из этих дурацких самолетов-шпионов, который обходится налогоплательщику в
тьму-тьмущую денег и который вскоре собьют. Представьте, что нет этой
приманки, никто не станет ни с кем сношаться, и род человеческий
прекратится совсем, и некому будет любоваться на солнечный закат и
восхищаться теоремой Пифагора.
понравилась. Все черное, кроме этих красивых медных труб, установленных
Джо. Джо может быть милым, когда снимет свою шляпу.
опустилась до довольно примитивного уровня.
трогательно озабоченный тем, чтобы гости не скучали. - У меня
стереомагнитофон с четырьмя дорожками.
пирогом, мы испекли.
Ты уникум, Джейн, у тебя такие хорошие уши.
ушки, даже отец всегда это говорил. Посмотрите. - Она откинула волосы
сначала с одного, потом, повернув голову, с другого уха. - Единственный
недостаток - одно немного выше другого, поэтому очки с носа съезжают как
сумасшедшие.
чашками, как у обезьянки, замечала?
детстве. Ну, а нос так просто пуговка. Честно, удивляюсь, как она при всем
этом ухитряется быть привлекательной?
как и все в этом городе.
был ее собственный голос. - Ну, разве не здорово? - сказала она, чтобы
попробовать свой голос. Он звучал низко, совсем как мужской.
Александре. Действительно, рядом с ней совсем нелегко обрести эфемерную
гармонию.
гравированном серебряном подносе, о котором с восторгом рассказывала
Сьюки. По краям широких бокалов на тоненькой ножке Сверкал толстый ободок
соли. Александре показалось странным - в своей наготе она чувствовала себя
так естественно, - что Фидель не был тоже голым, его форменная куртка
напоминала пижаму и хлопчатобумажный военный френч одновременно.
показывая при этом по-мальчишески белые ягодицы, - он вылез из воды и
возился у шкалы панели на дальней черной стене.
было лампочек, только тусклый рифленый металл, как в какой-нибудь
инструментальной кладовой, раздвинулся, открыв чернильно-черное небо с
мелкими брызгами звезд. Александра узнала тонкую, словно наклеенную
паутину Плеяд и большой красный Альдебаран. И эти абсурдно далекие
небесные тела, и не по-осеннему теплый, хотя и остро пахнущий воздух, и
лабиринт черных стен в духе Невельсона, и округлые, в духе Арпа, формы ее
собственного тела, соответствующие ее чувственному "я", - все было
реальным, как дымящаяся ванна и холодящая пальцы ножка бокала, все было
связано множеством эфирных тел. Звезды сгустились, превратились в слезы и
наполнили ее горячие глаза. Ножку бокала она лениво превратила в стебель
тугой желтой розы и вдохнула ее аромат. Она пахла соком лайма. На губах
остались крупные кристаллики соли, как капли росы. Александра уколола
палец шипом, капелька крови выступила в центре завитка на подушечке
пальца. Даррил Ван Хорн все еще возился у панели, белый зад светился.
Казалось, эта единственная часть его тела, которая не была волосатой и
отталкивающей, заключена в оболочку внешнего скелета и является его
истинным "я", тогда как у большинства людей мы воспринимаем голову как
выражение подлинного "я". Ей захотелось поцеловать блестящую наивную
задницу. Джейн передала ей нечто обжигающее, что она послушно поднесла к
губам. Огонь в горле Александры смешался со злым горящим взглядом Джейн,
рука которой скользила под водой, как рыба, по ее животу и вокруг грудей -
предмету зависти Джейн, если верить на слово.
помешав Джейн, в то же мгновенье она убрала маленькую руку с мозолистыми
кончиками пальцев, твердыми, как рыбьи зубы. Беседа возобновилась, но
смысл слов ускользал, разговор походил на касание, время лениво утекало
через провалы в убаюканном сознании Александры, пока не возвратилась
Сьюки, вернув с собой и время.
юбку с кожаными завязками спереди и твидовый жакет с двойными складками
сзади, как у охотницы; персиковое теннисное платье она бросила дома в
корзину для грязного белья.
ей уже знакомо это помещение, кафельный пол, блестящие змеи медных труб,
ощетинившиеся за стеклом зеленые джунгли и потолок с открытым холодным
прямоугольником звездного неба. С удивительной привычной быстротой она
сначала положила кожаное портмоне, огромное, как седло, на стул, не
замеченный прежде Александрой, - черные кресла и матрасы сливались с
темнотой, - затем разделась, сначала скинув туфли на низком каблуке, с
квадратными носами, а уж потом сняв охотничий жакет, спустив с бедер
развязанную замшевую юбку и расстегнув шелковую блузку нежнейшего бежевого
оттенка, цвета краски на гравированных приглашениях; тут же устремилась
вниз короткая комбинация цвета чайной розы и белые трусики, и, после всего
расстегнув лифчик, Сьюки наклонилась вперед с вытянутыми руками так, что
две пустые чашечки легко упали с рук прямо ей в ладони, а обнаженные груди
качнулись в такт движению. Небольшие груди Сьюки стояли торчком, округлые
конусы, кончики которых окунули в более яркую розовую краску, в них не
было энергичной выпуклости соска-бутона. Александре казалось, что все ее
тело похоже на пламя, пламя, горящее нежным бледным огнем, когда она
смотрела, как Сьюки спокойно наклонилась, чтобы поднять одежду с пола и
бросить ее на стул, похожий на материализовавшуюся тень, и потом неспешно
порылась в огромном портмоне с раскрытыми клапанами, чтобы найти шпильки и
подколоть наверх волосы того неяркого, но вызывающего цвета, что называют
рыжим, но на самом деле он нечто среднее между абрикосовым и красным, как
древесина тиса внутри. Волосы такого цвета были у нее всюду, и, когда она
подняла руки, под мышками показались два кустика, будто два мотылька
уселись боком. Это был прогресс; Александра и Джейн еще не отказались от
патриархальной привычки брить волосы, привитой им, когда они, юные,
учились быть женщинами. В библейской пустыне женщин заставляли выскребать
под мышками кремнем, женская растительность привлекает мужчин, а Сьюки,
как самая молодая из ведьм, не чувствовала себя обязанной умерять свое
естественное цветение. Ее изящное тело, покрытые веснушками предплечья и
голени были довольно пухлыми, и формы ее колыхались, когда Сьюки шла к ним
в желтоватом свете напольных огней у края бассейна из черноты помещения,
своим искусственным темным однообразием похожего на студию звукозаписи; ее
обнаженное тело, казалось, мерцало, как на экране, когда ряд кадров
накладывается друг на друга, чтобы создать прерывистый, тревожный и
призрачный эффект движения. Теперь Сьюки была рядом с ними и обрела
объемность, прелестное длинное обнаженное тело с одного бока припухло, там
был синевато-багровый кровоподтек (это на совести любвеобильного Эда
Парсли с его извечным чувством вины?). Веснушки светились не только на
руках и ногах, но и на лбу тоже, и еще несколько веснушек было на
переносице, и даже на подбородке виднелось их четкое созвездие. Маленький
треугольный подбородок решительно вздернулся, когда она села на краю ванны
и, сдерживая дыхание, согнув спину и напрягая ягодицы, окунулась в
дымящуюся врачующую воду.
решиться.
тревогой. - Себе я обычно ставлю термостат на двадцать градусов выше. С
похмелья чудесно, все токсины сразу выходят.
напряглись, взгляд Александры пристально и любовно остановился на Сьюки.
шестому каналу и обжираются набранными конфетами.
Александра. Сьюки, такая хорошенькая, стояла в воде рядом, и волны от нее
омывали тело Александры.
девушка. Справится. Очнись! - И она шаловливо толкнула Александру в плечо.
захотелось ее пососать, это желание было сильнее, чем поцеловать зад у Ван
Хорна. Ее лицо покоилось щекой на воде, волосы распустились и попадали в
рот, воспламененный желанием. Левая щека у нее горела, а по зеленым глазам
Сьюки было видно, что она читает мысли Александры. Под застекленной крышей
ауры трех ведьм смешались - розовая, сиреневая и рыжевато-коричневая, а
тяжелая аура Ван Хорна возвышалась над его головой, как грубый деревянный
Володихин Дмитрий
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Жюль Верн
Мороз Александра