Чтение 24–й страницы книги ~Машина-Орфей~

небольшая пушечка и против личного состава охраны на ней были укреплены
парализаторы. Руиза немного удивила тщательность этих предосторожностей.
Он пожал плечами. Может быть, это просто отражало обычную паранойю
родериганцев.

Охранники поставили самонадувающиеся палатки, низкие пузыри
блестящего зеленого пластика. Из одного из землеходов они вытащили полевую
автокухню. Его потрепанные шасси защитного цвета напомнили Руизу сотни
похожих машин, машин, которые кормили его на сотне давно забытых полей
битвы.

Он вдруг почувствовал печальную тоску по простодушному мальчику,
которым он когда-то был, мальчику, который способен был убивать своих
врагов с чистой совестью. Он тогда чувствовал себя чистым, таким чистым,
таким уверенным в правильности многочисленных идей, за которые они
сражались.

Он посмотрел на свои руки, которые теперь никогда не будут чисты.

Руиз поднялся и пошел к периметру, в нескольких футах от него стояла
Низа, которая все еще смотрела на руины внизу.

Он был очень удивлен, когда она с ним заговорила.

- Что произошло с тобой, Руиз? - спросила она.

- Тебе не понять, - ответил он, пытаясь сравняться с ней в
отчужденности.

Он сделал ошибку, посмотрев на нее, и увидел, что глаза ее полны едва
сдерживаемыми слезами.

- Я никогда бы не поверила, что ты действительно можешь ударить меня,
- сказала она, глядя под ноги.

Взгляд его упал на кабель аудиовизуального сенсора почти под ногами у
них. Он глубоко вздохнул.

- Все переменилось. И я переменился.

Он постарался говорить так холодно, как только мог.

Он отвернулся и увидел, как Геджас смотрит на него с улыбкой
оценщика.

Желтый Лист исчезла в своей палатке, когда охранники раздали обед:
безвкусное рагу из восстановленных сухих овощей и кусок серого семечкового
хлеба.

Руиз отсел в сторону от остальных, чтобы поесть. Он не мог проявить к
ним никаких человеческих чувств: Геджас был слишком внимателен. Он и так
уже мог совершить фатальную ошибку, когда так вежливо разговаривал с
Низой. На нем должна быть маска безумной непредсказуемости, черной, все
отрицающей радости, - мало того, он должен так чувствовать, чтобы все, что
ему хочется выполнить, получилось. Любая другая маска может дать Геджасу
полное преимущество.

Когда он покончил со своей безвкусной пищей, он отшвырнул тарелку
прочь, словно бездумно. Она ударилась об орудийную арку прямо над головой
Геджаса, и Руиз повернулся, чтобы одарить родериганца широкой ухмылкой.

Геджас горел злобой. Кусок рагу украсил его плечо. Он стряхнул кусок
с видом крайнего омерзения.

- Вместо того, чтобы играть в дурацкие игры, тебе надо было бы
отдохнуть, убийца. Полночь наступит - не успеешь и оглянутся, а тебе
понадобится вся твоя сила.

Руиз встал и вразвалку подошел к "языку".

- Вот как? Может, мне присоединиться к Желтому Листу в ее палатке?
Она, может статься, найдет, что я ее неплохо развлеку.

Геджас тревожно рассмеялся.

- Может быть. Но не таким образом, как ты думаешь. Мне кажется, тебе
ее внимание не покажется приятным. Нет-нет, укроти свои аппетиты. Иди в
свою собственную палатку. Я помещу эту женщину с примитивной планеты с
тобой, - он показал зубы в подобии ухмылки. - Наркотики откормочной
теперь, наверное, выветрились, так что можешь трахать ее в свое
удовольствие.

Лицо Руиза исказилось в презрительную маску.

- Рот твоего хозяина безъязык. С таким недостатком она вряд ли будет
хороша в постели, а? Я заставлю тебя носиться за этой сукой, как кобель во
время охоты. - Он посмотрел на Низу невидящим взглядом. - Моя рабыня не
выучена искусству любви и не проявляет особого желания к этому. Так что
лучше мне отдохнуть одному.

Он убедился в том, что Геджас еще раз уставился на него с озадаченным
видом и скрытой яростью. Он дружелюбно кивнул "языку" и пошел в одну из
палаток.

Руиз улегся на подстилку и сжал зубы, отказываясь что-либо
чувствовать. День тянулся нестерпимо медленно.

В холодные сумерки Руиз вылез из палатки, совершенно измученный. Он
увидел, что его люди сидят вокруг обогревателя, который охранники
установили в середине лагеря, и греют руки на крохотном огонечке.
Несколько крохотных голубых лампочек висели на маскировочной сетке, роняя
слабый свет. Кто-то пододвинул поближе к обогревателю носилки Эйндиукса,
но кок все еще лежал в своей коме.

Геджас стоял возле консоли приборов безопасности, внимательно изучая
ее показания.

Желтый Лист стояла возле периметра, глядя на черные горы. Повинуясь
какому-то смутному импульсу, Руиз подошел к ней.

Когда он приблизился, Желтый Лист резко повернулась, ее оружие
зазвенело о броню. Она посмотрела на него со своим обычным каменным лицом.

Он с трудом подавил внезапное желание напасть на нее. Она была, как
он понимал, настолько же сильна и быстра, как и он сам. Кроме того, она
была тщательно вооружена. Даже если каким-то чудом он смог бы потихоньку
свернуть ей шею, Геджас уничтожил бы его мгновение спустя.

Поэтому он нагло усмехнулся и сказал:

- Настало время поторговаться.

Если она вообще как-нибудь прореагировала на это, он не увидел
ничего. Лицо ее поражало тем, что на нем ничего нельзя было прочесть.

Геджас оставил свою консоль на одного из охранников и рысью подбежал.

- Что такое? - спросил он, запыхавшись. - Нельзя разговаривать с
Желтым Листом непосредственно. Это неуважительно и может повлечь за собой
суровое наказание.

Руиз рассмеялся.

- А меня уже сурово наказали. Поэтому я могу совершить сколько угодно
неуважительных действий, чтобы привести наши счета в равновесие. Разве
нет? - он повернулся к Геджасу. - Мы еще далеко не сравнялись, "язык".

Геджас нахмурился.

- Прекрати эти глупости. Нам надо обсудить серьезные вопросы.

- Вот это точно, - сказал Руиз. - Что ты предложишь мне за мою
помощь? И, пожалуйста, только не мою жизнь, и не жизни моих не имеющих
ценности сотоварищей. Что-нибудь получше.

Геджас присмотрелся к лицу Желтого Листа.

- Желтый Лист спрашивает: почему ты так плохо к ним относишься, так
низко их ценишь?

Вопрос немного удивил Руиза, но он позволил всей своей горечи
вскипеть и ответить за него:

- Почему? Давай я тебе расскажу про них.

Голос его поднялся до крика. Он повернулся и увидел, что остальные
смотрят на него, широко раскрыв глаза.

- Посмотри на них! Я перечислю их достоинства. Вот Гундерд,
профессор-недоучка, который прячется от своей ограниченности, играя в то,
что он моряк. Его единственное примечательное умение - это карточное
шулерство. Вот его кок, маленькое оранжевое растение, которое я поволок за
собой просто чтобы подразнить тебя. Вот Мольнех Всепожирающий, тощий дурак
с грязной планетки, ходячий аппетит, который ни разу не сказал фразы
разумнее, чем: "Накормите меня". И Дольмаэро, его преданная собака,
любитель змеиного масла, мрачный кусок дерева, который не улыбнулся и двух
раз с тех пор, как я его встретил.

Руиз повернулся к Низе. Он сжал свое сердце в комок и продолжал:

- И посмотри наконец: принцесса с той же грязной планетки. Выросла в
засиженной мухами конуре, которую называет дворцом, в городе, пропитанном
дерьмом, поэтому уверена, что она высшая форма жизни в галактике. Она
довела свою невежественную наглость до того, что заставила суд своей
страны отправить ее на казнь за излишнее распутство, а потом какой-то
идиот оживил ее на работорговом корабле, который вез ее труп на Суук.

Руиз снова повернулся к Желтому Листу, чтобы ему не пришлось смотреть
на лица своих друзей.

Геджас заговорил.

- Желтый Лист размышляет: однако, на бойне ты отказался перерезать ей
глотку.

Руиз пожал плечами.

- Просто, видимо, символ, ничего больше. Логическая точка останова. Я
перерезал слишком много глоток. Если бы ты не прислал ее, то скоро
появилась бы другая глотка, которую я не стал бы перерезать. - Он смотрел
на Желтый Лист, чувствуя, что глаза его горят безумным, ярким огнем. - Я
даже не уверен, что перерезал бы твою жилистую шею, если бы мне ее подали
на конвейере. Я переменился.

Он сказал это ради красного словца, но, только слова вылетели у него
изо рта, как он понял, что это, к сожалению, может оказаться и правдой.

На лице Желтого Листа в конце концов появилось выражение, но совсем
не то, которое ожидал Руиз. Это не был ни страх, ни злоба, только что-то
вроде разочарованной жалости, смешанной с брезгливостью, словно она
увидела лежащего в канаве пса с переломанным хребтом.

В нем вспыхнула ярость. Почему-то это было очень приятное чувство.