Чтение 24–й страницы книги ~Конец одного романа~

-- Я бы не хотела, чтоб меня сожгли,-- сказала она.

-- Предпочитаете червей?

-- Да.

Мы были так близко, что могли не повышать голоса, но не могли
посмотреть друг на друга, люди мешали. Я сказал:

-- А мне что так, что так,-- и тут же удивился, зачем я лгу, мне ведь
совсем не все равно, это же я убедил Генри.

Вчера вечером Генри проявил слабость, он позвонил мне, попросил прийти.
Удивительно, как сблизила нас Сарина смерть. Теперь он зависел от меня, как
прежде -- от Сары, все же я знал их дом. Я даже думал, не предложит ли он
жить вместе и что я ему отвечу. Забыть Сару трудно и в том доме, и в этом,
она связана с ними обоими.

Когда я пришел, он еще не совсем проснулся после снотворного, иначе мне
было бы с ним труднее. В кабинете на краю кресла сидел священник-- видимо,
из этих редемптористов ', которые по воскресеньям служат черту

' Редемптористы -- монашеский орден, основанный в XVIII веке св.
Альфонсом Лигу-ори.

в темной церковке, где я расстался с Сарой. Лицо у него было хмурое,
кислое. Он явно спорил с Генри.

-- Это мистер Бендрикс, вы знаете, писатель,-- сказал Генри.-- Отец
Кромптон. Мистер Бендрикс очень дружил с моей женой.

Мне показалось, что Кромптон и сам это знает. Нос тянулся по его лицу,
как контрфорс по стене. Может быть, этот самый человек захлопнул перед Сарой
дверь надежды.

-- Добрый день,-- сказал священник так неприветливо, что я ощутил, как
близко колокола и свечи.

-- Мистер Бендрикс очень помог мне с похоронами,-- объяснил Генри.

-- Я бы тоже помог.

Когда-то я ненавидел Генри. Что за чушь! Генри -- жертва, как и я, а
победитель -- вот этот мрачный человек в дурацком воротничке. Я сказал:

-- Навряд ли. Вы ведь против кремации.

-- Я бы похоронил ее по-христиански.

-- Она не христианка.

-- Она собиралась ею стать.

-- Разве этого достаточно?

отрц Кромптон выложил формулу как банкноту:

-- Мы признаем крещение намерения.

Банкнота лежала перед нами, ждала, что мы ее подберем. Никто не
шевельнулся. Священник сказал:

-- Вы еще успеете все отменить. Остальное я возьму на себя. Говорил он
так, словно увещевал леди Макбет, обещая ей, чтобы отмыть руки, нечто
лучшее, чем все аравийские благовония.

-- Неужели и впрямь это так важно? -- вдруг сказал Генри.-- Конечно, я
не католик, но я не понимаю...

-- Она была бы счастливей...

-- Да почему же?

-- Церковь дает свои блага, мистер Майлз, и берет на себя многие
обязанности. Есть заупокойные службы, постоянные молитвы. Мы помним наших
мертвых,-- добавил он, а я подумал: "Как вы их помните? Теории у вас
хорошие. Вы говорите, что каждый человек важен. Волосы сочтены -- но я
просто чувствую рукой ее волосы, я не забыл тонкий пушок пониже затылка,
когда она лежала на моей кровати лицом вниз. Мы тоже помним своих мертвых".

Заметив, что Генри поддается, я бестрепетно солгал:

-- У нас нет совершенно никаких оснований думать, что она обратилась.

-- Правда, сестра сказала...-- начал Генри, но я не дал ему кончить:

-- Она бредила перед смертью. Отец Кромптон сказал:

-- Я бы никогда не посмел вмешаться, мистер Майлз, если бы у меня не
было серьезных оснований.

-- За несколько дней до смерти,-- сказал я,-- миссис Майлз написала
мне. Когда вы ее видели?

-- Примерно тогда же. Дней пять-шесть назад.

-- Очень странно, что она об этом не пишет.

-- Возможно... да, возможно, она не вполне доверяла вам.

-- Возможно, вы спешите с выводами. Многие интересуются вашей верой,
расспрашивают о ней, но совсем не собираются стать католиками.-- Я быстро
обернулся к Генри: -- Глупо все менять. Распоряжение отдали, народ
пригласили. Сара не была фанатичной. Кто-кто, а она бы не хотела никого
беспокоить из-за прихоти. В конце концов,-- я глядел на Генри,-- все может
быть вполне по-христиански. Конечно, Сара не христианка. Мы не видели
никаких признаков. Но вы дадите отцу Кромптону денег на мессу...

-- Не нужно. Я утром отслужил. Он впервые шевельнулся, повел рукой,
словно увидел, что покачнулась стена, и пригнулся, хотя бомба уже упала.-- Я
буду поминать ее каждый день.

-- Спасибо, отец,-- с облегчением сказал Генри, как будто это все
улаживало. И подвинул сигареты.

-- Не совсем удобно говорить это, мистер Майлз, но, видимо, вы не
понимаете, какой хороший человек ваша жена.

-- Я ее очень любил,-- сказал Генри.

-- Многие любили ее,-- сказал я.

Отец Кромптон взглянул на меня как учитель, которого перебил самый
сопливый ученик с задней парты.

-- Быть может, недостаточно,-- сказал он.

-- Что ж,-- сказал я,-- если вернуться к нашей теме, переиграть уже
нельзя. Потом, это вызовет толки. Вы не хотите толков, Генри?

-- Ни в коем случае!

-- В "Тайме" есть объявление. Пришлось бы писать снова. Люди замечают
такие вещи. Пойдут сплетни. Вы не кто-нибудь, Генри. И телеграммы придется
посылать. Многие отправили в крематорий венки. Вы понимаете...

-- Не совсем.

-- То, о чем вы просите, неразумно.

-- Мне кажется, мистер Бендрикс, у вас очень странная система
ценностей.

-- Вы же не верите, что кремация не даст телу воскреснуть?

-- Конечно, не верю. Я свои доводы привел. Если мистеру Майлзу их
недостаточно, говорить не о чем.

Он встал, и только тут я увидел, как он уродлив. Сидя он хотя бы
казался величественным, но у него были слишком короткие ноги. Он был
маленький и словно бы отошел куда-то далеко.

Генри сказал:

-- Если бы вы пришли чуть пораньше, отец... Прощу вас, не думайте...

-- Я ничего плохого не думаю о вас, мистер Майлз.

-- Наверное, думаете обо мне? -- с вызовом спросил я.

-- Не беспокойтесь, мистер Бендрикс. Вы уже не можете ей повредить.
Наверное, наслушавшись исповедей, легко опознать ненависть. Он протянул
Генри руку, повернувшись ко мне спиной. Я хотел сказать: "Вы неправы. Не ее
я ненавижу. И насчет Генри вы ошиблись. Он развратил ее, не я". Я хотел себя
защитить: "Я любил ее",-- но ведь, наслушавшись исповедей, они умеют
различить и любовь.

-- Следующая -- Хампстед,-- сказала Сильвия.

-- Вам надо к матери?

-- Я выйду на Голдерз-Грин, покажу дорогу. По вторникам я к ней не
хожу.

Она проводила меня до станции и хотела уйти. Я все удивлялся, зачем она
так беспокоится. Никогда не видел в себе ничего, что может понравиться
женщинам, а теперь -- тем более. Горе и досада -- как ненависть, человек
становится уродливым от жалости к себе. И каким эгоистом к тому же! Я не мог
стать для Сильвии учителем, я ничего не мог ей дать, но я боялся того, что
меня ждет в ближайшие полчаса. Если я буду один, за мной будут шпионить,
пытаясь понять, кем я был Саре, кто кого бросил. С красивой Сильвией -- дело
другое.

-- Как же я пойду, я так одета!..-- запротестовала она. Я видел, что
она польщена. Я знал, что могу увести ее от Уотербери. Его карта бита. Если
я захочу, он будет слушать Бартока один.

-- Мы станем сзади,-- сказал я.-- Может быть, вы просто шли мимо.

-- Спасибо, хоть черные,-- сказала она про брюки. В такси я положил ей
впрок руку на колено, но дальше действовать не хотел. Труба в крематории
дымилась, на посыпанных гравием дорожках полузастыли лужи. Навстречу шло
много людей, с других похорон, и вид у них был такой бодрый, словно они
сбежали из скучных гостей.

-- Вот тут,-- сказала Сильвия. Вы хорошо знаете эти места.

-- Папу хоронили, два года назад.

Когда мы пришли в часовню, все расходились. Расспросы про поток
сознания слишком задержали меня. Боль как-то странно, условно меня кольнула.
Я так и не увидел мертвую Сару и тупо подумал, что это ее дым стлался над
пригородными садами. Генри шел один, ничего не различая; он плакал и меня не
заметил. Других я не знал, кроме Мэллока, тот был в цилиндре. С
неудовольствием взглянув на меня, он быстро прошел мимо. Человек пять были,
видимо, чиновниками. Был ли среди них Данстан? Но это не очень важно. С
мужьями шли жены. Кому-кому, а им церемония понравилась, я понимал это даже
по их шляпам. Когда Сары нет, женам как-то легче.

-- Простите,-- сказала Сильвия.

-- Вы не виноваты.

Я думал: "Если бы мы ее набальзамировали, женам никогда бы не знать
покоя. Их можно было бы сравнивать и с мертвым телом".

Вышел Смитт и быстро зашлепал по лужам, ни с кем не заговаривая.
Какая-то дама сказала:

-- Картеры нас пригласили на уик-энд.

-- Уйти мне? -- спросила Сильвия.

-- Нет, нет,-- сказал я.-- Мне с вами лучше.

Я подошел к часовне и заглянул туда. Дорожка к печи была сейчас пуста,