что даже крупы на кашу упрет, не обсечется.
еще что-то таскать, катать, долбить и мыть, старшина Шпатор со словами: "Вы,
симулянты проклятые, до скончания дней меня помнить будете, памаш!" --
уводил их за собой, в загривок толкал, заставляя заниматься хозделами,
прибираться в казарме, топить печи, носить воду, пилить и колоть дрова,
ходить куда-то и зачем-то. Но самое проклятое во все века во всех армиях
мира -- чистить вечно ломающееся, моментом стареющее заведение под
благозвучным названием отхожее место, нужник, давно, однако, на Руси великой
презрительно и непринужденно именуемое сортиром. Да иного-то названия наши
столь необходимые людям отечественные сооружения и не заслужили.
добротно, с уважением к архитектуре. Из досок, внахлест набитых, с
односкатной тесовой крышей, чтоб клиента не поддувало с боков, не вьюжило
снизу, не мочило сверху. Внутри все тоже тонко продумано: длинный постамент
из крепких плах, на нем сотами в ряд круглые дырки, довольно обширные, чтоб
и при шаткости не мазал стрелок, палил в самое очко. Перед постаментом
против большой дырки в полу прорублены малые, продолговатые, на
полураскрытые раковины похожие и чего-то еще служивому напоминающие. Сиди, с
вожделением отгадывай: чего? Плюнуть вздумаешь -- плюй, брызнешь далеко или
криво -- все стечет в дырку, лишь разводы соленой воды наверху заплесневеют.
продуваемые, дождем не проливаемые помещения, засиживались в их уединенной
уютности, вспоминая дом, родителей, деревенские вечерки, думали о всяких
разных житейских разностях. Так и говорили, перед тем как отправиться на
опушку леса в дощатое строение с тамбуром, с одним входом и выходом, с
одной-единственной буквой М, раскоряченно углем начерченной, потому как в
другой букве надобности не было: "Пойду, подумаю".
рассудительно излаженного помещения торчат колья вразбежку -- гуляй, ветер,
свисти в щели, коробь голос, беззащитное тело служивого сибирская лютая
зима. Снег, мерзлая крупа, обломки сучьев, хоть камни на него вались --
никакой тебе защиты, никакого уюта, одно небо со звездами прикрытие. Ни
дверей, ни тамбура, сколочено из жердочек подобие загона, вместо
устойчиво-усидчивого трона четыре жерди со щелью посередке, того и гляди
скатишься с них, рухнешь в щель, а то и глубже, завязишь ботинок, прищипнешь
ногу в сучковатом стройматериале, да еще и покалечишься. В таком заведении
уж не подремлешь, не повспоминаешь свою прошлую жизнь, не понаслаждаешься
свободой, да служивые и не доносили до этого жалкого сооружения добро, сами
же потом долбили, лопатами скребли вокруг, вперебор ругаясь, обещая
переломать шеи и ребра тем, кого застигнут на непотребном месте при
непотребных действиях.
нужного заведения, потому как колья, чуть обветренные, подсохшие, с отхожего
места постоянно расхищались на топливо. В казармах это дело пресекалось, там
сразу дневальные к допросу: "Где грабанули сухие жерди?" В казарме-то можно
допрос учинить, расправу содеять. А офицерские землянки? А вспомогательные
службы? Какая на них управа? Дневальные там страшно наглые оттого, что
угодили на теплую службу. Старшина Шпатор наказывал:
бейте, чтобы воровать неповадно было, памаш...
приспичит -- тут сознавать ситуацию надобно.
сотворенное, всеми презренное, со всех сторон ветрами пробиваемое, с
воронкой посередке будто от прямого попадания авиабомбы, само себя
стесняющееся помещение. Разгильдяи, воры, проныры, нарушители военного
устава, получившие наряды вне очереди, ежедневно ремонтировали, подновляли
обитель на опушке леса, вбивая в снег и в землю новые колья, связывали их
проволокой, потому как гвозди в мерзлое дерево не шли, -- все одно лиходеи
не унимались, выворачивали колья вместе с проволокой.
красноармейцы сорок второго года.
способных сидеть и двигаться, делая исключение лишь тем, кто маялся
гемералопией и у кого был постельный режим. Доподлинно больные и
неистребимые хитрованы блаженствовали на третьем ярусе нар под потолком до
тех пор, пока не возвращалась в казарму рота, -- скорее тогда долой сверху,
иначе сбросят без разговоров озверевшие на морозе бойцы, страдающие из-за
своей полноценности.
образца 1891/1930 года, все ее внутренности и внешние особенности, но самое
пристальное внимание уделял затвору.
изучавшие эту самую винтовку, бойко сперва разбирали и винтовку, и затвор,
без ошибок называли все эти упоры, отсечки, отверстия, ушки, щели, пазы,
каналы, скосы, выемы, отражательные выступы и даже отсекающий зуб. Толково
объясняли назначение всех деталей, но спустя время начали путаться и теперь
вот, по истечении двух месяцев службы, ничего уже ни разобрать, ни собрать
не могли.
помкомвзвода терпеливо пояснял ко всемy равнодушным людям военные
премудрости, делая намеки, стуча по своим частям тела.
ответа, выстанывал: -- Да это ж спусковой механизм, спуско-вой ме-ха-низм!..
Понятно?
это. Шептало!
что уж шептало-то к визгливому помкомвзвода никакого отношения не имеет.
выдавали радостный ответ:
повторите -- хому-утик. Прицельный.
над ним, с удручением смотрел теперь на этих действительно больных людей.
Мокрые, пушком обросшие губы у всех отвисли, глаза склеиваются, ни думать,
ни соображать не могут, дремота и слабость долят их в сон. Затвор со всеми
этими стеблями, гребнями, личинками, каналами, венчиками, лопастями и
пружинками да вилками кажется ребятам такой непостижимой технической
премудростью, что они и не пытаются его постичь, вознесться на недосягаемые
умственные высоты.
оружием! Не спа-ать!
презрения к ним всей казармы много в себе мстительной пакости скопившие,
выбирают самых крупных вшей из гимнастерок, из кальсон, кидают их вниз на
командира Яшкина, на ребят, старательно постигающих военную технику.
спине ближнему доходяге и доставая его, сшибленного, из-под нар, он
свистящим уже шепотом выдавал:
пружина! Кому наглядно пояснить, что это такое? -- Помкомвзвода сгребал
доходяг к дощатому столу, на котором разложен, будто труп в анатомичке,
железный затвор русской винтовки. -- Когда я сдохну, -- на пределе дребезжал
голос Яшкина, -- или вы сами все передохнете? Я же вас когда-то перебью!..
Спят, курвы! Встать! Командир обращается к ним как к людям, а они жопы
отвесили, губы расквасили! Че? Стоя спите? Н-ну блядство, н-ну бы-ляд-ство!
-- Задохнувшись от бешенства, помкомвзвода быстро собирал затвор,
остервенело совал его в пазуху винтовки, свирепо тыкал ею в слушателей. --
У-ух! Мне б сейчас обойму. Хоть одну! -- И, водворив винтовку на место в
пирамиду, бегом бросался в каптерку старшины Шпатора.
подорожником -- от печени и желудка. Яшкин отпивал из горла глоток-другой,
валился за железную печку, где на неструганых досках было свито у него
гнездо с коротким, почти детским одеялом, со старыми валенками в головах,
накрытыми вещмешком, обернутым лоскутом новых портянок.
боевую работу, гоняя вокруг казармы запыхавшихся доходяг, имеющих нахальство
не слушать ничего на занятиях, сам задохнувшийся, дрожит, грозится:
их, виноватым себя ощущает, грозится уж по привычке, просто для страху.
отвечайте!
шевелить у меня мозгами. Тяжело в ученье, лехко в бою, Суворов говорил...
комиссар важный из Новосибирска или из штаба полка.
мурашиным спиртом, делал теплый компресс, боль чуть унималась, но спать
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Маркеев Олег
Прозоров Александр
Белов Вольф
Распопов Дмитрий