приведено на грань провала.
так подсказывало чутье, не вступать в схватку, уклоняться или, говоря
точнее, владел искусством ускользания. Но, случалось, бывал и отважен.
Сейчас впервые за много-много лет он принял вызов своего недруга.
сколь силен был еще Берия, опиравшийся на подчиненные ему особые войска,
и, казалось бы, еще шагнувший вверх, когда сошел со сцены Сталин. Казалось
бы... Однако острый ум, тончайший инстинкт уже подсказали Онисимову, что
без Хозяина Берия пошатнулся. Ранее ведь только от Сталина исходила
непомерная ужасающая власть этого холеного мужчины, по прежнему, хотя ему
уже перевалило за пятьдесят пять, прикрывающего специально отращенной
длинною прядью просвечивающую лысину.
отвага, чтобы в открытую поспорить с Берией. Онисимов на это решился. Его
причесанная с неизменной тщательностью готова, всегда, словно вдавленная в
течи, теперь казалась, вскинутой Берия простер к нему свою белую руку, как
бы указывая, садитесь. И пояснил:
Онисимов, можете ответить в заключительном слове.
требую доверия как член ЦК, как член правительства. Да, я утверждал, что
идея Лесных в основе порочна и не может получить практического
осуществления. Эта моя оценка задокументирована. По мне было приказано
выстроить завод для плавки по способу Лесных. И никогда в позу критически
мыслящей личности я не становился. Это клевета. Я создал инженеру Лесных
самые благоприятные условия. Максимально благоприятные. Своего истинного
отношения я нигде более не высказывал. Я был, оставался и останусь
дисциплинированным, государственно-мыслящим работником. И я все сделал для
Лесных, удовлетворял любое его притязание, хотя и понимал, что дело
обречено на неудачу.
технологию.
если технология в основе неверна, теоретически безграмотна.
его способу это, несомненно, техническая авантюра.
его уже ослушались.
крякнул. Прозвучал и еще новый голос:
всенародно объявившего о новом своем замысле, делало допустимым здесь
такой вопрос. Онисимов сдержанно ответил:
отношения не высказывал никому.
жалость к Онисимову, сохранявшему под пронизывающими взглядами
самообладание, как бы одетому в броню. Старик понимал, как мучался,
терзался вынужденным своим двоедушием этот небоязливый, не терявший
рассудка, хладнокровия в минуты опасности, преданный делу человек со
словно вычеканенным красивым профилем.
положил перед собой - курить в зале воспрещалось. Челышев, разглядевший
из-под бровей клыкастый оскал изображенного на коробке сторожевого пса,
посмотрел затем на Александра Леонтьевича. И вдруг усмехнулся. А вечером,
занося в свою тетрадь впечатления дня, уделил две строчки выведенному
золотом на красном фоне короткому слову "друг".
был низвергнут. Когда-нибудь историки, а возможно, и писатели в
подробностях восстановят этот захватывающий эпизод. Мы же будем держаться
своей темы. На завод, где главный технолог, он же и главный конструктор
Лесных тщетно пытался наладить выплавку в своих печах, отправилась
комиссия Министерства стального проката и литья - в ее состав, словно
нарочно, опять были введены те же Богаткин и Изачик, уже люто
возненавидевшие изобретателя, - затем еще одна, назначенная Советом
Министров СССР.
Лесных уже именовался не иначе, как лжеизобретателем, чуть ли не
мошенником, который ввел в заблуждение, обманул государство. Его способ
был объявлен попросту безграмотным, ничего не сулящим и в дальнейшем,
кроме новых напрасных затрат. Комиссия Совета Министров выслушивала
неоднократно и Онисимова. Глядя опасности в лицо, Александр Леонтьевич сам
потребовал расследования и оценки своей роли в этой тяжелой истории. И
вышел из нее благополучно.
предложил министерству прекратить опыты плавки по способу Лесных.
под грифом "совершенно секретно", - объявленный великим техником, автором
революционного переворота в металлургии, был столь ошеломлен своим
падением, что, изгнанный с завода, опозоренный, был вдобавок сражен
инфарктом миокарда. Далее последовал вторичный инфаркт. Затем и
кровоизлияние в мозг.
индустрией, уехать в Тишландию, несчастный изобретатель, проведший с
некоторыми перерывами без малого два года на больничных койках, обратился
с письмом к академику Челышеву, просил сохранить хотя бы одну печь своей
конструкции, как-то призреть ее в научно-исследовательском центре
металлургии.
дневнике Челышева, он и приехал к министру.
27
кабинете. Возможно, он вовсе и не вспоминал в те минуты про то, о чем мы
только что поведали. Просто еще раз проглядывал бумаги в своей папке для
предстоящей беседы с министром.
полуоткрытой, но уже не отверстой настежь, - такого рода половинчатость
тоже входила в неписаный министерский этикет, служила знаком, что, хотя
министр и отсутствует, все же некий уважаемый посетитель пребывает в его
кабинете, - из приемной доносится шумок, невнятный разговор.
Данилович встает, подходит к двери.
человек ожидают приема. Все уже стоят, как и министр. Он, еще не замечая
академика, с кем-то недовольно разговаривает. А-а, перед ним
Головня-младший, директор завода имени Курако, или попросту Кураковки.
Министра он слушает с усмешкой, что может вывести из себя кого угодно.
Петр Головня противоречил, случалось, и Челышеву. Для поездки в Москву
Петр - разрешим себе называть его, младшего из братьев, лишь по имени -
явно приоделся. Светло-коричневый с красноватой искоркой костюм выглядит
чуть ли не щегольским. Но волосы, в которых отливает рыжинка, с утра,
разумеется, причесанные, успели слегка растрепаться. С виду Петр словно бы
легок, но вместе с тем и тяжеловесен: мощна нижняя челюсть, сильна шея, да
и вся стать, особенно сзади, с сутуловатой спины, кажется такой же
медвежьей, как у брата.
прийти ко мне? Или написать нам в министерство?
остроты - не передал этого Онисимов покладистому своему преемнику. Петр
отвечает:
буду бороться до победы.
Челышева, поклонился ему. Цихоня оборачивается:
обращается к Петру: - Экий ты... Ладно, посиди. Сейчас займусь вот с
Василием Даниловичем. Потом с тобой...
за столом, а в таком же кресле напротив.
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Белов Вольф
Березин Федор