read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



дня. Я возвращался в вагон, снова выходил из него, не мог ни согреться, ни
заснуть - и, наконец, увидел на горизонте черные точки, которые приближались
к месту боя. - Красная кавалерия! - закричал кто-то. - Конец! - Но все так
же беспрестанно стреляли орудия и пулеметы, изредка стихая, как сильный
ливень, который возобновится, дождавшись первого порыва ветра. Старый офицер
с плачущим лицом, интендантский полковник, несколько раз прошел мимо меня,
по-видимому, не зная, куда и зачем он идет. Какой-то солдат залез под вагон
и скрутил посиневшими от холода пальцами папиросу, пустил сразу целое облако
махорочного дыма. - Сюда, брат, пуля не достанет, - сказал он мне с улыбкой,
когда я наклонился, чтобы посмотреть на него. Но вдруг бой стал ослабевать,
выстрелы стали реже. С севера надвигалась кавалерия. Взобравшись на крышу
поезда, я ясно увидел лошадей и всадников, густая лава которых рысью шла на
нас. Забившись между буферами, плакал старый полковник: рядом с ним, держась
за конец его желтого башлыка, стояла закутанная девочка лет восьми; и дым,
выходивший, казалось, из-под земли от цигарки курящего солдата, быстро
уносился ветром. Скоро стал слышен топот коней; и через несколько минут
ожидания, томительного, как в театре, сотни всадников сделались совсем
близкими к нам. Масса кавалерии Буденного зашевелилась, до нас донеслись
крики, и через короткое время все пришло в движение, войска Буденного стали
отступать, кавалерия, которая шла с севера, их преследовала. Недалеко от
меня проскакал офицер в черкеске, ежесекундно оборачивавшийся и что-то
кричавший; и я видел, что не только его солдаты, следовавшие за ним, ничего
не понимали, но что он и сам не знал, почему и что он хочет сказать. Сейчас
же после этого я опять увидел старого полковника, который только что плакал;
теперь он пошел к своей теплушке со значительным и деловым выражением лица;
а дым из-под вагона прекратился; солдат выбрался оттуда, крикнул мне: - Ну,
слава Богу! - и побежал куда-то в сторону.
Еще через день блуждания между бесчисленными вагонами, товарными
составами и обозами я нашел тех сорок человек, которые продолжали называться
бронепоездом "Дым", хотя бронепоезда больше не было. Армия таяла с каждым
часом: обозы ее гремели по мерзлой дороге, армия скрывалась на горизонте, и
ее шум и движение уносились с сильным ветром.
Это происходило шестнадцатого и семнадцатого октября; а в двадцатых
числах того же месяца, когда я сидел в деревенской избе, недалеко от
Феодосии, и ел хлеб с вареньем, запивая его горячим молоком, в комнату с
возбужденным и улыбающимся лицом вошел мой сослуживец Митя-маркиз. Его
называли так потому, что, когда его однажды спросили, какая из всех
прочитанных им книг понравилась ему больше всего, он сказал, что это роман
неизвестного, но несомненно хорошего французского писателя, - и роман
назывался "Графиня-нищая". Я читал этот роман, потому что Митя возил его с
собой; главными действующими лицами там были особы титулованные; Митя не мог
без волнения читать такие книги, хотя сам был уроженцем Екатеринославской
губернии, не видел ни одного большого города и о Франции не имел решительно
никакого представления, - но слова "маркиз", "граф" и особенно "баронет"
были исполнены для него глубокого значения - и поэтому его прозвали
маркизом. - Джанкой взят, - сказал Митя-маркиз с радостью, которую всегда
испытывал даже в тех случаях, когда сообщал самые печальные новости; но
всякое крупное событие пробуждало в нем счастливое чувство того, что он,
Митя-маркиз, опять остался невредим; и раз уж начали происходить такие
важные вещи, то, значит, в дальнейшем предстоит что-то еще более интересное.
Я помнил, что в самых тяжелых обстоятельствах, если даже кто-нибудь был убит
или смертельно ранен, Митя-маркиз говорил с оживлением и часто дыша, чтобы
скрыть свой смех: - А Филиппенко ногу оторвало, а Черноусов в живот ранен, а
поручик Санин в левую руку: прямо судьба! - Взяли Джанкой, значит, плохо
дело, - сказал Митя. Джанкой действительно находился по эту сторону
укреплений, уже в Крыму. Джанкой: керосиновые фонари на перроне, женщины,
приходившие в наш вагон, бифштексы из вокзального буфета, записки Цезаря,
Лавинов, мои сны - и во сне Елизавета Михаиловна. Мимо деревни один за
другим прошли четыре поезда по направлению к Феодосии. Через несколько часов
путешествия мы тоже были уже там; был вечер, и нам отвели квартиру в пустом
магазине, голые полки которого служили нам постелью. Стекла магазина были
разбиты, в пустых складах раздавалось гулкое эхо наших разговоров, и
казалось, рядом с нами говорят и спорят другие люди, наши двойники, - и в их
словах есть несомненная и печальная значительность, которой не было у нас
самих; но эхо возвышало наши голоса, делало фразы более протяжными; и,
слушая его, мы начинали понимать, что произошло нечто непоправимое. Мы с
ясностью услышали то, чего не узнали бы, если бы не было эха. Мы видели, что
мы уедем; но мы понимали это только как непосредственную перспективу, и наше
воображение не уходило дальше представления о море и корабле; а эхо
доносилось до нас новое и непривычное, точно раздавшееся из тех стран, в
которых мы еще не были, но которые теперь нам суждено узнать.
Когда я стоял на борту парохода и смотрел на горящую Феодосию - в
городе был пожар, - я не думал о том, что покидаю мою страну, и не
чувствовал этого до тех пор, пока не вспомнил о Клэр. - Клэр, - сказал я про
себя и тотчас увидел ее в меховом облаке ее шубы; меня отделяли от моей
страны и страны Клэр - вода и огонь; и Клэр скрылась за огненными стенами.
Долго еще потом берега России преследовали пароход: сыпался
фосфорический песок на море, прыгали в воде дельфины, глухо вращались винты
и скрипели борта корабля; и внизу, в трюме, слышалось всхлипывающее
лепетание женщин и шум зерна, которым было гружено судно. Все дальше и
слабее виднелся пожар Феодосии, все чище и звучнее становился шум машин; и
потом, впервые очнувшись, я заметил, что нет уже России и что мы плывем в
море, окруженные синей ночной водой, под которой мелькают спины дельфинов, и
небом, которое так близко к нам, как никогда.
- Но ведь Клэр француженка, - вспомнил вдруг я, - и если так, то к чему
же была эта постоянная и напряженная печаль о снегах и зеленых равнинах и о
всем том количестве жизней, которые я проводил в стране, скрывшейся от меня
за огненным занавесом? - И я стал мечтать, как я встречу Клэр в Париже, где
она родилась и куда она, несомненно, вернется. Я увидел Францию, страну
Клэр, и Париж, и площадь Согласия; и площадь представилась мне иной, чем та,
которая изображалась на почтовых открытках - с фонарями, и фонтанами, и
наивными бронзовыми фигурами; по фигурам непрестанно бежит и струится вода и
блестит темными сверканиями - площадь Согласия вдруг предстала мне иной. Она
всегда существовала во мне; я часто воображал там Клэр и себя - и туда не
доходили отзвуки и образы моей прежней жизни, точно натыкаясь на неизмеримую
воздушную стену - воздушную, но столь же непреодолимую, как та огненная
преграда, за которой лежали снега и звучали последние ночные сигналы России.
На пароходе отбивали склянки, их удары сразу напомнили мне бухту в
Севастополе, покрытую множеством судов, на которых светились огоньки, и в
определенный час на всех судах звучали эти удары часов, на одних глухо и
надтреснуто, на других тупо, на третьих звонко. Склянки звенели над морем,
над волнами, залитыми нефтью; вода плескалась о пристань - и ночью
Севастопольский порт напоминал мне картины далеких японских гаваней,
заснувших над желтым океаном, таких легких, таких непостижимых моему
пониманию. Я видел японские гавани и тоненьких девушек в картонных домиках,
их нежные пальцы и узкие глаза, и мне казалось, что я угадывал в них ту
особенную смесь целомудрия и бесстыдства, которая заставляла
путешественников и авантюристов стремиться к этим желтым берегам, к этому
монгольскому волшебству, хрупкому и звонкому, как воздух, превратившийся в
прозрачное цветное стекло. Мы долго плыли по Черному морю; было довольно
холодно, я сидел, закутавшись в шинель, и думал о японских гаванях, о пляжах
Борнео и Суматры, и пейзаж ровного песчаного берега, на котором росли
высокие пальмы, не выходил у меня из головы. Много позже мне пришлось
слышать музыку этих островов, протяжную и вибрирующую, как звук задрожавшей
пилы, который я запомнил еще с того времени, когда мне было всего три года;
и тогда в приливе внезапного счастья я ощутил бесконечно сложное и
сладостное чувство, отразившее в себе Индийский океан, и пальмы, и женщин
оливкового цвета, и сверкающее тропическое солнце, и сырые заросли южных
растений, скрывающие змеиные головы с маленькими глазами; желтый туман
возникал над этой тропической зеленью и волшебно клубился и исчезал - и
опять долгий звон дрожащей пилы, пролетев тысячи и тысячи верст, переносил
меня в Петербург с замерзшей водой, которую божественная сила звука опять
превращала в далекий ландшафт островов Индийского океана; и Индийский океан,
как в детстве в рассказах отца, раскрывал передо мной неизведанную жизнь,
поднимающуюся над горячим песком и проносящуюся, как ветер, над пальмами.
Под звон корабельного колокола мы ехали в Константинополь; и уже на
пароходе я стал вести иное существование, в котором все мое внимание было
направлено на заботы о моей будущей встрече с Клэр, во Франции, куда я поеду
из старинного Стамбула. Тысячи воображаемых положений и разговоров роились у
меня в голове, обрываясь и сменяясь другими; но самой прекрасной мыслью была
та, что Клэр, от которой я ушел зимней ночью, Клэр, чья тень заслоняет меня,
и когда я думаю о ней, все вокруг меня звучит тише и заглушеннее, - что эта
Клэр будет принадлежать мне. И опять недостижимое ее тело, еще более
невозможное, чем всегда, являлось передо мной на корме парохода, покрытой
спящими людьми, оружием и мешками. Но вот небо заволоклось облаками, звезды
сделались не видны; и мы плыли в морском сумра ке к невидимому городу;
воздушные пропасти разверзались за нами; и во влажной тишине этого
путешествия изредка звонил колокол - и звук, неизменно нас сопровождавший,
только звук колокола соединял в медленной стеклянной своей прозрачности
огненные края и воду, отделявшие меня от России, с лепечущим и сбывающимся,
с прекрасным сном о Клэр...
Париж, июль 1929 г.





ПРИМЕЧАНИЯ



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 [ 24 ] 25 26 27 28 29
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.