Чтение 24–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Она поднялась, на лице отвращение, а в глазах вообще омерзение и минус двести семьдесят три по Цельсию. Я поспешно вскочил, мы ж паладин, вежливые, поклонился, подал ей руку калачиком. Она поколебалась, наконец осторожно сунула узкую ладошку в кольцо, стараясь не прикоснуться, словно со всех сторон торчат острые, как бритва, ножи. Я сделал шаг, ей все-таки пришлось опустить пальцы на мой локоть, это оказалось нежнейшее прикосновение, я даже смутно ощутил очарование, что-то колыхнулось в моей мохнатой душе, идет рядом притихшая, смирненькая, маленькая, хотя не такая уж и маленькая, если брать вообще, но я со своей акселерацией здесь гигант, плюс витамины и полноценное питание, так что если там я был чуть ли не хиляк, то здесь еще тот мордоворот, загодя дорогу уступают, едва только увидят меня впереди, мою благородную осанку и надменно выдвинутую челюсть.

Мы красиво спускались по лестнице, внизу Сигизмунд и Зигфрид, Сигизмунд в восторге распахнул глаза, я видел, как по губам леди Клаудии скользнула довольная улыбка, а Зигфрид чуть подпортил, громко икнув от удивления и присвистнув. Леди Клаудия нахмурилась, он понял и виновато пожал плечами, мол, всего лишь хороший воин, галантности не обучен, хотя ради такого дела обучился бы и на задних лапах ходить. Я покачал головой, показывая, что зря поздравляет, никакого дела не было, даже не пощупал, он сделал большие глаза и недоверчиво сощурился.

Так же в молчании вышли во двор, конюх вывел лошадку леди волшебницы. Лошадка выглядела взлохмаченной, дышала часто. Клаудия встревоженно вскинула брови, я сказал поспешно:

- Это с моим конячкой резвилась... Не волнуйтесь, он ее не обижал.

Волшебница молча встала на мое подставленное колено, легко вспорхнула в седло. Я взял за повод и повел через калитку. В темном туннеле она судорожно вздохнула, я громко заговорил, нес какую-то чушь, наконец вышли на мост, копытца стучали звонко, красиво, мелодично.

Солнце уже ушло, и даже закат почти ушел, померкло великолепное багровое небо с горящими громадами облачных гор, небо стало лиловым, нечеловеческим, далекие горы тоже полиловели, тени легли иначе, обрели странные очертания.

За спиной звонкий стук, словно веду не коня, а олененка с серебряными копытцами, с обеих сторон моста снизу тянет холодом и влагой, доносится глухой однообразный рев.

Звонкий стук оборвался, мы сошли с моста, я щелкнул пальцами. Вспыхнуло пурпуром, демон возник на строго отмеренном от меня расстоянии, все те же три метра, прямо передо мной.

Я сказал предостерегающе:

- Что-то заметил? Ого! Ладно, стань невидимым и бди. Чуть что, сам знаешь... Сразу же, как я и сказал...

Снова щелкнул пальцами, демон исчез, сразу померкло. У леди Клаудии лицо стало пепельным, только ее красивая лошадка не повела глазом, словно насмотрелась в детстве на этих големов до самого не хочу.

- Нужны ли, - проговорила она с усилием, - эти предосторожности? Слуги они, знаете ли, бывают чересчур усердны. Могут не так понять, не так истолковать, захотят выслужиться... Ладно-ладно, я вижу, что не отмените. Вы, мужчины, бываете слишком уж...

Предусмотрительны, подумал я мстительно. Признайся голубушка, собиралась же, едва минуем мост и моя власть якобы ослабеет или вовсе исчезнет, шарахнуть меня, как толстого кроля, между ушей. Так что демонстрация моих мускулов весьма кстати.

- У меня бдительные слуги, - сказал я, словно извиняясь. - Уж простите... Он мог бы и сразу со всей дури, тогда бы от здешних мест осталась бы только глубокая огнедышащая яма с оплавленными краями. Но все-таки спросил!

Ее лицо из пепельного стало серым, побледнело, но румянец так и не появился. Леди глубоко вздохнула, смиряясь с неудачей, но ведь и то хорошо, что выскользнула целой, обвела лоха вокруг пальца, ведь мог бы оставить у себя и глумиться, гад, так что все хорошо, спина выпрямилась, она вздохнула снова, уже не так тяжело, сказала странно напряженным голосом:

- Сэр Ричард, взгляните на горы...

Я вздрогнул и замер, ибо далекие горы исчезли, их сменили исполинские фигуры мужчин, женщин, видны вскинутые крылья, женщина показывает красивой рукой вдаль, двое мужчин смотрят в ту сторону, я засмотрелся на дивную форму руки, в меня вошла ее безукоризненность, как входит в душу прекраснейшая и редкая по силе музыка, и в голове промелькнуло, что архитектура - это застывшая музыка, сердце начало стучать чаще...

За спиной прозвучал голос:

- Видите? Да, по вам заметно...

Я спросил хриплым, осевшим от волнения голосом:

- Что это?.. Откуда?

- Смотрите, - велела она, - смотрите, сэр...

Я смотрел, и вдруг все исчезло, лиловые горы медленно темнели, покрывались ночной тьмой. Я судорожно вздохнул, голос с лошади прозвучал тихо и печально:

- Это длится недолго... а видеть можно только отсюда. Что это? Я думала, вдруг вы сумеете ответить.

В ее голосе звучали тоска, безнадежность и даже некоторая ревность, что прекрасная женщина, указывающая мужчинам вдаль, сохранит свои тайны, свою красоту.

- Сейчас не сумею, - признался я. - Но мы, мужчины, стремимся ответить на все вопросы. И для этого можем забраться в пасть самому дьяволу.

- Успеете ли? - спросила она безнадежным голосом. - Говорят, в мире появился Антихрист. А это должно случиться только перед концом света.

Я покачал головой.

- Не верьте. Богу самому интересно, чем это все закончится. Кстати, не знаете, что у меня там под мостом? Этот чертов туман раздражает, хотя я и не ежик. Надо бы выбрать время и спуститься, проверить опоры. Если нужен ремонт, то подсуетиться вовремя, не рухнуло бы...

Она подъехала к самому краю, бесстрашная, у меня уже по всему телу холодные мурашки, повела рукой и сказала длинную фразу на певучем щебечущем языке. Я осторожно приблизился, там, в ущелье не просто туман, а уже и темно, вечер, однако сам туман начал таять, истончаться, испаряться, словно под жаркими лучами солнца, одновременно светлело, будто в ущелье светила полная луна.

Стена напротив открывалась все больше, туман оседал, оседал, вверх ползли выступы, каверны, трещины, я как будто опускался взглядом, в груди все теснее, это же настоящее Дарьяльское ущелье, нет, намного глубже... обнажились блестящие от воды валуны, показались пенистые струи.

Широкий ручей, от стены до стены, прыгает по камням, взбивает пену, останавливает течение бешеными водоворотами. Под самой стеной на большом камне я рассмотрел далекую фигурку женщины.

Женщина сидит спокойно, рука ее время от времени поднималась в знакомом жесте, но я сообразил не сразу, что она попросту кормит рыб, бросая им то ли хлеб, то ли мотыля. Позабыв о леди Клаудии, я не мог оторвать глаз от этой женщины. Вся из быстрых водяных струй, брызг, а тело ее, покрытое крепким солнечным загаром, такого же цвета, как и светло-коричневые камни, по которым бежит и прыгает эта резвая вода. У ее ног крохотная радуга, я таких крохотных не видел, даже не думал, что такие возможны, но я и драконов размером с толстую мышь не видел, многое не видел, так что лишь стоял с открытым ртом, смотрел, щелкал хлебалом, любовался.

Над головой раздался насмешливый голос:

- Сэр Ричард, что вы за паладин, что ни разу не перекрестились?

- Может, еще и молитву? - огрызнулся я.

- А почему нет?

- А вдруг она исчезнет от молитвы? - сказал я сердито. - Леди, не провоцируйте меня! Ледей я всяких видал, а вот такую женщину...

Из груди моей вырвался глубокий вздох. Рядом переступили по камню копыта.

- До свидания, сэр Ричард, - прозвучало сверху ледяное. - Встреча с вами была... весьма поучительной и полезной.

Кобылка сорвалась с места, простучала дробь копыт, красное с голубым стремительно уменьшилось, исчезло. Когда я вернул взгляд к женщине в ущелье, там снова был туман, а темнота грызла даже перила моста.

Глава 7

Я сидел, задумавшись, за столом, по стене замелькал, как мне показалось, солнечный зайчик. Потом я сообразил, что сейчас ночь, леди Клаудию я проводил часа два тому, светильник у стены едва горит, какой там солнечный зайчик, повернул голову, но светлое пятнышко уже исчезло. Я придвинул карту и попробовал снова нанести хотя бы примерные очертания известных мне королевств. Получалось плохо, географ из меня хреновый, тогда просто нарисовал круги и написал на них: Галли, Алемандрия, Сакрант, но эти королевства расположены даже чуть севернее, чем Зорр, а вот южнее окажутся Скарлянды, Варт Генц, Бриттия, Горланд, Гиксия, Готия... Все равно у меня географический идиотизм, если карту повернуть в другую сторону, тут же заблужусь...

Светлое пятнышко мелькнуло снова. Послышался едва слышный тоненький-тоненький голосок. Он показался мне детским. Я замер, а потом резко повернулся в другую сторону.

Прямо в воздухе висел, перебирая прозрачными крылышками, крохотный человечек. Этакий мальчик-с-пальчик, весь полупрозрачный, словно из тумана. Засмеялся, я услышал тоненький вскрик:

- Поймал, поймал!

- Поймал, - согласился я. - А раз я тебя поймал, то давай рассказывай, кто ты. И откуда взялся?

Ребенок, а это ребенок, словно бы даже сконфузился, сказал стыдливо:

- Не могу... Лучше спроси у мамы.

- А кто твоя мама?

Он залился серебристым смехом:

- А, это ты так шутишь! А я не понял! У вас, людей, странное чувство юмора...

Он летал кругами, кувыркался, подпрыгивал в воздухе, наслаждаясь свободой, смех звучал чисто, по-детски, я все больше убеждался, что это почти младенец, только смышленый младенец. И все зубы у него на месте, если я правильно истолковал его широкую улыбку.

Мне стало жарко от внезапно прихлынувшей мысли, я сказал осипшим голосом:

- Ты можешь попросить маму, чтобы она сегодня пришла ко мне?

- Ты должен звать сам, - ответил он.

- Да, понимаю... - сказал я. - Хорошо, спасибо! Ты подсказал неплохую мысль. Ладно, лети играй!

Он сделал кувырок через голову, явно бахвалясь высшим пилотажем, и послушно вылетел в распахнутое окно.

Санегерийя могла и не явиться, не каждую же ночь, это в шестнадцать лет без нее не обходилось, но себя уже знаю, нажрался перед сном жареного мяса со жгучим перцем, жгучими травами, что воспламеняют кровь, лег, укрылся одеялом потеплее, и сон пришел яркий, эротический, Санегерийя не появилась откуда-то, а сразу оказалась в объятиях.

- Погоди, - вскрикнул я, - погоди! Мне нужно обязательно узнать... Скажи, это было уже на твоей памяти: где спрятал прежний владелец кольцо богов? И что это за кольцо богов?

Я старательно отстранялся от нее, сочной, сдобной, с пышным зовущим телом, а в теле уже зарождалась горячая волна. Саня сказала задумчиво:

- Да, знаю... Прежний владелец им не пользовался, не знал секрета...

- Отведи меня! - попросил я. Она засмеялась.

- Не дотерпишь. Весь горишь, в твоих чреслах огонь, что сожжет тебя... Я пришлю нашего сына. Он проведет тебя. Спасибо тебе, такой славный ребенок...

Я задохнулся от подступившего горячего чувства, торопливо ухватил ее, даже не успев ничего правильно, оргазм сотряс меня, впрочем слабенький, как и всегда при поллюциях, но сон оборвался, я брезгливо отодвинулся на неиспачканную половину постели, хотел было снова провалиться в сон, но воспоминание о сказанном заставило широко распахнуть глаза. Сон слетел, как сдернутое рукой старшины одеяло.

Она сказала, что тот крохотный светящийся ребенок - наш ребенок? Она, значит, забеременела от меня тогда, когда мы с сэром Гендельсоном ехали к монастырю монахов-воинов, родила, и теперь я - отец этого светящегося чуда с крылышками? Ни фига себе финт ушами. Но лучше помалкивать, а то меня даже благочестивый отец Дитрих отправит на дыбу, а потом на костер. За усиление противника и увеличение его поголовья.

Светящийся огонек влетел в окно, быстрыми кругами прошелся над кроватью. Я ошалело осмотрелся, потом вспомнил, ах да, этот мотылек, будучи ребенком от такого странного мезальянса, в состоянии находиться в обоих мирах. Хотя, наверное, возможности его ограничены, но все-таки...

- Мама тебе все сказала? - спросил я.

Он сделал кувырок через голову, крикнул хвастливо:

- Красиво получается? Да, мама сказала, куда тебя отвести. Сейчас пойдешь?

- Да, - ответил я торопливо. - Да!

Он закружился по комнате, показывая, то какую скорость может развить, то делал петлю Нестерова, бочку, иммельман, даже штопор, я не выдержал и подхватил у самого пола:

- Разобьешься, дурачок!

На пальцах осталось ощущение прохлады, словно подержал замерзшего и почти невесомого котенка. Светлячок тут же выпорхнул с веселым смехом.

- Ага, испугался?

- Еще бы, - ответил я сердито. - Тебя как зовут?

- Еще никак, - ответил он. - Мама сказала, что имя придумаешь ты.

- Ого, - сказал я невольно. - Это непросто... Ладно, пойдем, буду по дороге думать. Случай трудный, это не какого-нибудь негра назвать Ваней, а пса Мудозвоном, чтобы все мужчины оборачивались... Ты ж не совсем негр, хоть пятая графа у тебя еще та... Мулат, метис или просто гибрид - это неважно, лишь бы человек... гм... хороший, а уж мы с мамой тебя, летуна, воспитать сумеем, по струнке порхать будешь, "Отче наш" и "Устав молодого бойца" без запинки чтоб...

Он кувыркался, не слушал, а я торопливо оделся, руки дрожат, сам не понимаю, что плету, ошалев от такой новости, лишь бы не молчать, не так дурь будет видна, главное же говорить глубокомысленно, раздумчиво, с паузами, морща лоб и двигая бровями. В окно смотрит глухая ночь, острый луч рассеянного света падает через всю комнату наискось, и когда мой летун пересекает его, тельце вспыхивает, искрится, словно внутренности из одних снежинок.

С разгону налетел на светильник, но увернулся и пролетел над ним, я раскрыл рот, чтобы заорать, обожжешься, дурилка, крылышки на огне тю-тю, это не пальчик обжечь, но призрачный ребенок даже не заметил огня, хотя на огне светильника можно печь яйца и плавить железо. В самом деле, мелькнула мысль, он одной ногой в том мире, другой в этом: может появляться и наяву, но не сдвинет здесь и пушинку. Но это и хорошо, зато никакая пушинка не сдвинет и его...

Я ощутил облегчение, удивился, не проявление ли родительских чуйств, не рано ли, сам еще не вышел из молокососного возраста. В нашем времени можно и до старости остаться ребенком, таких никто идиотами не называет, у нас политкорректность в ходу, это называется сохранением идеалов детства до глубокой старости, должно вызывать восхищение.

- Все, - сказал я, - готов!

Молот на поясе, меч за плечами, кинжал в ножнах, амулет и крестик на груди, я подумал, что бы взять еще, почему-то страшновато вот так по замку, хоть и своему, но эта такая шутка юмора, насчет своего, это не совсем свой, если я в постель беру меч и молот, да и доспехи складываю рядом на лавке.

Мы двигались по этажам, но не вверх, а вниз, а-потом по туннелям, подземельям, наконец светлячок с довольным воплем пролетел сквозь одну из дверей, как будто это она нематериальна. Может быть, подумал я сумбурно, просто сильно разрежен, вот и проходит сквозь материю, хотя это не мое дело разбираться в таких материях, во, уже скаламбурил, хоть и криво, как все у меня, значит, прихожу в себя...

Он запорхал перед массивной стеной, описал круг размером с большой щит, пропищал:

- Здесь!

- Здесь стена, - сказал я. - Что, кольцо в стене?

- За стеной комната, - пискнул он торопливо. - Но дверь заколдована...

- Даже ты не можешь? - спросил я. Он сказал обидчиво:

- Не сможешь даже ты!

Все верно, подумал я виновато, папа всегда самый сильный и самый умный. Если уж даже я не могу, то чего от ребенка хочу, дубина. Нет во мне родительских чуйств или родительского понимания. Рано мне вообще-то детей заводить. Правда, мы все их заводим, когда... гм... рано. А потом детям врем, что именно так мы все и планировали, не сознаваться же, что проклятая резинка лопнула...

- А дверь где?

- Не знаю, она незрима!

Я отступил к противоположной стене, сказал чаду строго:

- Отыди!

Он радостно пискнул:

- Ого! Я еще не видел, как ты этим молотом, но мама рассказывала... ты самый сильный!

- Хорошая у тебя мама, - сказал я. Размахнулся не сильно, а то осколками самого зашибет, в момент броска зажмурился и, едва молот вылетел, сразу же закрылся руками. - Родители должны придерживаться одной версии...

Грохот, камни вывалились на ту сторону, лишь пара камешков упала под ноги. Крылан выметнулся из-за моей спины, молодец, прятался, с разбега влетел в темную дыру. Я вернулся к светильнику и так, с теплой тяжелой чашей и оранжевым огоньком в ней, заглянул в дыру, кое-как протиснулся.

Комната... кто такие громадные ангары называет комнатами, даже залами, нужен прожектор, чтобы осветить противоположную стену. Я прошелся вдоль стены, отыскал крупную чашу светильника, в три раза больше, чем мой. К стене прикреплено намертво, металлический штырь прямо из каменной глыбы, кто-то показал уровень своей колдовской мощи, хорошо показал, вроде бы пустяк, а показал.

Никто из темноты не бросился с оскаленной пастью и криком: я тебя съем, но во внутренностях стало тяжело и холодно, словно проглотил пролежавшую ночь на морозе наковальню.

Светлячок нетерпеливо танцевал в воздухе, рисовал фигуры, я поднес огонек моего светильника к фитилю стационарного, тот загорелся нехотя, но затем дал высокий и яркий столб пламени, осветивший немалую часть этого... помещения, чтобы сказать литературно.

- Господи, - вырвалось у меня, - что за кунсткамера?

Светлячок ликующе пискнул:

- Как всего много!

- Нужно не многое, - сказал я наставительно, детей надо учить, - а нужное. Ты не вздумай стать коллекционером! Нестоящее дело. Это для слабых - собирать вещи, пусть даже прекрасные. Ты должен их делать.

Светлячок пискнул:

- Делать? Делать я не умею!

- Тогда ломать, - сказал я твердо. - Ах, и ломать не обучен... Ну, может быть, со временем сумеешь? Хотя бы ломать, это тоже дело. Весь мир до основанья мы... ну а потом, когда поспим, покурим, пообедаем, забьем козла, сходим к Нюрке... Тебе мама не сказала про какие-нибудь приметы? А то все перерыть - это же борода до пола отрастет...

Он перестал порхать над массивными сундуками, метнулся в темноту.

- Я помню, мама показывала!

Я повертел головой в поисках факела, не увидел, глаза чуточку привыкли, а светлячок вроде бы дает света пусть немного, но видно, чтобы не наступить на змею или прыгающую мину.

Я пробирался между сундуками, узлами, странными конструкциями, похожими на двигатели внутреннего сгорания, только огромными и украшенными по металлу тиснеными монограммами и вензелями. Под стеной огромные стеллажи с разного вида тиглями, ретортами, кувшинами медными и глиняными, а также хрустальными шарами размером от лесного ореха до крупного арбуза.

Светлячок, надо бы дать ему имя, завис над массивной металлической шкатулкой. Она дремала посредине металлического стола, но не просто обшитого жестью, как слесарный, а на столешнице толщиной в три пальца. Металл холодно поблескивал. Светлячок от усердия раздулся, светил изо всей мочи, но края стола я не видел, только середину и только эту шкатулку. Сердце колотилось часто-часто, шкатулок я уже насмотрелся, но это единственная, что словно бы попала сюда из другой эпохи: без старательно нанесенных гербов, вензелей, без выдавленных львиных морд, без парящих корон и вздыбленных коней, без орлов с гордо распростертыми крыльями...

И что еще заставило перехватить дыхание: ни висячего замка, ни даже дырочки для замочной скважины. Как будто шкатулка открывается по секретному слову или же срабатывает прибор, считывающий узор на пальце. Или сетчатку глаза.

- А как ее открыть? - спросил я шепотом.

- Мама сказала, что кольцо богов здесь, - ответил крылатый малыш.

Он вздохнул, свечение сразу уменьшилось, но все равно хватало, чтобы освещать шкатулку и середину стола. Я оглянулся, далеко-далеко, отделенный тьмой, полыхал зажженный мною светильник. Края дыры в стене щерились осколками, как оскаленные зубы огромного каменного зверя. Вот полезу обратно, а оно ка-а-ак стиснет челюсти...

Я тряхнул головой, повернулся к шкатулке. Может быть, прошлый хозяин поставил тут мину? Может быть, крышка от прикосновения откинется, а мне в морду ядовитый газ? Или даже крышка не откинется, но газ или ядовитая стрела меня достанет. Могут быть тысячи других ловушек, но придется рискнуть...

Внезапная мысль пришла в голову, я спросил торопливо:

- Ты можешь заглядывать вовнутрь?

Он сказал в некотором затруднении:

- Да, но...

- Что?

- Мама сказала, что это нехорошо.

- Почему? Ах да, ты еще мал... Впрочем, взрослым тоже не стоит подсматривать, а то вуайеризм разовьется. Но в некоторых случаях, исключительных, подсматривать можно.

Он спросил с жадным любопытством:

- Каких?

- Потом расскажу, - пообещал я. - Это очень долгий разговор, а сейчас мы торопимся. В другой раз. Сейчас скажу только, что за людьми в большинстве случаев подсматривать нельзя, это непристойно, хорошие дети себе такого не позволяют, а вот заглянуть в шкатулку... И то лишь в некоторых случаях, иначе получится, что и чужие письма читать можно! - так вот в эту шкатулку и только сейчас - врубился? - заглянуть можешь. Внимательно посмотри, нет ли там чего-то помимо кольца? Чего-нибудь такого, что при моем прикосновении к самой шкатулке вдруг шевельнется, сдвинется, что-то сделает... Или, когда буду поднимать крышку, не сработает ли какая-то штукенция?.. В смысле крышка просто поднимется, или же там что-то рванет?

Он внимательно исследовал, летал, протискивался, исчезал в шкатулке полностью, наконец вылез с ликующим криком:

- Понял!

- Молодец, - одобрил я. - Умный ребенок. Весь в меня! Я же умный, хоть и здоровый. И что ты понял?

- Там есть туго взведенная пружина. И еще несколько... Что произойдет, не знаю, я еще слишком мало жил... но могу сказать, что сделать, чтобы... отключить, да?

- Точное слово, - сказал я поощряюще. Детей надо поощрять, тогда не только забор выкрасят. - И как это сделать?

- Вот здесь и здесь одновременно нажать на эти уголки. Они так сцеплены, что если по очереди, то все равно не отключишь. А потом еще раз, но уже на все три сразу... Сумеешь?

- Ты недооцениваешь своего папочку, - ответил я уверенно. - Я это проделывал тысячи раз!

Наивный ребенок воскликнул:

- Я думал, такая шкатулка одна на всем свете!

- Бывают и похитрее штуки, - ответил я. - Я знаю, что такое трехпальцевое обезвреживание... Вот эти? Сперва две, а потом эти же и вот эту, третью?

Он с удивлением следил, как я уверенно нажал две и чуть придержал, вдруг да сигнал запаздывает, потом самым привычным жестом нажал три, крышка щелкнула и откинулась. Я постарался не отпрыгнуть, хотя нервы вот-вот порвутся, перед ребенком надо играть все умеющего и всезнающего, это потом у него начнется период сомнений, а потом и потрясающих открытий и разоблачений, когда выяснится, что родитель тоже срет, тоже ковыряется в носу и не все на свете знает!

На дне шкатулки на черном бархате тускло поблескивало кольцо. Это потом я разобрался, что вовсе не бархат, а нечто негорючее, нервущееся, несминающееся, не поддающееся мечу, даже мечу Арианта, а сейчас во все глаза смотрел на колечко. Из серого металла, с крохотным сиреневым камешком, выглядит простым, пугающе простым. Я-то знаю, что подлинная власть не нуждается в аффектации и те, кто на самом деле правит миром, ходят в простых костюмах и не обвешивают себя золотыми цепями.

Пальцы дрожали, я коснулся кольца самыми кончиками, ничего не случилось, током не шарахнуло, даже электрическая искра не пробежала по телу. Слегка ковырнул ногтем, кольцо как кольцо. Сдвинулось, но это значит лишь, что не приклеено и не весит тонну.

Ребенок вился вокруг, как будто целая стая светящейся мошкары, хотя, на мой взгляд, с одной точки рассматривать удобнее, но просто не сидится, шило в заднице, зато свет дает со всех сторон, высвечивает все, и когда я наконец решился и одел на палец, тут же сел на ноготь и свесил ножки.

- Устал? - спросил я сочувствующе. - Смотри, а то вдруг ка-а-а-ак рванет! Или стрельнет.

Он удивился:

- Чем стрельнет?

- Откуда я знаю, - ответил я угрюмо. - Боевым лазером, например. Прямо тебе в задницу...

Он вспорхнул, поверил, хороший у меня ребенок, доверчивый, но учится чересчур быстро, беда с ним будет, не уследю, попорхал, но ничего не происходило, я, как баран, смотрел на окольцованный палец, камешки самые простые, даже уникальная драгоценность сомнительна, а если и драгоценные, то все равно мелковаты. Металл тоже не выглядит чем-то необыкновенным, сто двадцатым элементом, обычное железо, разве что с какими-то примесями.