сорн. -- Ведь вы не можете сравнивать ее с мыслью, которую
несет иная кровь.
когда он наконец лег спать, то думал вовсе не о духовной наготе
человека и не о собственном невежестве, а о древних лесах
Малакандры и о том, что это значит -- всю жизнь видеть на
расстоянии нескольких миль красочный мир, когда-то населенный
живыми существами и ставший с тех пор недосягаемым.
плечо Эликана. Более часа они двигались по той же сверкающей
пустыне. Вдалеке, в северной части неба, милях в десяти над
поверхностью харандры, светилось что-то вроде тускло-красного
или охристого облака огромных размеров. Оно стремительно
двигалось к западу. Рэнсом, который до тех пор ни разу не видел
на небе Малакандры облаков, спросил, что это такое. Это песок,
объяснил сорн, поднятый ветром в громадных пустынях страшного
Севера. Такое случается часто: туча песка несется по небу на
высоте 17 миль, пока не обрушится -- может быть, на хандрамит
-- в виде слепящей и удушающей пыльной бури. Глядя, с какой
угрожающей силой вихрь мчится по пустынному небу, Рэнсом острее
почувствовал себя затерявшимся на внешней поверхности
незнакомой планеты, за пределами пригодного для обитания мира.
Потом облако вдруг опало и рассеялось далеко на западе, но еще
долго, пока изгиб долины не скрыл ту часть горизонта, над ней
рдело зарево, похожее на отблеск огромного костра.
показался Рэнсому до странности похожим на земной пейзаж --
серые холмы набегали друг на друга гряда за грядой, как морские
валы. Вдалеке за ними на фоне темно-синего неба четко
выделялись острые вершины и утесы знакомых зеленых скал. В
следующий миг он понял, что принял за холмы серо-голубой туман,
клубами наполняющий всю низменность и невидный с хандрамита.
Действительно, как только дорога пошла под уклон, туман начал
рассеиваться, и сквозь него смутно проступил пестрый узор
долины. Спуск становился все круче; высокие пики горного кряжа,
вдоль которого они шли, виднелись сквозь дымку над гребнем
ущелья, как гигантские неровные зубы -- челюсть великана с
плохими зубами. Цвет неба и освещение еле заметно переменились.
Еще через минуту путники оказались на краю склона -- по земным
понятиям скорее обрыва; дорога ныряла в эту пропасть и исчезала
внизу, в густых лиловых зарослях. Рэнсом наотрез отказался
спускаться дальше на плече Эликана. Сорн дал ему слезть, так и
не поняв, зачем это ему понадобилось, а потом первым понесся
вниз, наклонившись вперед, как конькобежец. Рэнсом радостно
покатился следом, неловко опираясь в склон окоченевшими ногами.
Перед ним рассталался новый хандрамит -- такой красоты, что у
него даже дух захватывало. Он был обширнее того, в котором он
жил раньше, и спуск вел прямо к озеру -- почти идеальному
сапфировому кругу 12 миль в диаметре, в оправе лилового леса.
Посреди озера, как невысокая пологая пирамида или как женская
грудь, из воды поднимался розовый остров с голыми склонами и
рощей невиданных деревьев на вершине. Их гладкие колонны
плавностью силуэтов не уступали благороднейшим букам, высотой
превосходили шпили земных соборов, а вместо кроны стволы
венчали золотые цветки, яркие, как тюльпан, неподвижные, как
камень, огромные, как летние облака. Это и в самом деле были
цветы, а не деревья, и под ними среди стеблей различались
очертания каких-то построек. "Мельдилорн", -- объявил сорн, но
Рэнсом уже сам это понял. Чего он ждал? Он не мог бы сказать;
картины сложнейших архитектурных форм, более громоздких, чем
американские офисы, или гигантских машин -- чудес инженерии,
которые прежде рисовало ему воображение, были давно позабыты.
Но ничего подобного этой классической неподвижной изысканности,
этой девственно-яркой роще, спрятанной посреди пестрой долины,
дышащей таким покоем и словно стремящейся вознестись на сотни
футов вверх, навстречу холодным солнечным лучам, он, конечно,
не ждал увидеть. Холод с каждым шагом отступал. Рэнсома
обдавало волнами восхитительного тепла. Он взглянул вверх --
небо было уже не таким темно-синим, взглянул вниз -- и до него
долетело тончайшее, нежное благоухание гигантских цветов.
Очертания дальних скал стили менее резкими, каменные склоны уже
не так слепили глаза. Пейзаж снова приобретал мягкость линий и
перспективу, даль тонула в легкой дымке. Край горы, с которой
они начали спуск, маячил в недосягаемой вышине, и с трудом
верилось, что они только что были там. Дышать стало легко.
Какое блаженство чувствовалось, что так долго коченевшие пальцы
ног могут наконец свободно шевелиться в ботинках! Он поднял уши
меховой шапки, и его слух сразу же наполнился журчанием воды. И
вот он уже идет по мягкой лесной траве между деревьев. Они
преодолели харандру и вступили в Мельдилорн.
лесной аллее, которая бежала между лиловых стволов прямо к
озеру, туда, где дрожала ровная синева. Возле берега они
увидели каменную колонну, на ней висел гонг с молотком. Все это
было покрыто богатой резьбой, а гонг и молоток сделаны из
неизвестного зеленовато-голубого металла. Эликан ударил в гонг.
Рэнсома захлестнуло волной радостного возбуждения, которое
помешало ему как следует рассмотреть изображения на колонне.
Это были рисунки вперемежку с чисто декоративными узорами. Его
поразила прежде всего уравновешенность пустых и заполненных
участков. Простые фигуры, выполненные скупыми линиями, как
доисторические земные изображения оленей, чередовались с мелким
узором, замысловатым, как древнескандинавские или кельтские
украшения. Вглядевшись в них, Рэнсом понял, что эти пустые и
насыщенные резьбой куски представляют собой фрагменты более
крупных картин. Поразительно было то, что картинки
располагались не только на гладких поверхностях; попадались и
большие арабески, включающие в качестве детали хитроумный узор.
В других местах композиция держалась на обратном принципе, и
чередование обоих типов тоже подчинялось определенному ритму и
замыслу. Затем Рэнсом начал понимать, что отдельные картинки
представляли собой стилизованные иллюстрации какого-то сюжета,
но тут Эликан отвлек его. Со стороны острова приближалась
лодка.
увидел, что гребцом на ней был хросс. Он причалил к берегу
возле них, с изумлением уставился на Рэнсома, а потом перевел
вопрошающий взгляд на Эликана.
сорн. -- Тебе еще не приходилось видеть таких нау, как этот.
Его зовут Рен-сум, он прилетел по небесам с Тулкандры.
хросс. -- Он идет к Уарсе?
назад в свою башню.
попытался, как мог, отблагодарить своего проводника и после
минутных сомнений снял с руки часы: он решил, что это
единственная вещь, которую он может предложить сорну в качестве
достойного подарка. Он без труда объяснил Эликану назначение
часов, но тот, исследовав их, вернул подарок со словами:
доставляет радость, но он извлечет из нее больше пользы. Ты,
вероятно, встретишь их в Мельдилорне (у них всегда там много
дела); им и отдай. А что до ее назначения, -- разве в твоем
мире без нее не могут обойтись, когда хотят узнать, какая часть
дня миновала?
ответил Рэнсом -- Но хнау давно разучились.
одной лодке с хроссом, чувствовать на своем лице тепло от воды,
видеть над собой синее небо было сродни возвращению домой. Он
снял шапку, блаженно раскинулся и стал засыпать своего
провожатого вопросами. Оказалось, что хроссы не были специально
приставлены перевозчиками на службу к Уарсе, как Рэнсом сперва
предположил; Уарсе служили все три вида хнау, и вести лодку на
переправе поручали, естественно, хроссам, потому что для них
это занятие было более привычным. Рэнсом выяснил также, что в
Мельдилорне он сможет делать все что захочет и идти куда
угодно, пока Уарса не позовет его. Может быть, это произойдет
через час, а может, и через несколько дней. Неподалеку от того
места, где они высадятся, Рэнсом увидит хижины -- в них можно
спать, там же он получит еду, если проголодается. В ответ он,
как сумел, рассказал хроссу про свой мир и про путешествие
Березин Федор
Роллинс Джеймс
Лондон Джек
Браун Дэн
Прозоров Александр
Перумов Ник