Чтение 24–й страницы книги ~Заповедник гоблинов~

совершено как раз тогда, когда мы приступили к поминовению.

- К поминовению? - переспросил Максвелл. - Мне очень грустно это
слышать. Я не знал...

- Нет-нет, никто из наших! - поспешно сказал О'Тул. - За возможным
исключением меня, самого, все племя гоблинов пребывает в свински
прекрасном здравии. Мы поминали баньши.

- Но ведь баньши не умер!

- Да, но он умирает. И как это печально! Он последний представитель
великого и благородного племени в этом заповеднике, а тех, кто еще
сохранился в других уголках мира, можно пересчитать по пальцам на одной
руке, и пальцев более чем хватит.

Гоблин поднял кружку и, почти засунув в нее физиономию, принялся пить
долго и с наслаждением. Когда он поставил кружку на стол, оказалось, что
на его бакенбарды налипла пена, но он не стал ее вытирать.

- Мы вымираем весьма ощутимо, - сказал он, погрустнев. - Планета
изменилась. Все мы, весь маленький народец и те, кто не так уж мал,
спускаемся в долину, где тени густы и непроницаемы, мы уходим от всего
живого, и нам настает конец. И содрогаешься, так это горько, ибо мы были
доблестным племенем, несмотря на многие наши недостатки. Даже тролли,
пока, они не выродились, все еще сохраняли в целости некоторые слабые
добродетели, хотя и я заявляю громогласно, что ныне никакая добродетель им
не свойственна вовсе. Ибо кража сажального камня - это самая низкая
подлость, ясно показывающая, что они лишены какого бы то ни было
благородства духа.

Он вновь поднес кружку к губам и осушил ее до дна двумя-тремя
большими глотками. Затем со стуком поставил ее на стол и поглядел на еще
полную кружку Максвелла.

- Пейте же, - сказал мистер О'Тул. - Пейте до дна, и я их снова
наполню, чтобы получше промочить глотку.

- Наливайте себе, не дожидаясь меня, - сказал Максвелл. - Но разве
можно пить эль так, как пьете его вы? Его следует хорошенько распробовать
и посмаковать.

Мистер О'Тул пожал плечами.

- Наверное, я жадная свинья. Но это же расколдованный эль, и
смаковать его не стоит.

Тем не менее гоблин встал и вперевалку направился к бочке. Максвелл
поднес кружку к губам и отхлебнул. О'Тул сказал правду - в эле
чувствовалась затхлость, отдававшая привкусом паленых листьев.

- Ну? - спросил гоблин.

- Его вкус необычен, но пить можно.

- Придет день, и мост этих троллей я срою до основания, - внезапно
взъярился мистер О'Тул. - Разберу камень за камнем, соскребая мох самым
тщательным образом, чтобы разрушить чары, а потом молотом раздроблю камни
на мельчайшие кусочки, а кусочки подниму на самый высокий утес и разбросаю
их вдаль и вширь, дабы за всю вечность не удалось бы их собрать. Вот
только, - добавил он, понурившись, - какой это будет тяжкий труд! Но
соблазн велик. Этот эль был самым бархатным, самым сладким, какой только
удавалось нам сварить. А теперь взгляните - свиное пойло! Да и свиньи им
побрезгуют! Но был бы великий грех вылить даже такие мерзкие помои, если
им наименование "эль".

Он схватил кружку и рывком поднес ее к губам. Его кадык запрыгал, и
он поставил кружку, только когда выпил ее до дна.

- А если я причиню слишком большие повреждения этому гнуснейшему из
мостов, - сказал он, - и эти трусливые тролли начнут хныкать перед
властями, вы, люди, призовете меня к ответу, потребуете, чтобы я объяснил
свои мысли. А как стерпеть подобное? В том, чтобы жить по правилам, нет
благородства, и радости тоже нет - скверным был день, когда возник
человеческий род.

- Друг мой! - сказал Максвелл ошеломленно. - Прежде вы мне ничего
подобного не говорили.

- Ни вам и ни одному другому человеку, - ответил гоблин. - И ни перед
одним человеком в мире, кроме как перед вами, не мог бы я выразить свои
чувства. Но может быть, я предался излишней словоохотливости.

- Вы прекрасно знаете, - сказал Максвелл, - что наш разговор
останется между нами.

- Конечно, - согласился мистер О'Тул. - Об этом я не тревожусь. Вы
ведь почти один из нас. Вы настолько близки к гоблину, насколько это дано
человеку.

- Для меня ваши слова - большая честь, - заверил его Максвелл.

- Мы - древнее племя, - сказал мистер О'Тул. - Много древнее,
думается мне, чем может помыслить человеческий разум. Но может быть, вы
все-таки изопьете этот мерзейший и ужаснейший напиток и наполните заново
свою кружку?

Максвелл покачал головой.

- Но себе вы налейте. Я же буду попивать свой эль не торопясь, а не
глотать его единым духом.

Мистер О'Тул совершил еще одно паломничество к бочке, вернулся с
полной до краев кружкой, брякнул ее на стол и расположился за ним со всем
возможным удобством.

- Столько долгих лет миновало, - сказал он, скорбно покачивая
головой. - Столько долгих, невероятно долгих лет, а потом явился щуплый
грязный примат и все нам испортил.

- Давным-давно... - задумчиво произнес Максвелл. - А как давно? Еще в
юрском периоде?

- Вы говорите загадками. Мне это обозначение неизвестно. Но нас было
много, и самых разных, а теперь нас мало, и далеко не все из прежних
дотянули до этих пор. Мы вымираем медленно, но неумолимо. И скоро займется
день, который не увидит никого из нас. Тогда все это будет принадлежать
только вам, людям.

- Вы расстроены, - осторожно сказал Максвелл. - Вы же знаете, что мы
вовсе этого не хотим. Мы приложили столько усилий...

- С любовью приложили? - перебил гоблин.

- Да. Я даже скажу - с большой любовью.

По щеке гоблина поползли слезы, и он принялся утирать их волосатой
мозолистой лапой.

- Не надо принимать меня во внимание, - сказал он. - Я погружен в
глубокое расстройство. Это из-за баньши.

- Разве баньши ваш друг? - с некоторым удивлением спросил Максвелл.

- Нет, он мне не друг! - решительно объявил мистер О'Тул. - Он стоит
по одну сторону ограды, а я - до другую. Старинный враг, и все-таки один
из наших. Один из истинно древних. Он выдержал дольше других. И упорнее
сопротивлялся смерти. Другие все мертвы. И в подобные дни старые раздоры
отправляются на свалку. Мы не можем сидеть с ним, как того требует
совесть, но в возмещение мы воздаем ему посильную честь поминовения. И тут
эти ползучие тролли без капли чести на всю компанию...

- Как? Никто... никто здесь в заповеднике не захотел сидеть с баньши
в час его смерти?

Мистер О'Тул устало покачал головой.

- Ни единый из нас. Это против закона, в нарушение древнего обычая. Я
не могу сделать это вам понятным... он за оградой.

- Но он же совсем один!

- В терновнике, - сказал гоблин. - В терновом кусте возле хижины,
которая служила ему обиталищем.

- В терновом кусте?

- Колючки терновника, - сказал гоблин, - таят волшебство, в его
древесине... - он всхлипнул, поспешно схватил кружку и поднес ее к губам.
Его кадык задергался.

Максвелл сунул руку в карман и извлек фотографию картины Ламберта,
которая висела на стене зала у Нэнси Клейтон.

- Мистер О'Тул, - сказал он, - я хочу показать вам вот это.

Гоблин поставил кружку.

- Ну, так показывайте! - проворчал он. - Столько обиняков, когда у
вас есть дело.

Он взял фотографию и начал внимательно ее разглядывать.

- Тролли! - сказал он. - Ну конечно! Но тех, других, я не узнаю.
Словно бы я должен их узнать, но не могу. Есть сказания, древние-древние
сказания...

- Оп видел эту картину. Вы ведь знаете Опа?

- Дюжий варвар, который утверждает, будто он ваш друг.

- Он правда мой друг. И он вспомнил этих. Они - древние, из
незапамятных времен.

- Но какие чары помогли получить их изображение?

- Этого я не знаю. Снимок сделан с картины, которую написал человек
много лет назад.

- Но как он...

- Не знаю, - сказал Максвелл. - По-моему, он побывал там.

Мистер О'Тул заглянул в свою кружку и увидел, что она пуста.
Пошатываясь, он пошел к бочке и наполнил кружку. Потом вернулся к столу,
взял фотографию и снова внимательно посмотрел на нее, хотя и довольно
смутным взглядом.

- Не знаю, - сказал он наконец. - Среди нас были и другие. Много
разных, которых больше нет. Мы здесь - жалкое охвостье некогда великого
населения планеты. - Он перебросил фотографию через стол Максвеллу. -
Может быть, баньши скажет. Его годы уходят в тьму времен.

- Но ведь баньши умирает.

- Да, умирает, - вздохнул мистер О'Тул. - И черен этот день, и горек
этот день для него, потому что никто не сидит с ним.

Он поднял кружку.

- Пейте, - сказал он. - Пейте до дна. Если выпить сколько нужно,
может быть, станет не так плохо.