бессонницей, узнав о гибели тех, кого посылал. Но где оно, добро в чистом
виде? Где? Его не было на войне.
выгнутый полукруг высоты среди красноты зарева, недвижно сидевшие фигуры
солдат и как бы сразу вернулся к действительности. Он, нахмуренный,
подошел к солдатам, скомандовал:
нервном ознобе привстал коренастый Ремешков, раздувая ноздри, испуганно
остановив глаза на лице Новикова. И тот понял, что все время, сидя здесь,
Ремешков ожидал, что внезапно изменится что-то в пехоте и идти не нужно
будет туда, вперед - в неизвестное. А поняв это, спросил дружелюбно:
слабым криком. - Разве, я не понимаю?.. А совладать с собой не могу.
руки. Идите рядом со мной.
рукав Порохонько. - О смерти залопотал! Про себя соображай, цуцик!
сумраком. Будто дымящийся месяц мертво обливал синевой пожухлые листья;
немое движение месяца и это матовое сверкание листьев создавали острое
чувство затерянности, неизбывного одиночества. Ракеты больше не взлетали
над пехотными траншеями, затаенная глухота распростерлась перед высотой, и
отдаленные проникали сюда раскаты боя в городе.
спадал шорох листвы над головой. Срываясь с ветвей, роса брызгала в лицо,
слепила глаза, овлажняла рукава шинели; упруго цеплялся за ветви ствол
автомата. Новикову не было известно, тщательно ли разминированы кусты,
только наверняка знал он, что наше и немецкое минное поле начиналось
вплотную за кустами. Однако он шел, не останавливаясь, не изменяя
направления, упорно и заведенно продираясь сквозь мокрую чащу. Он не
считал себя, вернее, приучил не быть преувеличенно осторожным, но
случайная смерть от зарытой мины, на которую можно наступить лишь потому,
что человеку свойственно ходить по земле, казалась ему унизительной,
бесцельно-глупой, и это ожидание взрыва под ногами раздражало его.
Где?"
Новиков напряженно всматривался в холодный сумрак, в
подстерегающе-металлический блеск росы на траве, на листьях, чувствовал в
ногах, во всем теле знакомую настороженность, готовый мгновенно вскинуть
автомат в тот короткий момент, который решает все, - кто выстрелит первым.
Он спешил и на ходу часто взглядывал на часы - отраженный месяц кошачьим
глазом вспыхивал на стекле.
повторится этой ночью - через два часа, через час, через тридцать минут,
но, что бы ни произошло сейчас и ни случилось, они должны были успеть к
орудиям до начала новой атаки. Должны были успеть...
мной. Ни на метр в сторону.
отпуская рукой отогнутые ветви, и сразу идущим сзади стало слышно, как
зашлепала роса по палым листьям. Тишина - и лишь громкий стук капель.
обернулся к Ремешкову, шагавшему с низко нагнутой головой.
губы, - хотел спросить что-то, но не спросил, только сглотнул,
задохнувшись.
квакающие звуки донеслись откуда-то слева, от озера, Ремешков понял, что
кусты кончились и за ними голое чистое поле до самой возвышенности, где
оставались орудия Овчинникова, откуда давеча бежали... Утром здесь были
немцы.
в кустах спины Новикова и Порохонько - они молча глядели сквозь ветви на
синеющее впереди поле. И оттого, что его прерывистое, шумное дыхание,
казалось, заглушало все и поэтому он плохо слышал, и оттого, что они
непонятно молчали, а он не видел и боялся увидеть то, что видели они,
Ремешков, сдерживая стук зубов, ощущая ознобное мление под ложечкой,
ожидал сейчас одного - резкой, беспощадной команды Новикова: "Вперед!"
("Боже мой, неужто он не боится умереть?") Вот сейчас, сейчас "вперед!" -
и оглушительный встречный треск пулеметных очередей, трассирующие пули,
летящие в грудь... Они здесь были. Ведь здесь были немцы, танками окружили
со всех сторон орудия. Он сам видел их, когда отходили с Овчинниковым.
погибну. Маманя, помоги..." И хотя Ремешков никогда не верил в бога, ему
хотелось страстно, горячо, исступленно молиться кому-то, кто распоряжался
человеческой жизнью и его жизнью и судьбой. "Если ты есть какая судьба, то
помоги, не хочу умирать, ведь рано мне! Колокольчикова убили, так спаси
меня..."
Тихо! Приготовиться! Прорываться будем!
хватаясь за кусты, - ноги ослабли.
следили за чем-то сквозь ветви.
возвышенности бесприютное пустынное пространство поля, оно росно
светилось, и влево от него, в неглубокой котловине, тянущейся к
ало-голубой глади озера, возникали и пропадали неясные, отрывистые
металлические звуки, и справа среди обугленных силуэтов сожженных танков
тревожно, однотонно кричала какая-то птица. И другая заглушенно, призывно
отвечала ей дальше и правее, из минного поля.
Новиков, не спуская зарябивших от напряжения глаз с поблескивающей
котловины; не понимал он, откуда шли эти близкие металлические звуки,
зачем и откуда доносился этот ночной переклик птиц, похожий на зов
журавлей.
обдавая табачным перегаром. - Видите? Во-он двое пошли... Видение? Нет?
сорока от кустов, один нес что-то, потом оба согнулись, исчезли; и тут же
с чувством нависшей беды увидел Новиков еще троих. Вернее, сначала уловил
справа от кустов неопределенное угасающее позвякивание - из синего сумрака
выдвинулись в котловину эти трое. Остановились, поджидая. И как бы
оторвавшись от земли, на которой он лежал, видимо, присоединился к ним еще
один, стал на минуту против месяца, высокий, без каски, длинноголовый, на
груди мотался автомат, - Новиков хорошо различал его, - и припал к земле,
слился с ней.
сознавая, что не ошибся, не мог ошибиться. - Так вот почему они прекратили
атаку!"
Порохонько. - А, товарищ капитан? Подождем, пока утопают, а? Не?
огня - прорвемся!
двинул затвором, угадывающе посмотрел на Ремешкова. Ремешков вскочил,
будто земля подбросила его. Цепляя ремнем за уши, за воротник шинели,
стащил автомат, распрямляясь перед Новиковым как на ватных ногах.
Ремешкова. - Господи, как же это?"
быстрота огня колючей болью ударила по глазам Ремешкова; и, зажмурясь,
затем разомкнув веки, увидел он, как сквозь синее стекло, впереди себя
Новикова. Стреляя из автомата, разбрызгивая пучки очередей, он скачками
бежал в котловину, что-то кричал не оглядываясь, а в нескольких метрах от
него как бы прыгала над землей только одна спина Порохонько, без ног, без
рук, из-за этой спины рвалось что-то обжигающе-огненное. Спина близко
повернулась на мгновение к Ремешкову, появился раскрытый криком рот.
Тотчас мимо него наискось промчался сноп пулеметных трасс, другой,
длинный, прерывистый, вихрь сверкнул мимо плеч Новикова - и все впереди,
справа и слева заклокотало, сдвинулось, забилось, крутясь и качаясь в
раскаленной карусели. И лишь сейчас понял Ремешков, что он не в кустах, а
бежит вниз, в котловину. Задел ногой за что-то мягкое, живое, и вдруг
нечто мерцающее опрокинулось на него, твердо ударило в лицо. Он нащупал
колючую траву, понял, что упал, что зацепился носком за это живое, мягкое.
Услышал рядом хрип, свистящее дыхание: разом надвинулся из темноты белый
круг чьего-то лица с расширенной чернотой глазниц, жарко хрипящего рта.
подбородку Ремешкова, стремясь к горлу, рванули кожу ногтями. Ремешков
откинулся, закричал дурным голосом:
бросил на ноги ("Автомат, автомат скорей!"), и, торопясь, лихорадочно
дергая спусковой крючок, он всю очередь выпустил в это по-заячьи
вскрикнувшее, отшатнувшееся лицо.
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Белов Вольф
Шилова Юлия
Шилова Юлия