оказался в крайне незнакомом состоянии. Я чувствовал себя отрешенным,
не ощущающим воздействий со стороны не имело больше значения, что
сделала Горда. Это не означало, что я простил ее за недостойное
отношение ко мне; просто чувство было таким, будто никогда и не было
никакого предательства. Во мне не осталось никакой - ни открытой, ни
скрытой - неприязни ни к Горде, ни к кому бы то ни было другому. То,
что я ощущал, не было волевым безразличием или нежеланием действовать;
не было это также устранением или желанием быть одному. Это скорее
было чуждым чувством отстраненности, способности погрузиться в момент и
не иметь никаких мыслей ни о чем другом вообще. Действия людей больше
не воздействовали на меня, потому что я больше не имел никаких ожиданий
вообще. Странный покой стал руководящей силой в моей жизни. Я
чувствовал, что каким-то образом воспринял все-таки одну из концепций
жизни воина - отрешенность. Горда сказала, что я сделал больше чем
воспринял ее, - я фактически воплотил ее. С доном Хуаном у нас бывали
длинные разговоры о том, что когда-нибудь я сделаю именно это. Он
сказал, что отрешенность не означает автоматически и мудрости, но что
тем не менее она является преимуществом, потому что позволяет воину
делать моментальную паузу для переоценки ситуации и пересмотра позиций,
но чтобы пользоваться этим лишним моментом сообразно и правильно,
необходимо, сказал он, чтобы воин непрестанно сражался за свою жизнь. Я
не рассчитывал когда-либо испытать это чувство. Насколько я мог
определить, не было способа сымпровизировать его. Мне бесполезно было
думать о преимуществах этого чувства или рассуждать о возможностях его
прихода. В течение тех лет, что я знал дона Хуана, я явно испытал
ослабление личных связей с миром, но это происходило на
интеллектуальном плане; в своей повседневной жизни я не изменялся
вплоть до того момента, когда потерял человеческую форму. Я рассуждал с
Гордой о том, что концепция потери человеческой формы относится к
телесным условиям и происходит с учеником тогда, когда он достигает
определенного порога в ходе обучения. Как бы там ни было, конечным
результатом потери человеческой формы и для меня и для Горды, как это
ни странно, было не только скрытое чувство отрешенности, но также и
выполнение нашей расплывчатой задачи по воспоминанию. И в этом случае
интеллект опять играл минимальную роль. Однажды вечером мы с Гордой
обсуждали кинокартину. Она ходила смотреть подпольный кинофильм, и мне
хотелось знать ее описание его. Фильм ей совершенно не понравился. Она
утверждала, что такой опыт ослабляет, так как быть воином означает
вести сдержанную жизнь в полном целомудрии, как нагваль Хуан Матус. Я
сказал ей, что знаю наверняка, что Хуан любил женщин, не был
девственником, и я нахожу это великолепным.
Нагваль был совершенным воином. Он не был пойман ни в какие сети
чувственности. Она захотела узнать, почему я считаю, что дон Хуан не
вел девственный образ жизни. Я рассказал ей об одном случае, который
произошел в аризоне еще в начале моего ученичества. Я отдыхал однажды в
доме дона Хуана после очень утомительной прогулки. Дон Хуан казался
странно нервозным. Он часто подходил к двери, чтобы выглянуть на улицу.
Казалось, он ждал кого-то. Затем он внезапно сказал мне, что из-за
поворота дороги показалась машина, которая направляется к его дому. Он
сказал, что это девушка, его друг, везет ему одеяла.
то, что он так взволнован, что не знает, что и делать. По моему мнению
он не хотел моей встречи с этой девушкой. Я предложил спрятаться, но в
его доме не было такого укромного места, чтобы укрыть меня, поэтому он
уложил меня на пол и накрыл соломенной циновкой. Я услышал, как
подъехала машина, а затем через щели циновки увидел девушку, стоящую в
дверях. Она была высокой, стройной и очень молодой. Мне она
показалась очень красивой. Дон Хуан что-то говорил ей тихим интимным
голосом, затем он повернулся и показал на меня:
голосом. Поздоровайся с ним.
улыбкой. Я чувствовал себя очень глупо и сердился на дона Хуана за то,
что он поставил меня в такое затруднительное положение. Мне казалось
очевидным, что таким образом он стряхивает свою нервозность или, еще
хуже, рисуется передо мной.
сказал, что вынужден был так сделать, потому что мои ноги торчали
наружу и он не знал, что тут можно еще сделать. Когда я это услышал,
весь его маневр стал мне ясен. Он просто показывал свою молодую
подружку мне. Я никак не мог высовывать ноги, потому что они были у
меня поджаты. Я понимающе рассмеялся, и дон Хуан вынужден был
объяснить, что он любит женщин, а особенно эту девушку.
обсуждал его. Когда бы я ни поднимал этот вопрос, он всегда меня
останавливал. Я надеялся, что когда-нибудь она меня разыщет, прочитав
мои книги.
пока я говорил. Она чуть не плакала. Я воображал разного рода сложные
сети взаимоотношений, которые оказались здесь затронуты. Я думал, что
Горда собственница и реагирует, как всякая женщина, когда ей угрожает
другая.
Во мне не осталось ни зависти, ни ревности.
женщиной нагваля. Ее голос был едва слышным.
кровать. - У меня было чувство, что я была ею, хотя я не знаю, как это
могло бы быть. В этой жизни нагваль Хуан Матус был для меня тем же, чем
и для тебя, - он не был мужчиной. Он был нагвалем. У него не было
интересов в сексе.
привязанность к той девушке.
Горда.
говорил, - сказал я.
Спросила она с издевкой. - Нагваль был неуязвимым воином.
мнение. Просто, чтобы поддеть Горду, я сказал, что та девушка,
возможно, была ученицей дона Хуана, а не любовницей.
беспокоящее воздействие. До тех пор я никогда не думал о такой
вероятности. Я был закован в свое предвзятое мнение, не оставив себе
никакой возможности пересмотра.
сделать, в действительности я не смотрел на ее черты. Я был слишком
сердит и раздражен, чтобы присматриваться к деталям. Она тоже,
казалось, была задета неудобством ситуации и поспешила покинуть дом.
чувствует, что та молодая женщина была ключевой фигурой в жизни
нагваля. Ее заявление привело нас к разговору об известных нам друзьях
дона Хуана. Мы очень долго пытались собрать по крупицам информацию о
людях, связанных с доном Хуаном. Я рассказал ей о нескольких случаях,
когда дон Хуан брал меня участвовать в пейотной церемонии. Я описал
каждого, кто там присутствовал. Она никого не узнала. Тогда я сообразил
что, возможно, знаю больше людей, связанных с доном Хуаном, чем она,
однако что-то из того, что я сказал, вызвало у нее воспоминание о том
времени, когда она видела, что молодая женщина подвозила дона Хуана и
дона Хенаро в небольшом белом автомобиле. Женщина высадила обоих мужчин
у дверей дома Горды и пристально посмотрела на нее, прежде чем уехать.
Горда подумала тогда, что молодая женщина просто подвезла нагваля и
Хенаро к дому по их просьбе. Тогда я вспомнил, что, выбравшись из-под
циновки в доме дона Хуана, я еще успел увидеть белый "фольксваген",
уезжающий прочь.
Хуана, - человека, который как-то дал мне несколько растений пейота на
городском базаре в северной мексике. Он также занимал годами мое
воображение. Имя этого человека было Висенте. При звуке этого имени
тело Горды реагировало так, как если бы был затронут не нерв. Голос у
нее изменился. Она попросила меня повторить имя и описать этого
человека. И опять я не мог дать никакого описания: я видел этого
человека только однажды, в течение нескольких минут, десять лет назад.
на друга, а на то, что держало нас закрытыми.
воспоминанием, произошел однажды, когда я простудился и оставался в
Панов Вадим
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Майер Стефани
Афанасьев Роман
Шилова Юлия