Чтение 24–й страницы книги ~Хранители~

остаться здесь?

Роб не верил своим ушам - настолько неожиданным было предложение.

- Разве я могу, сэр? Я думал...

- С тех пор как ты разоблачен, ты находишься под постоянным
наблюдением, как возможный кандидат в хранители. Одно время мы
рассчитывали на молодого Гиффорда, - он пожал плечами. - Ну что ж, бывают
и ошибки. Впрочем, их всегда можно исправить.

- Но ведь я урбит...

- И не первый. Придется отвыкать от этих ярлыков, пусть даже они
всегда будут окружать тебя. Ты останешься Робом Перротом, будешь жить с
Гиффордами, учиться в школе, потом - в университете. Внешне никто не
сможет отличить тебя от обычного джентри, но на самом деле ты станешь
одним из тех, кто правит из-за кулис. При желании сможешь получить
какую-нибудь официальную должность - для отвода глаз, разумеется. Как у
меня, например. Но твои истинные полномочия будут совершенно иными,
гораздо более могущественными.

У Роба голова шла кругом. Кто мог предвидеть такой крутой вираж?

- Итак? Ты согласен?

Он кивнул:

- Да, сэр.

Сэр Перси улыбнулся:

- Я ждал этого. Ты мне нравишься, Роб. В первую же минуту, как я тебя
увидел, я понял: из этого парня будет толк, - он протянул Робу руку,
рукопожатие было крепким и уверенным. - Остался один пустячок, пора ведь
уже об обеде подумать, а? Ты любишь оленину, я надеюсь? Так вот, мы
ухватились за тебя еще по одной причине. Конечно, большая удача, что тебя
не пришлось уговаривать несколько лет, но ведь и это дельце надо уладить,
верно? Найти одного-двух человек. Молодого Гиффорда, в частности, хотя
есть персоны и поважнее. Но он может вывести нас к остальным. Мы почти не
сомневаемся, что он будет искать встречи с тобой. Когда-то Майк помог
тебе, а теперь сам нуждается в помощи. Ты, безусловно, поможешь ему, но
будешь держать нас в курсе. Перед уходом я дам тебе радиопередатчик, - он
снова улыбнулся. - Крошечный, но тебе, надеюсь, не стоит объяснять, что
его нужно хорошенько спрятать. Радио - не в традициях Графства.

- Если вы найдете Майка...

- Мы надеемся с его помощью поймать рыбку покрупнее.

- Но Майк...

- Ты хочешь знать, что будет с ним? Это понятно. Мы, хранители, не
ограничены рамками моральных предрассудков, но, смею надеяться, вы же
сохранили человеческие чувства. Ничего плохого с ним не случится - даю
тебе слово. Небольшая операция на мозг, выполненная искусными хирургами.
Она не причинит ему вреда, Майк останется энергичным, сообразительным,
способным к полноценной жизни. Просто ему никогда больше не захочется
бунтовать. Это надежный испытанный прием, используемый как раз для
подобных случаев.

Он обнял Роба за плечи:

- А теперь потолкуем о чем-нибудь другом. Как твои успехи на
стрельбищах?

Служанка подправила огонь в камине и, сделав книксен миссис Гиффорд,
вышла. Плотно задернутые бархатные шторы скрывали ночь, по комнате
разливался мягкий свет ламп. Миссис Гиффорд сидела за почти завершенным
гобеленом, повернувшись к Робу вполоборота. Лампа рядом, на столике,
освещала тонкий профиль, серебряные ниточки в каштановых волосах, рисунок
на гобелене - деревенскую идиллию с пастухами и пастушками. Сесили уже
спала. Мистер Гиффорд долго ерзал в своем кресле и, наконец, встал:

- Пойду взгляну на деревья, - сказал он. - Целый день не мог к ним
вырваться.

Прихватив лампу, он вышел. Примитивные лампы вместо люмосфер были не
единственным неудобством здешней жизни. Но времени для лишних хлопот
хватало, и люди от них становились только счастливее. Роб подумал о
слугах. Почему они не поддержали восстание? Видимо, им действительно
нравилась их жизнь, была это искусственно привитая любовь или нет -
неважно. Так и мистер Гиффорд - охотнее понесет в оранжерею лампу, чем
пройдет по коридору, освещенному люмосферами.

Роб сказал Гиффордам, что сэр Перси расспрашивал о Майке, остался
вполне доволен его полным неведением и даже пригласил обедать. Они
поверили, больше занятые тревогой за сына. Мистер Гиффорд никак не мог
успокоиться: метался по комнате, садился в кресло, снова вставал. Миссис
Гиффорд молча занималась рукоделием. Даже Сесили была непривычно тиха и
печальна.

Да и Роб все еще не мог опомниться. Он отложил книгу и обвел взглядом
комнату. Мебель с налетом веков, горка, полная тончайшего фарфора, который
каждую неделю тщательно протирает служанка; отблеск начищенного серебра и
мягкие теплые краски персидских ковров. Все это по праву принадлежало
Майку - не ему. Он был лишь кукушонком в чужом гнезде. Но Майк отказался
от своего дома. Роб сделал все, чтобы остановить его, и было бы глупо
следовать его примеру.

В тот вечер Роб с удивлением понял, что впервые по-настоящему
чувствует себя в безопасности. Теперь он находился под защитой некой более
могущественной силы. Радиопередатчик был надежно спрятан. Стоило только
нажать на кнопку, и Роб мог связаться с дежурным ведомством в Оксфорде и
со всей секретной организацией хранителей.

В камине соскользнуло полено, Роб взял щипцы и поправил его. Миссис
Гиффорд поблагодарила его. Когда Роб вернулся в кресло, она спросила:

- Ты ничего не хочешь мне рассказать?

- О чем, тетя Маргарет?

- О том, что тебе говорил Майк.

Она внимательно смотрела на него.

- Когда?

- Прошлой ночью.

Он не знал, уверенность это или только догадка.

- Я уже однажды говорила тебе, - продолжала миссис Гиффорд. - Пропажи
из кухни всегда бывают замечены.

- Я проголодался ночью... Простите, если...

- Еще как проголодался. Жареный цыпленок, хлеб, ветчина. Я
заподозрила неладное, но когда хватилась некоторых вещей в шкафу Майка,
больше не сомневалась. Что случилось, Роб?

Он признался, что виделся с Майком, но о его намерении идти в Урбанс
умолчал.

- Почему ты не остановил его?

- Я не мог! Пытался, но он и слушать на хотел. Я просил его хотя бы
поговорить с дядей Джо, но Майк боялся, что отец не отпустит его.

- А ты отпустил.

- Что мне оставалось?

- Ты говоришь, дядя еще не спал. Почему ты не позвал его?

- Майк так верил мне. Разве я мог предать его, тетя Маргарет?

Она все смотрела на него. В ее лице не было гнева - только отчаяние и
невыносимая печаль.

- Ты знал, что его будут разыскивать. Знал и все же позволил уйти, не
сказав нам ни слова.

- Да вы бы выдали его! - закричал Роб. - Он так сказал! Это правда?

- Да. Он еще ребенок, ничего страшного с ним бы не случилось.

Роб не мог видеть, как она страдает. Он хотел облегчить ее боль,
доказать, что все могло обернуться много хуже. И он решился:

- Вы ошибаетесь, тетя Маргарет. Случилось бы. Они собирались сделать
ему операцию. Операцию на мозг, вырезать из него мятежный дух, превратить
Майка в послушную куклу!

Она смотрела на него, не отвечая.

- Это правда! Мне сэр Перси все рассказал. Не верите? Думаете, я
лгу?!

- Я верю тебе, - сказала она. - Но тут ничего не поделаешь. На голове
у моего мужа есть шрам, его не видно под волосами. Это случилось, когда он
был еще юношей, до нашей свадьбы.

Пораженный, он уставился на нее:

- Нет. Не может быть!

- Такое случается, - спокойно ответила она. - С девушками - очень
редко. Вероятно, потому что мы больше заняты домом и семьей. С юношами,
впрочем, тоже не слишком часто. Это простейшая операция, совершенно
безопасная. Все равно, что вырвать зуб.

Вырвать зуб... Только теперь, слушая ее спокойный голос, он понял
весь ужасный смысл доверительной беседы у сэра Перси. Понял - и
содрогнулся. Мистер Гиффорд, ласково воркующий со своими смешными
карликовыми деревцами, когда-то был очень похож на Майка, думал, как он. А
они вскрыли его череп и вырезали сердцевину его мужества, как он сам мог
обрезать лишний росток у дерева.

- И вы могли позволить им схватить Майка, зная, что его ждет? -
сказал Роб.

- Он бы остался прежним, каким мы любим его. И он бы не бегал, как
дикий зверь от погони, а жил спокойно и счастливо...

- Майк знает - об отце?

Она покачала головой:

- Об этом не принято говорить.

И все тщательно продуманная и выверенная система дала трещину. Чудом
уцелевшее бунтарское зерно проросло в следующем поколении, если Майк помог
незнакомому беглому мальчишке-урбиту, если понял, что в мире табу живут
такие же люди, как он сам. Если смог под изысканной оболочкой привычной и
такой удобной жизни увидеть отвратительную беспощадную силу, которая
управляет людьми, словно марионетками, и бессловесную покорность