боль и обиду.
узел.
против.
не сдержав быстро навернувшихся на глаза слез.
корточек и сел у стола. Он недобро молчал. Глотая слезы, чтобы не
разрыдаться перед ним, молчала и Зоська. Ни одному из ее намерений, видно,
не суждено было сбыться, видно, предстояло готовиться к самому худшему,
что только могло случиться в ее положении. Скосив взгляд, она продолжала,
однако, следить за Антоном, который, сдвинув на затылок шапку, откинулся
спиной к столу и устало вытянул длинные ноги. Коптюшка из печурки слабо
освещала его туго обтянутые свитером плечи, одну сторону крепкого,
вытянутого лица, на котором теперь бугрилась недобрая, злая решимость.
Верно, может, даже придется и предать. Но кто меня вынудил на это?
вступать с ним в разговор - гадко все это и противно. Все разговоры уже
переговорены, теперь между ними - пропасть, в которую очень скоро,
наверно, придется свалиться ей.
говорю, что ты пыталась меня убить. А я ведь чего хотел? Я хотел с тобой
жить. Как полагается, по-людски. А ты предателя из меня делаешь.
тебя первой. Раз ты меня на это толкаешь...
затряслось от бессильной злой ярости. - Предавай. Не ты первый. Но помни,
самый первый давно подавился тридцатью сребрениками. И за ним подавятся же
все остальные.
древние аналогии, так же как перестали трогать и Зоськины слезы. Похоже,
он сам был уязвлен не меньше ее и теперь дал выход своим обидам.
протяжении последних двух дней он немало помогал ей. Но после того, что
случилось, ее благодарность к нему пропала. Она уже готова была
возненавидеть себя за то, что принимала эту его некогда необходимую ей
помощь.
Так послужи мне хоть напоследок.
бывать. Не надейся. Я тебя покрывать не стану.
Вот и вся твоя задача.
разгадав его замысел, значит, он ее обрекал. Удивительно только, как она
не поняла это в самом начале. Поддалась его обаянию, вняла его любовному
лепету, растаяла от его ласк. Вот это любовь? А она думала... Сколько она
перечитала о ней в книжках, нагляделась в кино, сколько перемечтала в
девичестве, до войны, да и в отряде в лесу. Какой она представлялась
красивой! А ей выпала хуже и подлее, чем сама жизнь. И кто виноват? Немцы?
Война? Время? Он уверяет, что во всем виновата она. Она же уверена, что
виной всему он и его так далеко идущие планы. Зачем они сошлись в тот
ночной час возле незамерзшей Щары, зачем она позволила вытащить себя из
реки... Не лучше ли было бы тихо и незаметно уйти под лед, чтобы избежать
стольких пережитых и еще предстоящих мучений?..
знакомый лошадиный топот, времени уже прошло достаточно, должен был
воротиться хозяин. Но он не возвращался, хотя, наверно, уже перевалило за
полночь. Свернувшись калачиком, Зоська лежала на полу, и Антон изредка
поглядывал на нее - не развязалась ли? Он уже вынес ей приговор, и, как ни
удивительно, ему не было жаль ее - пусть пропадает. Пусть пропадает, если
она такая беспросветная дура, ни черта не понимающая в жизни.
Действительно, много ли нашлось бы в отряде мужчин, которые ради такой
соплячки стали бы рисковать головой, спасать ее от войны? А он вот
решился. Он ушел из отряда, провел ее сквозь осиные полицейские гнезда,
оберегал, согревал. А она? Чем за все это отплатила ему она?
способна увидеть разницы между жизнью, войной и тем, что о них писалось в
газетах и говорилось на митингах. А еще студентка! А может, именно потому,
что студентка? Образованная, начиталась книжек. Он вот не очень любил
читать книжки, зато он хватал все на ходу. Он понимал все практически и
давно знал, что практика - вот единственно стоящая школа жизни, потому что
в книжках все не о том и не так. Надо смотреть, как делают жизнь другие, и
поступать если не лучше, то и не глупее остальных. И еще не медлить, не
тянуться в хвосте, не явиться к шапочному разбору. Хотя и спешить не
годится, надо хорошо оглядеться. А она: "Предатель, изменник..." Куда как
грозно и страшно, но все глупо и в корне неправильно. Теперь, когда из его
замыслов ничего не вышло, что же ему оставалось? Отпустить ее с богом в
Скидель, а куда самому? И что от нее будет проку в этом ее Скиделе? У
первого же контрольного пункта ее остановит полиция, передаст гестапо - и
прощай, Зоська. Изуродуют и повесят на площади перед костелом. Или
расстреляют в овраге. И кому от этого польза? А то еще вытянут на допросе
адреса, явки, имена связных и агентов, начнут хватать семьями, погубят
массу людей...
встретиться в этом ее Скиделе, попадет прямо к Копыцкому и тем окажет
хорошую услугу Антону? Уж, наверное, начальник полиции не усомнится в
намерениях своего земляка, когда тот предстанет перед ним с приведенной
из-за Щары разведчицей. Наверно, это ему зачтется. Да и ей будет легче,
ведь никаких встреч в Скиделе у нее еще не было, никаких заданий она еще
не успела выполнить - он за это поручится. Может, даже ее и не повесят -
отправят куда-нибудь в лагерь. Совесть? Конечно, он не стал бы утверждать,
что совесть его спокойна, было вроде не по себе, что-то его тревожило. Но
что он мог сделать? Он давно уже знал, что если прислушиваться к совести,
то скоро откинешь копыта. Не так просто с этой самой штуковиной, которая
называется совестью, сносно прожить даже в мирное время, не говоря уже о
войне. Ведь тут борьба. Кто - кого. Он не слабак и не неудачник, но почему
бы ему в трудный час не заполучить частичку того, с чем все время носятся
эти пропагандисты совести? Пусть вот тем самым и докажут свою готовность к
самопожертвованию во имя ближнего. Ведь теперь он для нее - самый ближний.
Тем более что именно среди женщин широко распространена прямо-таки
врожденная потребность жертвовать ради ближнего всем, вплоть до
собственной жизни. Пускай вот и пожертвует для него жизнью, если она в
тягость этой образованной дуре. Он ей предоставляет такую возможность.
Пусть пользуется им. Антону не жалко.
оказалось лошади, пошел на следующий. Скорее всего, так и получилось. В
том, что хозяин вернется, у Антона не было ни малейших сомнений: он
достаточно полагался на силу своей угрозы. Эти хуторяне пуще жизни дорожат
своим хутором и отлично понимают, что для такого, как он, поднести спичку
под стреху - дело пяти секунд. Тут уж покрутишься, но исполнишь все, что
потребуют.
сбежал?
наружной двери несло стужей. Коптюшка в печурке стала постепенно меркнуть,
наверно нагорел фитиль или кончалось горючее. Антон подошел к печи и,
вынув булавку, подтянул фитилек. Стало вроде светлее.
закричал петух, и Антон вздрогнул: так недолго досидеть до утра. "Вот же
сволочь, - подумал он про хозяина. - Как бы не подвел под монастырь. Ну
пусть только вернется..."