Колька же и полезность верит. Глаза ведь у него огнем горят, душа
навострилась, верит он во все ваши штучки, и, если вы нас опять, как тех
мурашей, то обождите лучше маленько. Надо мной -- это пожалуйста, это сколько
угодно, а над мальцом...
Подумал, на Егора поглядел. И враз перестал улыбаться:
Колька нужен, понимаете? Чтоб в лес он входил не как гость, а как хозяин:
знал бы, где что лежит, где кто живет да как называется. А у костра... Что
ж, у костра, Егор Савельич, вместе посидим, вместе и посмеемся. Только не
над работой: работа, какая б ни была она, есть труд человеческий. А над
трудом не смеются.
мысли -- не паровоз. Но в отношении Кольки как-то успокоили, и Егор маленько
приободрился. Над сыном никто вроде смеяться пока не собирался, а насчет
себя самого он мало беспокоился.
Пропала, как стояла, аккурат после ужина, оставив после себя грязную посуду,
и вместо сладкого перекура вышла потная беготня.
Улучив момент, когда прилипала Колька куда-то отвлекся, Нонна Юрьевна
шмыгнула в кусты и со всех ног кинулась подальше от костра, от малознакомых
мужчин и -- главное!--от Кольки. Бежала, покуда слышны были голоса, а
поскольку Колька как раз в этот момент решил спеть, то бежать ей пришлось
долго. И думала она на бегу не о том, как будет возвращаться, а о том, как
бы кто ее не заметил.
шестьдесят градусов оказался настолько одинаковым, что Нонна Юрьевна,
повращавшись, решила опираться только на интуицию и отважно шагнула куда-то
вперед.
нее и нуждался в оценке. Однако слушателя нигде не оказалось, и после
недолгих поисков Колька доложил об этом отцу.
посуду.
Егор два раза аукнул, ответа не получил и доложил о пропаже по команде.
она не откликается.
таинственно.
себе.
окрестностям, поорал, посвистел. Вернулся озабоченным:
ружья не прихватил, а потом -- что девицу эту с собой пригласить надумал.
Дернула же нелегкая! Но об этом особо погоревать ему не пришлось, потому что
в непонятных лесных сумерках мелькнуло вдруг что-то совсем не лесное, что-то
нелепое, жалкое, плачущее навзрыд. Мелькнуло -- и Юрий Петрович не успел
сообразить, что это за видение, как Нонна Юрьевна повисла у него на шее.
размазывала ладонями слезы и издыхала.
не Кировский парк культуры и отдыха.
радовался, что в лесу темно и что Нонна Юрьевна не видит ни его смеющихся
глаз, ни улыбок, которые он старательно прятал.
расскажу об этом вашим ученикам...
Они продирались по темному лесу: Юрий Петрович шел впереди, обламывая сучья,
чтобы Нонна не напоролась. Сухие ветки трещали на всю округу.
подумав, что щеголяет начитанностью не к месту и не ко времени.
прямо на них вывалился Егор Полушкин.
Жалко, Колька компас свой потерял, а то бы вам его.
радостно и никаких вопросов не задавал. Проворчал только:
палатку, рыцари -- под косматую ель.
Нонне Юрьевне не спалось долго, хоть и расстарался Егор, наломав ей под
бочок самого нежного лапника.
не давала отчета в своих поступках и, не колеблясь, повисла бы на шее у Фили
или у Черепка, если бы им случилось найти ее. Но случилось это Юрию
Петровичу, и Нонна Юрьевна до сей поры чувствовала на губах жесткую,
выдубленную солнцем и ветром щетину, тихонько трогала пальцами эти грешные
губы и улыбалась.
вздыхал во сне и хмурился. То ли видел что-то сердитое, то ли недоволен был
звонким Егоровым соседством.
укрывались, потянул не за тот край.
бок, смутно подумал, как там спится Нонне Юрьевне, и уснул, будто
провалился. А Егор взял чайник и пошел к реке.
кусты лозняка, и в тихой воде четко отражалось все, что гляделось в нее в
это утро. Егор зачерпнул чайник, по воде разбежались круги, отражение
закачалось, померкло на мгновение и снова возникло: такое же неправдоподобно
четкое и глубокое, как прежде. Егор всмотрелся в него, осторожно, словно
боясь спугнуть, вытащил полный чайник, тихо поставил его на землю и присел
рядом.
охватило его. Он вдруг услышал эту тишину и понял, что вот это и есть
тишина, что она совсем не означает отсутствия звуков, а означает лишь отдых
природы, ее сон, ее предрассветные вздохи. Он всем телом ощутил свежесть
тумана, уловил его запах, настоянный на горьковатом мокром лозняке. Он
увидел в глубине воды белые стволы берез и черную крону ольхи: они
переплетались с всплывающими навстречу солнцу кувшинками, почти неуловимо
размываясь у самого дна. И ему стало вдруг грустно от сознания, что пройдет
миг и все это исчезнет, исчезнет навсегда, а когда вернется, то будет уже
иным, не таким, каким увидел и ощутил его он, Егор Полушкин, разнорабочий
коммунального хозяйства при поселковом Совете. И он вдруг догадался, чего
ему хочется: зачерпнуть ладонями эту нетронутую красоту и бережно, не
замутив и не расплескав, принести ее людям. Но зачерпнуть ее было
невозможно, а рисовать Егор не умел и ни разу в жизни не видел ни одной
настоящей картины. И потому он просто сидел над водой, боясь шелохнуться,
забыв о чайнике и о куреве, о Кольке, и о Юрии Петровиче, и обо всех
горестях своей нелепой жизни.
колыхнулось за кустом, кто-то вздохнул, осторожно, вполвздоха. Он вытянул
шею и сквозь листву увидел Нонну Юрьевну: она только что сняла халатик и
белой ногой осторожно, как цапля, пробовала воду. Егор подумал, что надо бы
взять чайник и уйти, но не ушел, потому что и этот полувздох и эти плавные
женские движения тоже были отсюда, из той картины, над которой он вдруг
замер, забыв обо всем на свете.
Она шла медленно, ощупывая дно, гибкая и неуклюжая одновременно. И с тем же
чувством спокойствия, с каким он глядел на реку, Егор смотрел сейчас на
молодую женщину, на длинные бедра и покатые худенькие плечи, на маленькие,
девчоночьи груди и на тяжелые, важные очки, которые она так и не решилась
оставить на берегу. И, глядя, как она тихо плещется на мелководье, он
понимал, что не подглядывает, что в этом нет ничего зазорного, а есть то же,
что у этой реки, у берез, у тумана: красота.
Сертаков Виталий
Перумов Ник
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс