горе психоистории. Только Юго и Селдон
знали, как глубоки ее недра, как высоки вершины, да и для них порой эти
самые вершины скрывались в тучах, а склоны заволакивал густой туман.
курс дела, посвящать в тайну. Двоим теперь уже не под силу было управиться
с возникшими проблемами. А годы неумолимо шли вперед. Селдон старился.
Пускай даже он сумеет курировать работу над проектом еще пару десятков
лет, но надо смотреть правде в глаза: лучшие его годы уже позади.
достаточно молод, но не так уж молод для математика. К тому же он трудится
над проектом примерно столько же времени, сколько сам Селдон, и, стало
быть, способность к продуктивному, блещущему новизной мышлению у него уже
не та.
любовью смотрел на помощника. Амариль, как и Рейч, был коренным далийцем,
и все же на взгляд в нем ничего далийского не осталось, разве что
невысокий рост и крепкая, мускулистая фигура. Он не носил усов, давно
избавился от акцента. Даже далийский менталитет куда-то выветрился.
Призывы и лозунги Джо-Джо Джоранума в свое время не произвели на него
никакого впечатления, а ведь он апеллировал в первую очередь к угнетенным
и униженным далийцам.
единственного - патриотизма в отношении психоистории. Только ей он
принадлежал и сердцем, и душой.
забыл о родной планете Геликоне, о тех двадцати годах, что прожил там, и
ничего не мог с собой поделать: он считал себя геликонцем. Время от
времени он задумывался о том, не мешает ли это его работе над
психоисторией. Ведь в идеале человеку, занятому этой наукой, нужно было бы
отречься от каких-либо национальных привязанностей и перестать
принадлежать какому бы то ни было сектору, планете, а если и принадлежать
кому-то и чему-то, то только лишь абстрактному человечеству, как Амариль.
скафандра, - сказал Юго совершенно серьезно. (Селдон знал, что с чувством
юмора у него не очень.) И они вдвоем вошли в их отдельный кабинет. Кабинет
был невелик, но зато надежно экранирован.
хаотичностью - не целиком, конечно, - и ценой обобщений.
обстоят дела во Вселенной. Нужно просто-напросто как-то одурачить наши
цифры.
бы через обледеневшее стекло.
обзор столько лет.
трудился, как... как...
На Тренторе они не водятся.
трудился над созданием Главного Радианта.
ящика, и он бесшумно выехал из-под крышки. Юго вынул из ящика черный
матовый куб. Селдон с нескрываемым интересом смотрел на него.
Принципиальную схему Главного Радианта создал он сам, но сборку
осуществлял Амариль - он был мастер на все руки.
цепочки уравнений и графиков. Цифры, казалось, подвешены на невидимых
ниточках над столом.
день, если доживем до него, нужно будет добиться того, чтобы Главный
Радиант проецировал целый поток математических символов, отражающих
прошлое и будущее. У нас появится возможность выделять в течении этой
громадной реки притоки и рукава, направлять их в нужное русло.
того, что наши действия, направленные на то, как бы сделать лучше, не
сделают хуже, чем есть.
этом. Эта мысль все время гложет меня. И все-таки пока ничего такого не
произошло. И не добрались мы покуда до такой возможности. Ты верно сказал:
пока мы всего-навсего различаем свет и тьму через обледенелое стекло.
Русанов Владислав
Никитин Юрий
Бажанов Олег
Флинт Эрик
Перумов Ник