сомнение.
грех?
поймала его на незнании.
затягивается.
почему...
заключительное слово, в нем нет никаких вопросов, и потому оно не требует
ни малейшего внимания: теперь бабушка начнет говорить об обязанностях, о
деньгах, об ароматических конфитюрах, о дедушке, о стихах отца, начнет
читать вырезки из газет, которые она заботливо приказала наклеить на
плотную красную бумагу, начнет в загадочных выражениях кружить вокруг
шестой заповеди.
матери, не пользовались тем снисхождением, каким пользовался он, и он
давно уже понял, в чем тут дело: их отцы тоже погибли, их матери тоже не
живут с другими мужчинами, но зато имя его отца иногда появляется на
страницах газет, а у его матери есть к тому же _деньги_. Эти два важных
пункта отсутствуют у Поске и у Ниггемайера; об их отцах ничего не пишут в
газетах, а у их матерей _денег_ или очень мало, или вовсе нет.
хотелось этого чрезмерного снисхождения. Он ни с кем не делился своими
мыслями, даже с Брилахом и с дядей Альбертом, и иногда по целым дням
старался плохо вести себя в школе, чтобы заставить учителя оказывать ему
не больше снисхождения, чем Веберу, ежедневно получавшему взбучку; Веберу,
чей отец не погиб, Веберу, чей отец не имел денег.
седой, усталый учитель, он "потерял на войне сына" и глядел на Мартина так
печально, когда тот делал вид, будто плохо выучил урок, что Мартин,
охваченный жалостью и состраданием, все-таки отвечал хорошо.
наблюдать, как все больше сгущается в комнате дым; только время от времени
нужно было поглядывать на бабушку, чтобы ей казалось, будто он внимательно
слушает, а самому продолжать думать о вещах, более интересующих его: об
ужасном слове, которое мать Брилаха сказала кондитеру, о слове, которое
всегда красовалось на стене в подъезде дома, где жил Брилах, можно думать
и о футбольном матче, который начнется через три, четыре, от силы через
пять минут на лужайке перед их домом. Бабушке осталось говорить еще минуты
две, потому что она добралась уже до конфитюра, который каким-то образом
соприкасался с его обязанностями. Неужели она серьезно думает, что он
станет хозяйничать на мармеладной фабрике? Нет, он всю жизнь будет играть
в футбол, и ему было забавно и в то же время страшно, когда он представлял
себе, что будет играть в футбол двадцать лет подряд, тридцать лет подряд.
Остается еще минута, - он услышал быстрый шелестящий звук - это бабушка
вырвала чек из своей чековой книжки. Она всегда вознаграждала его за
безукоризненное знание катехизиса и за внимание, с которым он слушал ее.
бумажку и знает, что теперь можно уйти, нужно только поклониться и
сказать: "Спасибо, милая бабушка", и вот он уже открывает дверь, и облако
дыма вырывается за ним в переднюю.
9
и в то же время возлагал надежды на ее содержимое: он знал, что в коробке
лежит много рисунков, сделанных им в Лондоне до и после смерти Лин; он
боялся, что рисунки никуда не годны, и все же надеялся, что они окажутся
неплохими; ведь он обязался еженедельно сдавать серию карикатур в
"Субботний вечер" и иногда целые дни слонялся из угла в угол, и ничего не
приходило в голову. Он открыл коробку, в этот день он был дома только
вдвоем с Глумом; мать Неллы уехала с Мартином в город. Он видел, с каким
робким и растерянным лицом мальчик садился в такси. Нелла ушла в кино. Она
очень изменилась, в ней появилась странная нервозность, и он догадывался,
что она что-то скрывает от него. Развязывая шпагат на картонке, он решил
поговорить с Неллой. На картонке еще можно было разобрать адрес,
надписанный им в Лондоне: "Господину Раймунду Баху", и ему казалось, что
еще слышен запах клейстера, отдававший мучной болтушкой, которую он
замешал на воде из оставшейся у Лин муки, чтобы наклеить бумажку с адресом
на картон.
выглянул в сад, где друзья Мартина, Генрих и Вальтер, играли в футбол;
разметив ворота пустыми консервными банками, они молча, ожесточенно, но с
явным удовольствием гоняли мяч. Глядя на мальчиков, он вспомнил год,
прожитый с Лин в Лондоне, чудесный год, когда он был очень счастлив, хотя
Лин и после свадьбы сохранила свои "холостяцкие" замашки. Лин презирала
шкафы, презирала вообще всякую мебель, и все свое добро она днем сваливала
на кровать: книги и журналы, газеты и губную помаду, огрызки яблок в
бумажных фунтиках, зонтик, берет, шляпку, пальто, непроверенные тетради,
которые она проверяла по вечерам, приткнувшись у ночного столика:
сочинения о растительном мире Южной Англии и о животном мире Индии. Днем
все это громоздилось на кровати; вечером или после обеда, если ей хотелось
прилечь и просмотреть вечерние газеты, она тщательно вылавливала только
куски хлеба, а остальное барахло просто смахивала энергичным движением
руки на пол: тетради, зонтик, фрукты. Все летело под кровать и катилось по
комнате, а утром она сгребала все в кучу и снова швыряла на кровать. За
всю свою жизнь она только один раз надела как следует отглаженное платье -
это был день их свадьбы, - домашний алтарь в столовой загородной виллы,
обставленной с аляповатой роскошью, производившей великолепное
впечатление, острый запах жареного сала, распространяемый рясой
симпатичного францисканца, непривычно звучавшая латынь и еще непривычнее
звучавшая английская речь (доколе смерть не разлучит вас...).
приехала из Ирландии, выгладила платье у себя в гостинице и заботливо
повесила в шкаф, - как раз в тот день Лин отвратительно выглядела: утюги
не являлись для нее предметом обихода, утюг - вещь тяжелая, и, кстати,
платья, которые нужно было гладить, не шли к ней.
напролет не мог сомкнуть глаз, потому что Лин была беспокойна, как молодая
кобылица, она металась во сне, сбрасывала одеяло на пол, без конца
ворочалась с боку на бок, толкала его, награждала тумаками, из ее груди
вырывались странные сухие хрипы. Он поднимался среди ночи, зажигал свет,
прикрывал лампу газетой и садился читать. О том, чтобы уснуть, нечего было
и думать, он довольствовался тем, что поднимал беспрерывно падавшее одеяло
и подтыкал им Лин со всех сторон. Если она на несколько минут затихала, он
оборачивался и смотрел на нее: длинные каштановые волосы, тонкое смуглое
лицо, профиль породистого жеребенка. Потом он гасил свет, лежал в темноте
рядом с нею и был счастлив. Иногда с кровати падало что-нибудь, что
забилось днем под матрац или не успело упасть на пол от энергичного
вечернего швырка Лин, а теперь свалилось от ее дикой возни: ложка,
карандаш, банан, а как-то раз даже крутое яйцо; оно покатилось по
истертому коврику и остановилось у ножек кровати. Он встал, очистил яйцо и
тут же съел его, потому что в те времена он всегда хотел есть.
Лин работала учительницей в монастырской школе за городом. Он помогал ей
собираться в школу, клал все, что ей нужно было, в портфель. В его
обязанности входило также следить за старым, облезлым будильником,
который, как и все принадлежащие Лин вещи, ежедневно совершал путешествие
с кровати на пол и с пола на кровать, но тем не менее шел очень точно. Он
следил за будильником и предупреждал Лин, когда ей пора было выходить. Он
сидел в это время на кровати в ночной сорочке и читал утреннюю газету, а
Лин варила на спиртовке чай и суп. Как только большая стрелка приближалась
к одиннадцати и оставалось пять минут до восьми часов, Лин хватала
портфель, торопливо целовала его и неслась по лестнице вниз, к автобусу.
Иногда ее суп оставался на спиртовке, он жадно съедал безвкусную овсяную
болтушку, забирался в постель и спал до одиннадцати.
теперь он мог спать по ночам. Лишь изредка он пробуждался от глубокого
сна, это когда что-нибудь падало на пол с кровати Лин: книжка, полплитки
шоколаду или один из ее тяжелых серебряных браслетов.
разложенные по шкафам вещи и чистую спиртовку. Он даже купил тайком
подержанный шкаф, велел доставить его, когда Лин была в школе, и привел
все в порядок; все барахло Лин, все ее платья он развесил на плечиках с
немецкой аккуратностью так, как это делала его мать: "Чтобы пахло бельем,
проглаженным бельем". Но Лин возненавидела шкаф, и, желая сделать ей
приятное, он велел увезти его и продал с убытком. Единственный род мебели,
с которым Лин кое-как мирилась, была маленькая полочка, на которой стояли
спиртовка, котелок, две кастрюльки, консервные банки с мясом и овощами,
всевозможные загадочные приправы и пакеты с консервированными супами. Она
великолепно умела готовить, и ему очень нравилось, как она заваривает чай:
темный, отливающий золотом; и когда Лин возвращалась из школы, они лежали
на своих кроватях, курили и читали, поставив чайник на табурет между
кроватями. Месяца два он еще мучился от того, что называл тогда
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Браун Дэн
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Андреев Николай