Чтение 24–й страницы книги ~Рассветный шквал~

По силам эта задача только Сущему Вовне. Но он не вмешивается в дела смертных и бессмертных. Бесстрастно и отстраненно наблюдает за суетой подвластных ему существ и ждет. Ждет просветления в умах и умиротворения в сердцах, мерилом которых и служит пресловутое Поле Истины, способное оценить соотношение добра и зла в душе каждого живого существа, его греховных и благих поступков. И убийство ближнего, вдалбливали мне в голову вначале мать с кормилицей, а затем и учителя Храмовой Школы, всегда считалось наитягчайшим грехом.

Со времен детства и отрочества прошли годы, которые отнюдь нельзя назвать тихими и учащими смирению - насмотрелся я в жизни всякого, - а вот, поди ты, неприятие убийства не стерлось, не выветрилось. Никакие обиды и несправедливости, творимые со мной либо на моих глазах, не ожесточили душу, не пробудили зверя.

А вот теперь, в горячке, в драке, взял да и сунул нож противнику меж ребер, как пьянь трактирная.

Может ли послужить оправданием убийства защита собственной жизни?

Законы моей родины - Приозерной империи - могут оправдать убийцу, действовавшего в запале или помутнении рассудка, как иногда говорят. Судейские крючкотворы даже понятие такое придумали- "предел допустимой самообороны". А под расплывчатый предел можно много чего подогнать. Было бы желание. Но это земной суд, людской, можно разжалобить, подкупить, припугнуть, в конце концов. А высший? Беспощадный в защите справедливости. Уж он-то вряд ли оправдает. Так же, как и суд совести. Не менее справедливый, а еще и, пожалуй, более жестокий.

Жестокий потому, что не дожидается посмертия и Поля Истины, а грызет денно и нощно, лишая сна и покоя.

Какая-то часть души Молчуна, моей души, словно превратилась в грозного обвинителя, а вторая, изнывающая от осознания собственной греховности, вяло оправдывалась. Покамест единственной отговоркой, кое-как обеляющей меня в споре с самим собой, было осознание того, что не одну жизнь спас удар ножа, отправивший Желвака в мир иной. Прибей он меня, и Гелке с Мак Кехтой тоже не жить. Осмелел, ох осмелел бывший голова после гибели Этлена. Решил, что сам-один теперь выберется к людям, а все мы - бесполезный и обременительный груз на его горбу. Еще бы, своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К глубокому прискорбию, вынужден признать - большинство моих знакомых поступило бы точно так же. Отличие возможно разве что в мелочах. Кто-то сразу двинул бы обухом по голове меня, чтоб без помех потом разобраться со слабейшими. Кто-то попросту ушел бы среди ночи, не забыв прихватить убогое барахлишко, без которого к поселениям добраться тяжело, - кремень с кресалом, котелок, топор, нож... Видно, такова природа человеческая.

Любопытно, как обстоят дела со взаимовыручкой у перворожденных? Почему-то нутряное чутье подсказывало мне, что не лучше. Надо будет как-нибудь на привале расспросить Мак Кехту о легендах и преданиях ее народа. Если гордая сида согласится поведать сокровенные истории одному из грязных салэх.

Вот такие невеселые мысли ворочались в моей голове, пока руки делали дело. А именно - рыли яму. Лопаты я с собой не прихватил - ну, не подумал старый дурень, что кого-то из спутников хоронить придется. Поэтому копать пришлось топориком, хоть сердце кровью обливалось - славное лезвие, тупить о щебень непорядок. Да что поделаешь? Топору я помогал кривым, плоским корнем, найденным неподалеку, и голыми ладонями. Понятное дело, глубоко яму таким манером не отроешь, но я справился. Почти по пояс. Этого достаточно, чтобы уберечь тело от лесных хищников. Ну, положим, от них у меня еще уловка имеется. Накидаю поверх могильного холма углей потухших из костра и чего-нибудь из Желваковой одежонки. Запах дыма и человеческого тела мелкое зверье отпугнет, а крупных хищников по лесам не так уж много водится. Пришла пора укладывать тело. Дно погребальной ямы арданы обычно устилают цветами или душистыми травами. Где добыть и то и другое посреди дикого леса осенью? Я решил, что срезанные листья папоротника с успехом заменят цветочное ложе. В конце концов, не должен Желвак обидеться. Для меня он такого не сделал бы.

Умостив мертвеца, как положено, я быстро закидал яму рыхлой землей, утрамбовал маленько, рассыпал принесенные загодя древесные угли. Вот и все.

Не худо бы какую-нибудь молитву Сущему Вовне вознести, да позабыл я их все. К тому же арданы восславляют Пастыря Оленей и молитвы возносят именно ему. И хотя разумом я понимал, что это всего лишь ипостась Сущего Вовне, другое имя, душа противилась, словно понуждаемая совершать богохульство.

Лучше постоять, закрыв глаза, и помолчать. Поразмышлять о скоротечности земной жизни, отягченной бременем грехов.

Громко хрустнула сухая веточка под чьей-то ногой, отвлекая меня от раздумий. Гелка? С нее станется ослушаться моего запрета и прийти просто проверить - все ли в порядке. Видно, показалось, что я слишком долго копаюсь.

Я открыл глаза... и остолбенел. Вот так и начинаешь серьезнее относиться к таким выражениям, как "челюсть отвисла". Раньше я не верил, что это возможно. Не верил, пока не ощутил безвольно открывающийся рот. Прямо на меня из лесной чащи пер тролль.

Высоченный - стоп десять, не меньше, росту. Впереди противно колышется жирное пузо, покрытое грязно-серой короткой шерстью. Покатые плечи увенчаны неожиданно маленькой головкой с лягушачьим ртом и единственным глазом посреди лба. Короткие руки (или лапы?), вряд ли способные обхватить брюхо, забавно покачивались в такт шагам кривых, болыпестопых ног.

Забавно?

Это, наверное, не я подумал, а какой-то другой Молчун, храбрый и хладнокровный. Я-то ничего веселого или любопытного в приближающемся чудовище не находил.

В охотничьих байках, коих наслушался я за свою жизнь великое множество, ничего про кровожадность троллей не упоминалось, но не говорили они также о добродушии или любви к людскому племени. Да откуда там любовь? Глянешь и сразу ясно: если какая и есть, так только к мясу человеческому.

Я серьезно подумывал о том, чтоб задать стрекача через кусты. И рванул бы куда глаза глядят, когда бы не предательская слабость в коленках - шагу не шагнуть. Об обороне не могло быть и речи. Что мой топорик против эдакой туши?

Тролль остановился, сложил лапы на груди. Только теперь я заметил его спутника.

Это еще что за чудо?

С виду человекообразное. Ростом чуть пониже меня будет. Колтун серых - не разбери-поймешь какой масти были раньше - волос, борода до половины груди, все тело обмотано обрывками бурых и черных шкур.

Лесовик?

В них я не верил, как не верил в бэньши, анку, водяного деда и, до сегодняшнего дня, в троллей.

Лесовик не лесовик, а существо, знакомое с оружием. В левой руке лохматое чудо держало дротик наконечником вниз, к земле. Такие же точно я видел у перворожденных из отряда Мак Кехты.

Незваные пришельцы молча рассматривали меня. Ну-ну, что интересного нашли? За одно то спасибо, что сразу сожрать не норовят.

Эх, попытаться бы собрать Силу... Но первая, несмелая, попытка ясно дала понять - сегодня не мой день. Нечего и думать о сосредоточении и концентрации, когда снеговой ком тает под ложечкой, а сердце готово выпрыгнуть, проломив ребра.

Тогда, со стуканцом, все было по-другому. Испуг испугу рознь. Один дает силы горы своротить голыми ладонями, а другой - лишает воли, парализует.

Тролль издал протяжный стон, перешедший в неприятное бульканье, а затем неожиданно чистым голосом - так мог бы говорить проповедник или, на худой конец, странствующий сказитель - пропел:

- Не бойся, человек!

От неожиданности я тряхнул головой и, кажется, "экнул", как баран.

- Не бойся, - повторил тролль. - Тебе ничего не угрожает.

Я вновь не нашел достойного ответа и лишь пожал плечами.

- И твоим спутницам тоже, - добавила серая махина, а лохматый сделал полшага вперед, пристально шаря взглядом по моему лицу.

- Что... что вам нужно? - жалко проблеял я. Голос совершенно не слушался. Если тролль знает, что я не один, да еще не со спутниками, а со спутницами, сколько же они следили за нами, оставаясь незамеченными? Стало быть, хрустнувший сучок - не случайность, а знак нарочно для меня, чтобы не напугать? Это обнадеживает.

- Я хотел бы... - начал тролль, но его спутник снова шагнул вперед:

- Молчун?

Загрызи меня стрыгай, я узнал этот голос! Как же давно это было!

Ночь. Мороз. Треск прогоревших поленьев в остатках костров. В воздухе - острый запах гари и свежепролитой крови. И пропитанный горечью хриплый голос:

- Врачуешь ли ты раны души, Молчун? Сегодня я убил родного брата.

Быть того не может!!!

Человек не способен выжить в лесу в разгар морозов, какие обрушились на холмы в предбеллентейдовские дни. Не морочат ли мне голову неким наваждением?

Черты лица замершего предо мной лесовика-лохмача казались смутно знакомыми. Вот если бы не спутанная, наполовину седая борода, скрывающая губы и подбородок... А еще пару лун нечесанные патлы легли на лоб и брови.

А вот глаза те же. Серые, упрямые и решительные, перед которыми заробел Лох Белах, со всем своим воинством. Вернее, глаз. Один. Правый. Потому что левое веко набрякло синюшной, нездоровой припухлостью и тяжело свисало вниз, давая разглядеть между сблизившимися ресницами лишь узкую полоску белка.

- Сотник?

Лесовик кивнул. К уголку здорового глаза потянулись тоненькие морщинки. Если улыбка и появилась, то все равно потонула в зарослях бороды.

- Да. Так меня звали на прииске.

- Ты... Ты живой?

О выдал! Глупее вопроса придумать трудно. Но Сотник понял мое замешательство. Протянул руку:

- Можешь потрогать.

Его рукопожатие оставалось таким же крепким, как и полгода назад.

Вот что интересно. Знал-то я человека всего ничего: осень и зиму да весеннего месяца березозола маленькую толику, потом долгое время считал его погибшим и вот радуюсь встрече, словно родного брата повстречал. Аж слезы на глаза навернулись. Да и то сказать: а обрадуюсь я так встрече с Динием, которого и в лицо успел позабыть? Что у нас с ним общего, кроме родителей?

- Здесь Гелка, - по-дурацки улыбнувшись, ляпнул я. Вряд ли он помнит девчонку, которую избавил от надругания и смерти...

Но Сотник кивнул:

- Я знаю.

Странное чувство охватило меня. Навроде того, когда хочется почесаться, а руки связаны. Рассказ о выпавших на нашу с Гелкой долю злоключениях так и рвался с языка. А облечь его в слова и связные фразы оказалось непосильной задачей. Эх, Молчун, Молчун... Как же ты собрался ученых в Вальоне поражать своими историями? Одно дело в уме, сам с собою, разговаривать, а совсем другое - вслух. Как говорят поморяне - две большие разницы.

Сотник тоже молчал. Улыбался или нет - не поймешь. Борода надежно укрывала любые эмоции. Еще один говорун, каких поискать. Каждое слово из него тяни, как ржавые гвозди из старого горбыля. А ведь, думаю, ему есть что порассказать. Как выжил? Где с троллем повстречался? Каким образом они наткнулись на нас? Ничего, будет время - все выпытаю. С пристрастием.

- Это хорошо, что вы рады встрече, - вновь пропел тролль. Видно, устал ждать, пока мы наговоримся, вернее, намолчимся всласть.

- Кто это? - спросил я Сотника, не придумав ничего лучше от растерянности.

- Так, верно, принято у людей говорить о присутствующих, будто их нет? - не замедлило отреагировать чудовище.

Как он своей пастью такие звуки выпевает? Ну чистый менестрель!

- Прости моего друга. - В голосе Сотника звучала нескрываемая ирония. - Моя вина. Я вас не познакомил.

- Прости меня, - повернулся я к серой громадине.

- Я не обижен, - отвечал он. - Я понимаю твои чувства. Вы, люди, во всех встречных существах ищете опасность и ждете подвоха. В чем-то вы правы.

- Да нет же. - Я попытался возразить, объяснить, что страха не испытываю с того самого мгновения, как узнал в бородатом лесовике друга, которого считал давно погибшим.

- Я последний из народа фир-болг, - проговорил тролль. - Можешь называть меня просто Болгом.

Фир-болг? Никогда не слышал о таком племени... И, боюсь, никто из людей не слышал. Иначе Кофон обязательно упомянул бы о них на своих лекциях. Ну хотя бы разок. Уж такой дотошный любитель старины не пройдет мимо народа одноглазых, говорящих великанов.

- Не трудись вспоминать, Молчун. - На маленьком уродливом лице моего собеседника никаких чувств не отражалось, но изменения в голосе говорили обо многом. И сейчас, готов отдать правую руку, ему было весело. - Нас истребили еще до вашего прихода на север.

Истребили? И он так легко об этом говорит?

Впрочем, время лечит. А если учесть, что первые орды моих диких, вооруженных дубинами и каменными топорами предков перевалили через Крышу Мира больше восьмисот лет тому назад, за такой срок скорбь о погибших сородичах может надоесть.

Погоди-ка! Больше восьмисот лет? Значит, они бессмертны, как и сиды?

- Конечно, я бессмертный.

Я вздрогнул от неожиданности. Точное попадание слов Болга в канву моих размышлений заставило вспомнить об Этлене, его пугающей проницательности, и насторожиться. Читать мысли не так уж сложно. Все дело в мастерстве владения Силой и навыках, нарабатываемых тренировками. Сложно замаскировать твое вмешательство в чужой разум так, чтобы другой человек ничего не почувствовал. Это дается самым умелым.

- Он не читает мысли, Молчун, - усмехнулся Сотник (нет, эти двое словно сговорились подтрунивать надо мной). - Даже я догадался, о чем ты задумался.

- Я не читаю мысли, - подтвердил Болг. - Мне это не нужно.

- А мог бы? - Что я все топчусь на месте? Смелее надо, решительнее.

- Не знаю, - ответил он не задумываясь. - Когда-то, давно, скоро тысячу весен тому, мы могли обмениваться мыслями. Как бы это понятно сказать? Говорить на расстоянии. Но только по обоюдному согласию собеседников.

Ясно. Что бы еще такого спросить? Кто их уничтожил? Да чего уж там спрашивать? Я, кажется, обо всем догадался и так. Если людей еще не было...

- Я охотно отвечу на любой твой вопрос, человек Молчун. Объясню, что к чему. Но, боюсь, многие из ответов будут неприятны для ушей феанни Мак Кехты. Поэтому спрашивай здесь.

Тролль уселся, где стоял. Просто подогнул короткие ножки и плюхнулся на траву. Сотник с невозмутимым видом последовал его примеру, наверное, привык к чудачествам спутника.

Делать нечего, я тоже присел. Присел и задумался. С чего же начинать расспросы?

- Не трудись. - Болг опять от души веселился. - Я понимаю, как трудно подобрать правильный вопрос. Меткий и всеобъемлющий. Верно?

Я кивнул. Эка, он рассуждает. Словно две академии закончил.

- Тогда просто послушай. Когда мы встретились с Гланом, он задал мне достаточное число вопросов. Думаю, вас интересует одно и то же.

Кого-кого он встретил? Глана? Это он Сотника так назвал?

- Болг подобрал меня обмороженного, потерявшего много крови... Почти мертвеца, - встрял в разговор

Сотник или, как там, Глан? Ну да, все сходится. Имя вполне пригорянское. Один брат - Эван, другой - Глан. - Выхаживал до лета в своей пещере.

- Как видишь, не все в искусстве целительства мне удалось. Не мудрено, ведь я не лекарь. Когда-то, давным-давно, я изучал движение небесных светил.

- Зато теперь у нас на двоих два глаза. Поровну. - Палец Сотника приблизился к опухшему веку, но, несмотря на напускную браваду, не прикоснулся. Это подсказало мне, что болячка причиняет немалое страдание.

- Что с глазом-то? - Я никогда не переоценивал своих знаний и умений, но попытка - не пытка. - Может, чем помогу.

- А, пустое, - отмахнулся больной.

- Боюсь, зрения уже не спасти. - В голосе тролля пробилась нотка грусти. - Если захочешь, мы можем побороться за него вместе. Позже.

Захочу ли я? Конечно, захочу. Слишком многим я обязан Сотнику (и прежде всего, разбуженным чувством собственного достоинства), чтобы запросто отступиться.

- Вот и хорошо, - снова прочитал мое согласие то ли по глазам, то ли в голове Болг. - Тогда я продолжу мой рассказ. Мы, народ фир-болг, обитали на этой земле с начала времен. Усердное изучение окружающего мира дало нам возможность жить в полной гармонии с живой и неживой природой. Я не употребляю непонятных тебе слов, Молчун?

- Я учился в Храмовой Школе. - Достаточно ли я замаскировал обиду в голосе, чтобы умник одноглазый ничего не почуял?

- Не обижайся. - Ага, как же, спрячешь от него что-нибудь. - Согласись, в этих краях образованный люд - редкость.

- Ничего. Продолжай.

- Продолжаю. Большинство нашего народа составляли ученые. Чуть меньше - жрецы. Мы жили уединенными общинами и, увлеченные изучением природы, редко вступали в контакт даже друг с другом. Так было долго. Очень долго. Пока на закатном побережье не высадилась горстка беженцев, спасшихся с далеких северных островов. Их родину уничтожило пламя земных недр. Это был народ, известный вам под именем сидов.

Не может быть. Перворожденные? Сиды? И вдруг жалкие беженцы!

- Но ведь... - невольно вырвалось у меня.

- Я понимаю твои чувства. Ныне все считают сидов перворожденными. Первыми и единственно законными хозяевами мира. Не так ли?

- Ну, уж не все...

Действительно, сколько людей готовы грызть глотки перворожденных зубами, рвать их голыми руками, только не допустить главенства высокомерных остроухих. Может быть, лет пятьсот назад они и были властителями всего сущего. Но с тех пор многое изменилось. Люди кое-чему выучились. У тех же сидов, к слову сказать. Но пошло ли это учителям на пользу?

- Верно, я сильно отстал от новостей нашего мира. - Тролль вздохнул. - Мне плохо знакомы события последней войны. Ведь долгие годы между сидами и людьми царил мир. Не так ли?

- Да. Люди грызли глотки исключительно друг другу, - мрачно заметил Сотник.

- Что поделать! - Снова глубокий, трагический вздох. - Молодая раса. Смертная раса. Каждый хочет всех земных благ сразу и помногу. Но не об этом сейчас речь. Сиды высадились на побережье обширного залива на закате. Позднее его назвали Берегом Надежды. Дохьес Траа - по-сидски.

- Мы называем их язык старшей речью, - совсем невпопад брякнул я.

- Старшей? Быть может. Уж всяко их речь старше людской.

- Но не вашей?

- Моей речи больше нет. - Сожаления в голосе Болга было куда больше, чем когда он говорил о погибших сородичах. - Я остался один - с кем говорить? Без употребления речь умирает.

- А книги? Свитки, списки?..

- Похоже, ты и вправду учился в школе при одном из храмов, - грустно пропел великан. - У нас не было письменности. Зачем заносить сведения на... На что вы там заносите? Пергамент, таблички... Зачем записывать знания, если смерть не властна над тобой, потомкам можно все передать и устно? А с собратьями, даже самыми дальними, связаться при помощи мысленной речи?

- Пожалуй, ты прав. Но просто я привык судить о развитости расы по наличию книг - преданий, летописей, учебников. Письменность и культура неразделимы...

Тролль кивнул:

- Можно и так судить о расе. Но есть еще черты, которыми пренебречь никак нельзя.

- Болг имеет в виду войны, убийства ближних, бессмысленную жестокость, - снова встрял Сотник. - Не удивляйся, Молчун, в свое время мы много спорили с ним по этому поводу.

- Я не спорю. И не удивляюсь.

Что спорить без толку, когда и так ясно - и люди, и перворожденные по количеству привнесенного в мир страдания переплюнули всех хищников и прочих чудовищ вместе взятых.

- Очень хорошо, - продолжал Болг. - Вернемся же к событиям тысячелетней давности... Мы не лезли в жизнь начавших обустраиваться в северных горах и кое-где на юге, за Ауд Мором, пришельцев. Просто наблюдали, восприняв их по всегдашнему обыкновению как некую часть живой природы. Кто знал, к каким последствиям приведет наша беспечность? Сиды обнаружили нас сами. И, по своему обыкновению, вывод сделали однозначный. До меня доходили какие-то отголоски слухов о попытке Эохо Бекха и Утехайра Семь Звезд навязать нашим старейшинам нечто вроде договора вассальной зависимости. С выплатой дани и прочими унижениями. Это показалось просто смешным. Ну как, скажи на милость, должны были мы, постигшие величайшие тайны бытия, воспринимать предложение подчиниться от маленького, пусть гордого, но лишенного корней и привычной почвы под ногами народца? Приведу простой пример. Как бы твой император, правящий в Соль-Эльрине, ответил бы на подобное заявление от совета волчьих стай пойм Ауд Мора и Аен Махи?

Как бы ответил? Представляю... Уже через месяц волки стали бы не менее редки, чем стрыгаи. Через полгода цена на волчью шкуру подскочила бы до баснословных величин. А через десяток-другой лет серые неутомимые хищники остались бы лишь в легендах и сказках. Да и то не всяк поверил бы в подобную выдумку. Волк, говоришь? Что-нибудь интереснее придумай - тоже мне, фантазер...

- Ты правильно догадался, - вел дальше свой рассказ тролль. - От людей и от сидов другого ожидать трудно. Мы показались бы тебе совсем глупыми и странными... Мы предложили сидам жить в мире. И даже готовы были учить их филидов всему, что сами постигли.

Болг замолчал. Под легким ветерком легонько шелестела листва соседнего граба с покрученным непогодой стволом. Вдалеке кричали ореховки. Видно, ссорились за еду. А что, набрать лещины было бы не худо... Эх, что ж я все о земном, когда такие истории рассказывают?

- Они отказались, чем немало озадачили наших старейшин. Стали делать вид, что народа фир-болг не существует вовсе. А потом нанесли удар... - Голос одноглазого вознесся до трагической ноты. - Мы никогда не были бойцами, как не были и охотниками. Нас оказалось легко уничтожить. Нападения на отдельные общины ученых и жреческие капища произошли почти одновременно.

Снова над поляной повисло молчание.

- Может, лучше, чтобы Мак Кехта тоже это услыхала? - несмело поинтересовался я.

- А поверит ли она? - отозвался Болг.

Тут он прав опять-таки. Вряд ли феанни, ярлесса, непримиримая воительница народа перворожденных - теперь-то я знал, что никакие они не перворожденные, но многолетнюю привычку не вытравишь просто так, - запросто согласится признать за своей расой полный букет недостатков и грехов.

- Я спасся лишь потому, что наблюдал в ту кровавую ночь за звездами с высокогорной площадки на северных отрогах Восходного кряжа. Предвосхищаю твой вопрос, Молчун, - больше не выжил никто. Иначе мы бы давно нашли друг друга. Не так это и сложно.

- Ты поведал страшную историю, Болг. Даже не знаю, что и говорить...

Что тут скажешь? Жили-были безобидные мудрецы, которые погибли от рук злобного и жестокого племени. Все ли тут правда? Стоило, конечно, задуматься. Так ли добры и простодушны фир-болг? Кто его знает? Вот всему, услышанному о сидах, захотелось поверить сразу и безоговорочно. А, собственно, что нового я услыхал? А ничего. Наши легенды и предания повествовали о подобной попытке раз и навсегда покончить с человеческим племенем. Ярл Эхбел Мак Кехта изрядно преуспел в деле истребления салэх по обоим берегам Отца Рек. Вот только духу не хватило. Кишка тонка оказалась. Мы - люди - способные ученики. Ненависти мы противопоставляем ненависть. Жестокости - жестокость. Хитрости - хитрость, а подлости - подлость. Только ярость помогала первым, диким и грязным ордам людей выстоять в схватках с острой сталью сидских дружин. А потом пришла пора ученичества. Перворожденные метали в нас дротики. Люди выдумали лук. Сиды управляли при помощи Силы погодой, мы научились обращать молнии и огонь в оружие...

- Не говори ничего, - пропел великан. - Нет нужды в словах. Мне достаточно ощущать твои эмоции. Хочу перейти к главному...

- Тише! - вскинул руку Сотник-Глан.

Болг повиновался, обиженно шевеля ноздрями мясистого носа.

- Мы не одни, - объявил мой друг. - Похоже, твои спутницы устали ждать тебя.

Я обернулся к кустам. Неужели Гелка с Мак Кехтой нашли уже общий язык и теперь вдвоем творят что хотят, не задумываясь о последствиях? Верится с трудом. Чересчур они разные и вовсе не одинаковую жизненную школу прошли. Или проходят? А впрочем, все женщины похожи одна на другую: и четырнадцатилетняя, и четырехсотлетняя. И из сидского народа, и из людского племени. Главная их задача - вмешиваться в мужские дела и перекраивать все по своему усмотрению.

- Гелка! Выходи, не бойся! Тишина. Никто не отвечает.

- Феанни, тейх эньшин! Них байол! Госпожа, выйди сюда! Опасности нет!

Хоть бы веточка на кустах шелохнулась. Уж не померещилось ли Сотнику? А может, зверь какой? Или того хуже - лихой человек?

- Уэсэл феанни! Эрлесс Мак Кехта! Благородная госпожа! Ярлесса Мак Кехта! - протяжно воззвал Болг. - И'эр дюит, тейх! Та т'ааст' им'эр ра! Прошу тебя, выйди! Я должен многое сказать!

Вновь томительная пауза.

- Боюсь, предрассудки слишком сильны в ее сердце, - понизив голос насколько возможно, произнес одноглазый великан.

- Ш'ас, аат' ш'асен! Стой, где стоишь! - долетел из кустов охрипший от волнения голос сиды.

- Только бы глупостей с перепугу не наделала, - прошептал Сотник.

С перепугу? Да нет, пожалуй. Чего-чего, а храбрости Мак Кехте не занимать. Ведь никто ее в угол не загонял, к стенке не припирал, а ведь шагнула навстречу двум страшным незнакомцам. Не спряталась и не убежала сломя голову.

Ступали ее красные сапожки - когда-то новые и красивые, а теперь потертые и обитые о камни - твердо и уверенно. Без излишней торопливости, но и без показной осторожности. Меч Этлена в опущенной руке, острием к земле. Не хочет заранее бравировать оружием - уверена, что воспользоваться клинком успеет всегда. Эх, феанни, не видала ты Сотника в бою...

- Ш'юл троо, Эшт! В сторону, Молчун! - приказным тоном распорядилась ярлесса.

- Это друзья, феанни, - пришлось мне вступиться за своих собеседников.

- Мы пришли с миром, - подтвердил на старшей (или как ее теперь называть?) речи Болг.

- Суэв'нес ид'эр ши агэс фир-болг? Мир между сидами и фир-болг? - насмешливо приподняла бровь Мак Кехта.

- Пусть это будет перемирие, госпожа, - не стал возражать одноглазый.