Чтение 24–й страницы книги ~Человеческий фактор~

был большой дом в Капской провинции. Когда-то по был роскошный дом, а
сейчас - одни развалины. Страусовые перья так и не вошли снова в моду в
Европе, и отец обанкротился. Но мои братья все еще держат несколько
страусов.
Кэсл вспомнил, что однажды был в таком большом доме, сохраненном в
качестве музея, где жил управляющий остатками страусиной фермы.
Управляющему было немного стыдно показывать роскошный, построенный в
дурном вкусе дом. Наибольшей достопримечательностью была ванная комната -
посетителей водили туда всегда в последнюю очередь: там стояла белая ванна
величиной с огромную двуспальную кровать, с золотыми кранами, а стену
украшала скверная копия фрески какого-то итальянского примитивиста - нимбы
на ней были выложены настоящим золотом, которое уже начало осыпаться.
По окончании ужина Сара оставила их вдвоем, и Мюллер согласился выпить
рюмочку портвейна. Бутылка - подарок Дэвиса - стояла нетронутой с
Рождества.
- Серьезно говоря, - сказал Мюллер, - я бы хотел, чтобы вы все же
сообщили мне некоторые детали того, как ваша жена попала в Свазиленд.
Можете не упоминать имена. Я знаю, что у вас были друзья-коммунисты, -
сейчас-то я понимаю, это было частью вашей деятельности. Они считали вас
человеком сентиментальным, попутчиком, - точно так же, как и мы. К
примеру, таким, должно быть, считал вас Карсон... бедняга Карсон.
- Почему бедняга Карсон?
- Слишком далеко зашел. Поддерживал контакты с партизанами. По-своему
это был хороший малый и очень хороший адвокат. Немало создал трудностей
для полицейской службы безопасности, обходя законы о паспортизации.
- И продолжает создавать?
- О нет. Он умер год назад в тюрьме.
- Я об этом не слышал.
Кэсл подошел к буфету и снова налил себе двойную порцию виски. Если
добавить достаточно содовой, двойная порция "Джи-энд-Би" будет выглядеть,
как обычная.
- Вам не нравится этот портвейн? - спросил Мюллер. - Мы получали
замечательный портвейн из Лоренсу-Маркиша. Увы, те времена прошли.
- А от чего он умер?
- От воспаления легких, - сказал Мюллер. И добавил: - В общем, это
спасло его от долгого суда.
- Мне нравился Карсон, - сказал Кэсл. - Да. Так жаль, что он считал
африканцами только людей определенного цвета кожи. Это ошибка, обычно
свойственная людям второго поколения. Не желают признавать, что белый
может быть таким же африканцем, как и черный. Моя семья, к примеру,
прибыла в Африку в тысяча семисотом году. Мы были среди первых поселенцев.
- Он взглянул на свои часы. - Бог ты мой, как я у вас задержался. Шофер
ждет меня, должно быть, уже целый час. Придется вам меня извинить. Я
вынужден проститься.
Кэсл сказал:
- Наверное, нам все-таки следовало бы немного поговорить о "Дядюшке
Римусе", а потом уж вам ехать.
- Это может подождать до нашей встречи на работе, - сказал Мюллер. У
порога он обернулся. И сказал: - Мне, право, жаль, как у меня вышло насчет
Карсона. Если бы я знал, что вы не слышали об этом, я бы так неожиданно
вам этого не сообщил.
Буллер без всякой дискриминации дружелюбно лизнул край его брюк.
- Хорошая собака, - сказал Мюллер. - Хорошая собака. Ничто не сравнится
с собачьей преданностью.

В час ночи Сара прервала долгое молчание.
- Ты ведь еще не спишь. Только притворяешься. Это так на тебя повлияла
встреча с Мюллером? Он же был вполне вежлив.
- О да. В Англии он ведет себя по-английски. Он очень быстро
адаптируется.
- Дать тебе таблетку могадона?
- Нет. Я скоро засну. Вот только... я должен тебе кое-что сказать.
Карсон умер. В тюрьме.
- Его убили?
- По словам Мюллера, он умер от воспаления легких.
Она просунула голову ему под руку и уткнулась лицом в подушку.
По-видимому, заплакала. Он сказал:
- Я невольно вспомнил сегодня последнюю записку, которую от него
получил. Она лежала в посольстве, когда я вернулся после встречи с
Мюллером и Ван Донком. "Не волнуйся насчет Сары. Садись на первый же
самолет, вылетающий в Л.-М., и жди ее в "Полане". Она в надежных руках".
- Да. Я тоже помню эту записку. Я была с ним, когда он писал ее.
- А я так и не смог его поблагодарить - разве что семью годами молчания
и...
- И?
- Сам не знаю, что я хотел сказать. - И он повторил то, что сказал
Мюллеру: - Мне нравился Карсон.
- Да. Я доверяла ему. Куда больше, чем его друзьям. В течение той
недели, пока ты ждал меня в Лоренсу-Маркише, у нас было достаточно времени
для разговоров. Я говорила Карсону, что он не настоящий коммунист.
- Почему? Он же был членом партии. Одним из старейших членов партии
среди тех, что остались в Трансваале.
- Конечно. Я это знаю. Но есть ведь члены партии и члены партии, верно?
Я рассказала ему про Сэма еще до того, как рассказала тебе.
- Был у него этот дар - располагать к себе людей.
- А большинство коммунистов, которых я знала, - командовали, но не
располагали к себе.
- И тем не менее, Сара, он был настоящим коммунистом. Он пережил
Сталина, как римские католики пережили Борджиа [имеется в виду Александр
Борджиа, Римский папа (1492-1503), известный своим цинизмом, жестокостью и
вероломством]. Узнав его, я стал и о партии лучше думать.
- Но тебя-то он в нее не затянул?
- О, что-то всякий раз становилось мне поперек горла. Он, бывало,
говорил, что я отцеживаю комара, а проглатываю верблюда. Ты ведь знаешь, я
никогда не был верующим - Бог остался у меня в школьной часовне, - но в
Африке я встречал священников, которые снова пробуждали во мне веру -
пусть на минуту - за стаканом вина. Если бы все священники были похожи на
тех и я виделся с ними достаточно часто, я, возможно, проглотил бы и
воскресение Христа, и непорочное зачатие, и историю с Лазарем [имеется в
виду чудо воскрешения Иисусом Христом Лазаря, жителя Вифании, через четыре
дня после его погребения (Евангелие от Иоанна, 11)], и все остальное.
Запомнился мне один священник, с которым я встречался дважды: хотел
использовать его в качестве агента, как использовал тебя, но его было не
подцепить. Звали его Коннолли... а может быть, О'Коннелл? Он работал в
трущобах Соуэто. Он сказал мне то же, что и Карсон, - теми же словами:
отцеживаете комара, а проглатываете... И одно время я чуть ли не поверил в
его Бога, как чуть ли не поверил в Бога Карсона. Возможно, таким уж я
рожден - наполовину верующим. Когда при мне говорят о Праге и Будапеште и
о том, что коммунисты лишены человеческого лица, - я молчу. Потому что я
видел среди них - однажды видел - человеческое лицо. Я говорю себе, что,
если бы не Карсон, Сэм родился бы в тюрьме, а ты, по всей вероятности,
умерла бы в ней. Так что есть разновидность коммунизма, или, вернее, был
такой коммунист, который спас и тебя и Сэма. Ни в Маркса, ни в Ленина я не
верю, как не верю в святого Павла, но разве я не имею права быть
благодарным?
- Почему это так тебя волнует? Никто не скажет, что ты не прав и не
должен чувствовать благодарность, - я ведь тоже ее чувствую. В
благодарности нет ничего дурного, если...
- Если?..
- Кажется, я хотела сказать: если она не заводит тебя слишком далеко.
Он еще много часов не спал. Лежал и думал о Карсоне и Корнелиусе
Мюллере, о "Дядюшке Римусе" и Праге. Прежде чем заснуть, ему хотелось по
ровному дыханию Сары убедиться в том, что она спит. И тогда он позволил
себе - подобно герою своего детства Аллану Куотермейну [герой многих
романов Г.-Р.Хаггарда] - отдаться на волю медленного подземного течения,
которое долго будет нести его в глубь незнакомого материка, где он
надеется обрести постоянный дом, в град, чьим гражданином он станет не
потому, что во что-то верит, и не потому, что это Град Божий или Марксов,
а потому, что это будет град, именуемый Спокойствием Духа.

4

Раз в месяц в свой свободный день Кэсл брал Сару и Сэма на экскурсию в
Восточный Суссекс, на дюны, поросшие соснами, где жила его мать. Никто
никогда не оспаривал необходимости этой поездки, хотя Кэсл сомневался, что
даже его мать получала удовольствие от их приезда, - правда, должен был он
признать, она делала все, чтобы им угодить... сообразно своим
представлениям о том, что им может нравиться. Всякий раз Сэма ждало в
морозильнике ванильное мороженое, - а он предпочитал шоколадное, - и хотя
жила мать Кэсла всего в полумиле от станции, она неизменно заказывала для
них такси. Кэсл, не хотевший по возвращении в Англию заводить машину,
пришел к мысли, что мать, видимо, считает его человеком непреуспевшим и
нуждающимся, а Сара сказала ему однажды, что слишком там с ней носятся:
она себя чувствует этакой почетной черной гостьей, которую пригласили на
прием, устроенный в саду противниками апартеида.
Еще одним источником напряжения был Буллер. Кэсл перестал препираться с
Сарой по поводу того, что Буллера следует оставлять дома. Сара была