и разобраться ты хотела, зачем Наина эта псов истребила.
мороз по коже. Вы давеча прозорливо сказали про вселившегося беса.
сатанинскую одержимость веришь? Я ведь иносказательно, для словесной фигуры.
Нет никакого беса, а есть зло, бесформенное и вездесущее, оно и искушает
души.
скалил?
Злобен, ядовит и прельстителен. Уверена я, в нем тут все дело. Вы видели,
отче, какие взгляды Наина Георгиевна на него бросала? Будто похвалы от него
ждала. Это ведь она перед ним спектакль затеяла с криком и скрежетом
зубовным. Мы, остальные, для нее - пустота, задник театральный.
заметил, однако наблюдательности Пелагии доверял больше, чем своей.
протянувшуюся через поле к Астраханскому шляху. Владыка остановился, чтобы
подъехала карета.
распространится известие про ее художества, никто с ней знаться не захочет.
И жить ей там негде. Непременно уедет - в Москву, в Петербург, а то и вовсе
за границу.
монахиня. - И я должна тоже быть неподалеку. Что до людского осуждения, то
Наине Георгиевне в ее нынешнем ожесточении это только в сладость. И жить ей
есть где. Я слышала от горничной, что у Наины Георгиевны в Заволжске
собственный дом имеется, в наследство достался от какой-то родственницы.
Небольшой, но на красивом месте и с садом.
ступеньку, но в карету садиться не спешил. - Это бы очень кстати пришлось.
Если б уличить его в какой-нибудь очевидной пакости, ему бы в Синоде меньше
веры стало. А то боюсь, не сладить мне с его ретивостью. По всем вероятиям,
худшие испытания еще впереди. Ты вот что, завтра же возвращайся на подворье.
Будем с тобой думу думать, как нашему горю помочь. Видно, и без госпожи
Лисицыной не обойдемся.
обрадовалась, и испугалась.
усаживаясь на сиденье напротив отца иподиакона. - Мое решение, моя и
ответственность перед Богом и людьми. Ну, благословляю тебя, дочь моя.
Прощай.
а сестра Пелагия повернула обратно в парк.
смыкались двумя темными стенами, и выглядело так, будто монахиня движется по
дну диковинного светоносного ущелья.
еще и чернел малый прямоугольник. Когда шли здесь с владыкой пять или десять
минут назад, ничего подобного на аллее не было.
Подошла, села на корточки.
переплете. Взяла в руки - молитвенник. Самый обыкновенный, какие везде есть.
Что за чудеса!
раздался шорох. Обернуться она не успела - кто-то натянул ей на голову
мешок, обдирая щеки. Еще ничего не успев понять, от одной только
неожиданности монахиня вскрикнула, но поперхнулась и засипела - поверх мешка
затянулась веревочная петля. Здесь-то и подкатил звериный, темный ужас.
Пелагия забилась, зашарила пальцами по мешковине, по грубой веревке. Но
сильные руки обхватили ее и не давали ни вырваться, ни ослабить удавку.
Кто-то сзади шумно и прерывисто дышал в правое ухо, а вот сама она ни
вдохнуть, ни выдохнуть не могла.
размахнешься. Лягнула ногой, попала по чему-то, да вряд ли чувствительно -
ряса смягчила.
черный омут, монахиня рванула из поясной сумки вязанье, ухватила спицы
покрепче и всадила их в мягкое - раз, потом еще раз.
сей раз уже в пустоту.
на колени, рванула проклятую удавку, стянула с головы мешок и принялась
хрипло хватать ртом воздух, бормоча:
и невидимых...
стороны.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И БЛЮДИТЕСЯ ЗЛЫХ ДЕЛАТЕЛЕЙ *
VI СУАРЕ
путаной истории, вернее, к началу этой развязки, пришедшемуся на званый
вечер для избранных гостей, что состоялся в доме Олимпиады Савельевны
Шестаго. Сама почтмейстерша этот праздник во славу современного искусства
предпочла назвать звучным словом soiree, пусть уж он так и остается, тем
более что "суаре" этот в Заволжске забудут не скоро.
чтобы на его протяжении совсем ничего не происходило - напротив,
происходило, и очень многое, однако прямой связи с главной нашей линией все
эти события не имели, поэтому пройдемся по ним кратко, как говорили древние,
"легкой стопой".
пределами. О нас чуть не каждый день принялись писать столичные газеты,
разделившиеся на два лагеря, причем сторонники первого утверждали, что
Заволжский край - поле новой Куликовой брани, где идет святой бой за Русь,
веру и Христову церковь, а их оппоненты, напротив, обзывали происходящее
средневековым мракобесием и новой инквизицией. Даже в лондонской "Тайме",
правда, не на первой и не на второй странице, написали, что в Российской
империи, в некоем медвежьем углу под названием Zavolger (sic!) вскрыты
случаи человеческих жертвоприношений, по каковому поводу из Петербурга
прислан царский комиссар и вся область отдана ему в чрезвычайное управление.
в самом деле пошли такие, что голова кругом. Владимир Львович Бубенцов,
получив полнейшую поддержку из высоких сфер, развернул следствие по делу о
головах (а точнее, об их отсутствии) с поистине наполеоновским размахом.
Была создана Чрезвычайная комиссия по делу о человеческих жертвоприношениях,
которую возглавил сам Бубенцов, а членами этого особенного органа стали
присланные из Петербурга дознатели и еще несколько следователей и
полицейских чиновников из местных - причем каждого Владимир Львович отобрал
самолично. Ни губернатору, ни окружному прокурору комиссия не подчинялась и
перед ними в своей деятельности не отчитывалась.
арестов среди зытяков, и кто-то из задержанных вроде бы признался: за
глухими Волочайскими болотами, в черных лесах есть некая поляна, на которой
в ночь на пятницу Шишиге жгут костры и приносят мешки с дарами, а что в тех
мешках, ведомо только старейшинам.
среди болот и чащоб не один день и нашел-таки какую-то подозрительную
поляну, хоть и без каменного истукана, но с черными следами от костров и
звериными костями. В соседней зытяцкой деревне арестовал старосту и еще
одного старичка, про которого имелись сведения, что он шаман. Посадили
задержанных в телегу, повезли через гать, а на острове посреди болота на
конвой напали зытяцкие мужики с дубинами и ножами - захотели отбить своих
старцев. Полицейские стражники (их при Бубенцове состояло двое) пустились
наутек, Спасенный с перепугу прыгнул в трясину и едва не утоп, но сам
инспектор оказался не робкого десятка: застрелил одного из нападавших
насмерть, еще двоих зарубил своим страшным кинжалом Черкес, а прочие
бунтовщики разбежались.
стояли пустые - зытяки снялись с места и ушли дальше в лес. Бубенцовское
геройство попало во все газеты, вплоть до иллюстрированных, где его
прорисовали статным молодцом с усами вразлет и орлиным носом, от государя
храбрецу вышла "Анна", от Константина Петровича - похвала, которой знающие
люди придавали побольше веса, чем царскому ордену.
дерзостей отродясь не водилось. Они и в пугачевскую-то годину не бунтовали,
а у Михельсона проводниками служили, что же их теперь-то разобрало?
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Корнев Павел
Якубенко Николай
Апраксина Татьяна