Чтение 24–й страницы книги ~Последний единорог~

поднимающейся молодой луны.

-- Это тронный зал Короля Хаггарда, -- сказал страж.

Волшебник схватил его за покрытый латами локоть и
поворачивал, пока они не оказались лицом к лицу.

-- Это келья, это гробница. Ни один живой король не станет
здесь сидеть. Проведи нас к Королю Хаггарду, если он еще жив.

-- Ну, в этом ты можешь убедиться сам, -- стремительно
отозвался голос стражника. Он отстегнул шлем и снял его с седой
головы. -- Я -- Король Хаггард, -- сказал он.

Глаза его были того же цвета, что и рога Красного Быка. Он
был выше Шмендрика, лицо его прорезали глубокие морщины, и в
нем не было ни мягкости, ни глупости. Это было лицо щуки:
длинные холодные челюсти, твердые щеки, худая властная шея. Ему
могло быть и семьдесят, и восемьдесят лет, и больше.

Второй стражник шагнул вперед, прижимая шлем к груди,
Молли Отрава раскрыла от удивления рот, увидев его лицо. Это
было дружелюбное помятое лицо того самого принца, который читал
журнал, пока его принцесса пыталась вызывать единорога. Король
Хаггард сказал: -- Это Лир.

-- Приветствую вас, -- поклонился Принц Лир. -- Рад вас
видеть.

Его улыбка, словно веселый щенок, виляла хвостиком у их
ног, но глаза его -- глубокая тенистая синева за короткими
хлыстами ресниц -- были устремлены в глаза Леди Амальтеи.
Молчаливая, как драгоценный камень, она тоже смотрела на него,
понимая его ничуть не лучше, чем люди единорогов. Но принц
чувствовал странную счастливую уверенность в том, что он видит
его целиком и насквозь; всюду, вплоть до тайников, о которых он
и не подозревал, отдавался эхом и пел ее взгляд. Где-то на
юго-восток от его двенадцатого ребра начали пробуждаться
чудеса, и сам он, еще отражая свет Леди Амальтеи, начинал
светиться. -- Что за дело у вас ко мне?

Шмендрик Маг прочистил глотку и поклонился старику с
бледными глазами.

-- Мы хотим поступить к вам на службу. Воистину далеко и
во всех краях сказочный двор Короля Хаггарда...

-- Я не нуждаюсь в слугах. -- Король отвернулся, лицо и
фигура его выражали безразличие.

Но все же Шмендрик чувствовал, что любопытство шевелится
под камнецветной кожей, под корнями волос. Он осторожно
произнес:

-- Но у вас, несомненно, есть некоторая свита,
приближенные. Простота -- богатейшее украшение короля, но такой
король, как Хаггард...

-- Я теряю интерес к тебе, -- вновь прервал его шелестящий
голос, -- а это очень опасно. Через минуту я позабуду тебя
совсем и потом не смогу вспомнить, что, собственно, я с тобой
сделал. То, что я забываю, не только перестает существовать, но
даже становится никогда по настоящему не бывшим. -- Как только
он сказал это, его глаза, как и глаза его сына, обратились к
взору Леди Амальтеи. -- Мой двор, раз ты употребляешь это
слово, состоит из четырех воинов. И я обошелся бы и без них,
если бы это было возможно, поскольку они, как и все остальное,
обходятся дороже, чем стоят. Но они по очереди служат часовыми
и поварами и на расстоянии создают впечатление армии. Какие еще
помощники могут мне понадобиться?

-- Но удовольствия придворной жизни, -- воскликнул
волшебник, -- музыка, беседы, женщины, фонтаны, охота, маски,
грандиозные пиры...

-- Для меня они -- ничто, -- отрезал Король Хаггард. -- Я
испытал все эти удовольствия, и они не сделали меня счастливее.
Зачем мне то, что не приносит счастья?

Леди Амальтея спокойно прошла мимо него к окну и вперила
взгляд в ночное море.

Шмендрик вновь попытался поймать ветер в паруса и объявил:

-- Как я вас понимаю! Какими утомительными, пошлыми,
гнилыми и расточительными кажутся вам все удовольствия мира!
Вам наскучило блаженство, вы пресыщены чувствами, утомлены
бесплодными радостями. Это болезнь королей, и поэтому никто так
не нуждается в услугах волшебника, как король. Ведь только для
волшебника мир вечно течет, оставаясь бесконечно пластичным и
вечно новым. Только ему известна тайна перемен, только он
воистину знает, что все вокруг так и рвется стать чем-нибудь
другим, и из этого общего стремления он черпает свою силу. Для
волшебника март -- это май, снег -- трава, а трава-- бела, то
-- это и что вам угодно. Наймите сегодня волшебника! -- Он
закончил свою речь, упав на колени и протянув обе руки к Королю
Хаггарду. Тот нервно отступил в сторону, бормоча: -- Вставай,
вставай, у меня от тебя голова болит. К тому же у меня уже есть
придворный волшебник.

С покрасневшим и опустевшим лицом Шмендрик поднялся на
ноги: -- Вы мне не сказали. Как его имя? -- Его зовут Мабрак,
-- ответил Король Хаггард. -- Я не часто говорю о нем. Даже мои
воины не знают, что он живет в замке. Мабрак таков, каким по
твоим словам должен быть волшебник, и еще более того, ведь
тебе, я не сомневаюсь, и не снилось, каким должен быть
волшебник. В своей среде он известен как чародей чародеев. И я
не вижу причины заменять его безымянным шутом и бродягой...

-- А я вижу, -- в отчаянии прервал его Шмендрик. -- Я вижу
одну причину, которую вы назвали минуту назад. Этот
великолепный Мабрак не делает вас счастливым.

На жестокое лицо Короля упала тень разочарования, оно
изменилось. Мгновение он был похож на возбужденного юнца.

-- А ведь и верно, -- пробормотал Король Хаггард. --
Волшебство Мабрака давно не волнует меня. Хотел бы я знать, с
каких пор? -- Он резко хлопнул в ладони и крикнул: -- Мабрак!
Мабрак! Явись, Мабрак!

-- Я здесь, -- отозвался глубокий голос из дальнего угла
комнаты. Там стоял старик в темном, усеянном звездами плаще и
остроконечной сверкающей искрами шапке, и никто не мог бы
поручиться, что он не был там, когда пятеро вошли в тронный
зал.

Его борода и брови были белы, лицо выглядело мягким и
мудрым, но глаза были тверды как лед. -- Что угодно вашему
величеству?

-- Мабрак, -- сказал Король Хаггард, -- этот джентльмен
принадлежит к вашему братству. Его зовут Шмендрик.

Льдистые глаза старого волшебника слегка расширились, и он
посмотрел на оборванца.

-- Ну, в самом деле! -- воскликнул он с видимым
удовольствием. -- Шмендрик, мой милый мальчик, как приятно тебя
видеть! Ты не помнишь меня, а ведь я был близким другом твоего
учителя, старого доброго Никоса. Он так надеялся на тебя,
бедняга. Ну, вот это сюрприз! И ты все еще не оставил наше
ремесло? Ну да, ты очень упорный человек! Я всегда говорил --
труд составляет девять десятых любого искусства; конечно, быть
артистом -- на девять десятых не утешение. Но что же привело
тебя сюда?

-- Он явился, чтобы занять твое место, -- сказал Хаггард
равнодушно и решительно. -- Теперь он -- мой придворный
волшебник.

Шмендрик вздрогнул от изумления, и это не укрылось от
взгляда старого волшебника, хотя его самого решение Короля,
казалось, не удивило. Одно мгновение он явно решал, стоит ли
разгневаться, но предпочел искренне удивиться.

-- Конечно, как угодно вашему величеству, -- замурлыкал
он. -- Однако, быть может, ваше величество заинтересуется
некоторыми моментами из жизни своего нового волшебника. Я
думаю, милый Шмендрик не будет возражать, если я упомяну, что
для нас, профессионалов, он нечто вроде ходячего анекдота. В
самом деле, среди адептов его лучше всего знают под кличкой
"Прихоть Никоса". Его очаровательная полная неспособность
справиться с простейшей руной, его творческая манера обращения
с простейшими теургическими рифмами, не говоря...

Король Хаггард слегка шевельнул рукой, и Мабрак сразу
замолк. Лир хихикнул. Король сказал:

-- Меня не надо убеждать в том, что он никуда не годный
волшебник. Чтобы увидеть это, мне достаточно одного взгляда,
так же как и для того, чтобы понять, что ты один из величайших
волшебников на свете.

Мабрак надулся, погладил свою великолепную бороду и
нахмурил высокое чело.

-- Но это для меня тоже ничего не значит, -- продолжал
Король Хаггард. -- В прошлом ты выполнял любые чудеса, какие бы
я ни потребовал, и это привело лишь к тому, что у меня пропал к
ним вкус. Тебе все по плечу, но удивление быстро проходит.
Вероятно, великая сила не может дать того, что мне нужно.
Волшебник-мастер не сделал меня счастливым. Теперь я посмотрю,
что может недоучка. Ты свободен, Мабрак, -- и кивком головы он
отпустил старого волшебника.