Чтение 24–й страницы книги ~Мона Лиза Овердрайв~

спина из металлических листов и разрисованного розовым и оранжевым
прозрачного пластика служит крышей; проповедник, которого она видела, когда
шла за новой одеждой, он и его бледный, расплывчатый Иисус. Всякий раз,
когда наступал черед проповедника, Иисус все собирался что-то сказать, но
так и не заговорил.

Черт, теперь это кино никак не остановишь, разве что встать и
попытаться занять мысли чем-то еще.

Ладно, выбралась из постели, постояла в сером свете от окна в крыше,
глядя на Майкла. Вознесение. Вознесение грядет.

Что поделаешь... вышла в комнату и натянула платье замерзла.

Мона присела на серебристую кушетку. Красное затемнение превращало
серый свет из окна в розовый это снаружи начинало светать. Интересно,
сколько может стоить такая квартира?

Теперь, не видя его, Мона с трудом вспоминала: а как вообще выглядит
Майкл? Ну, подумалось ей, ему-то не составит труда меня запомнить. Но одна
только мысль о стиме оставила у нее привкус чего-то такого... как будто ее
ударили или обидели, а может, просто попользовались. Она почти жалела, что
не осталась в отеле постимить Энджи.

Серо-розовый свет заполнял комнату, ложился пятнами, цепенел, застывал
в углах. Что-то в нем напомнило о Ланетте и о разговорах о передозняке.
Иногда от передозняка кончаются в чужих квартирах, и потом проще всего
выбросить тело из окна, так чтобы копы не сообразили, откуда именно оно
выпало.

Но она ведь не собиралась об этом думать... Мона встала, порылась в
unkndhk|mhje и в шкафах в кухне. В морозилке лежал мешок кофейных зерен, но
на магике от кофе начинает трясти. Еще там было полно маленьких целлофановых
пакетиков с японскими этикетками, что-то замороженное или обезвоженное. Она
нашла пакетики чая и сорвала печать с одной из бутылок воды в холодильнике.
Налила немного воды в кастрюльку. С плитой пришлось повозиться, прежде чем
удалось ее зажечь. Электроконфорки оказались белыми кругами на черном фоне
плиты. Ставишь кастрюлю в центр круга и касаешься красной точки,
нарисованной рядом. Когда вода закипела, она бросила в кастрюлю пакетик чая
и сняла ее с конфорки.

Наклонившись над кастрюлькой, Мона вдохнула пар с запахом трав.

Она никогда не забывала, как выглядит Эдди, когда его не было рядом с
ней. Пусть это случалось не очень часто, но когда он был рядом, она чувст
вовала себя уверенней. Должно же быть подле тебя какое-то лицо, которое не
меняется. Но, пожалуй, и об Эдди думать сейчас не такая уж хорошая идея.
Скоро, очень скоро наступит отходняк, а до тех пор надо еще найти способ
вернуться в отель. Внезапно ей пришло в голову, что все это так сложно:
слишком многое надо сделать, просчитать варианты а это и есть отходняк,
когда начинаешь волноваться, как бы слепить обратно дневную сторону суток.

Едва ли Прайор позволит Эдди ее ударить, думала Мона, хотя бы потому,
что хочет что-то сотворить из ее внешности. Мона обернулась, чтобы достать
чашку.

Прайор был одет в черное пальто. Она услышала, как из ее горла сам по
себе вырвался странный звук.

При отходняке ей и раньше случалось видеть всякую всячину. Если
смотреть в упор, видения исчезали. Она попыталась вглядеться в Прайора, но
это не сработало.

Он просто стоял у двери с каким-то пластмассовым пистолетом в руке, не
целился в нее, просто держал пушку в руках. На нем были перчатки, точно
такие, как те, какие Джеральд надевал для осмотра. С виду он был не слишком
чтоб зол, но ради разнообразия не улыбался. Довольно долго он вообще не
произносил ни слова, и Мона тоже молчала.

Кто здесь? Он сказал это так, будто спрашивал мимоходом на вечеринке,
как дела.

Майкл.

Где?

Она кивком показала на альков.

Надень туфли.

Она вышла из кухни, стараясь держаться подальше от него, по дороге
автоматически нагнулась, подобрала с ковра белье. Туфли нашлись за кушеткой.

Прайор беззвучно шагнул за ней в комнату, стал смотреть, как она
надевает туфли. В руке у него по-прежнему был пистолет. Сняв свободной рукой
со спинки кушетки кожаную куртку Майкла, он бросил ее Моне.

Надень, спокойно сказал он. Она просунула руки в рукава, в одном из
карманов скомкала белье.

Он подобрал рваный белый дождевик и, свернув в ком, убрал в карман
своего пальто.

Храпел Майкл. Возможно, он вскоре проснется и проиграет запись по
новой. С его снаряжением ему и в самом деле никто здесь больше не нужен.

В коридоре Мона равнодушно смотрела, как Прайор с помощью серой
коробочки запирает дверь. Пушка исчезла, но она не видела, как он ее убирал.
Из коробочки торчал кусок гибкого красного шнура с непримечательным
магнитным ключом на конце.

На улице было холодно. Он заставил ее пройти пешком квартал, потом
открыл дверь маленькой белой трехколесной машины. Она села внутрь. Заняв
место водителя, Прайор стянул перчатки. Завел машину. Мона увидела облачко
выхлопа, отраженное в зеркальных стеклах башни бизнес-центра.

Он подумает, что я ее украла, пробормотала она, теребя лацкан куртки.

Тут магик сдал последнюю свою карту: по синапсам рванул рваный каскад
нейронов... Кливленд под дождем и покой в душе, какой она испытала лишь
однажды тогда, на тропинках.

Серебро.
ГЛАВА 16. НИТЬ НАКАЛИВАНИЯ В СЛОЕ НАГАРА

Я твоя идеальная аудитория, Ганс, подумала она, когда запись пошла по
второму кругу. Где тебе найти более внимательного зрителя? Ты ведь уловил их
сущность, Ганс. Можешь мне поверить, я это знаю, потому что мне снятся ее
воспоминания. Я вижу, насколько близко ты подошел.

Да, ты уловил сущность этих людей. Путешествие вовне, строительство
стен, долгая спираль, закручивающаяся внутрь. Они помешались на стенах, не
так ли? Лабиринт крови, лабиринт семьи. Грибница посреди пустоты... Они как
будто говорят: Мы это то, что внутри, снаружи другое. Здесь мы пребудем
вечно. А тьма таилась там с самого начала... Ты раз за разом находил ее в
глазах Мари-Франс, вновь и вновь пригвождал медленным наплывом камеры на
затененные глазницы черепа. Очень рано она запретила снимать себя на пленку.
Ты подровнял, увеличил ее изображение, провернул его через плоскости света,
плоскости тени, сгенерировал модели, расчертил ее череп решеткой неона. Ты
использовал особые программы, чтобы состарить ее визуальный образ согласно
статистическим моделям, затем анимационные программы, чтобы оживить свою
зрелую Мари-Франс. Ты раздробил ее изображение, низвел его до бесчисленного,
но конечного числа точек, перемешал, давая выйти на свет новым формам,
выбрал те, которые, похоже, что-то говорили тебе... А потом ты взялся за
остальных, за Эшпула и дочь, чье лицо обрамляет твой фильм, его первый и
последний кадр.

Повторный просмотр придал основательность их истории, позволил Энджи
нанизать отрывочные видеозарисовки Беккера на единую временную линию. Точкой
отсчета стала свадьба Тессье и Эшпула, союз, наделавший в свое время немало
шума, особенно в средствах массовой информации финансовых кругов. Оба были
наследниками своих отнюдь не скромных империй: Мари-Франс

громадного состояния семьи Тессье, основанного на девяти базовых
патентах в области прикладной биохимии, а Эшпул мощной инженерной фирмы со
штаб-квартирой в Мельбурне, фирмы, которая носила имя его отца. Журналистам
этот брак представлялся слиянием, хотя возникшую в результате корпоративную
единицу финансовый мир рассматривал как невыгодную этакая химера с двумя
головами, смотрящими в разные стороны.

Однако вскоре стало заметно, как на фотографиях тех лет из взгляда
Эшпула исчезли пресыщенность и скука, а их место заняла абсолютная
решимость. Эффект вышел нелестным или скорее даже пугающим: красивое жесткое
лицо становилось все жестче, все безжалостней в своей все поглощающей
целеустремленности.

Через год после женитьбы на Мари-Франс Тессье Эшпул избавился от
девяноста процентов акций своей фирмы, вложив освободившийся капитал в
орбитальную собственность и установки по запуску шаттлов. Плод живого союза,
двоих детей брата и сестру вынашивали тем временем суррогатные матери на
вилле Мари-Франс в Биаррице.

Тессье-Эшпулы взошли на орбитальный архипелаг и здесь обнаружили, что
плоскость эклиптики размечена лишь очень редко разбросанными военными базами
и первыми автоматизированными фабриками картелей. И тогда они начали
строительство. Первоначально их объединенные капиталы были не больше, чем
затраты Оно-Сендаи на изготовление одного-единственного процессорного блока
в условиях орбитальной станции, но Мари-Франс, проявив неожиданное
предпринимательское чутье и сноровку, создала приносящую колоссальный доход
гавань данных для обслуживания потребностей не столь респектабельных
секторов международного банковского сообщества. А это, в свою очередь,
породило связи с самими банками и их клиентами. Эшпул занимал направо и
налево, и стена лунного бетона, которой предстояло стать Фрисайдом, росла и
закруглялась, смыкаясь вокруг своих создателей.

Когда разразилась война, Тессье-Эшпулы уже скрылись за этой стеной. Они
видели, как вспыхнули и погибли Бонн и Белград. Строительство веретена
продолжалось в те три недели войны лишь с незначительными перебоями, хотя в
последовавшие за ними десятилетия оцепенения и хаоса эта задача стала
гораздо сложнее.

Но дети, Джейн и Жан, теперь уже были с ними. Вилла в Биаррице была
продана, чтобы оплатить создание криогенной установки для их нового дома,
виллы Блуждающий огонек. Первыми жильцами криогенной утробы стали десять o`p
клонированных эмбрионов: 2-Джейн и 2-Жан, 3-Джейн и 3-Жан... Существовало
множество законов, запрещавших или как-то иначе регулиро вавших
искусственное репродуцирование индивидуального генетического материала, но