read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



лица сбледнула,-а Роман Подселенцев послушал, послушал и веско сказал:
- Я считаю, этот вот звон... этот вот звон, он будет исторический.
Ну, а рабы в подвале тем временем занимались обычной любимой работой -
той, которую ведут все рабы во всех подвалах мира; если напрямую сказать, то
вели они подкоп. Бывшие таможенники, давно уже перепилив удобные кандалы,
вели себя осторожно: навострились передвигаться в пределах подвала и быстро
возвращаться на места своего прикова, - когда смещался люк и вполне
выздоровевший Варфоломей тащил обед - проклятую соболятину. Бывшие
таможенники, нынешние рабы, Минойский кодекс знали наизусть и помнили, с
какими частями тела должен проститься преступник, пойманный на одном лишь
умышлении бегства. "Дело - наказуемо, мысль - вдвое супротив дела!" -
утверждал Кодекс в русском переводе, не менявшемся со времен Евпатия
Оксиринха. Попавшийся на попытке к бегству преступник рисковал разве что
головой. Попавшийся на мечтах о побеге - максимально долгой смертью под
пыткой. Все шестеро знали палача Илиана Магистрианыча лично и не
сомневались, что он таковую обеспечить каждому из них вполне в силах. Палач
и без того тосковал по настоящей работе: как правило преступник либо не
доходил до его рук, либо сразу черной лодкой бывал отправляем на монетный
двор, в Римедиум. Немногие выпоротые Илианом на всю жизнь начинали
ненавидеть любые мыслимые цветы, - запах киммерийских настурций неизменно
сопровождал палача, а их засахаренные семена (в принципе - настоящий
деликатес) шли в Киммерионе не к детям, а только к бобрам, к бобрам, к ним
одним, хотя даже их не защищал Минойский кодекс от Минойского возмездия.
Но харчи с подселенцевской кухни, первое время вызывавшие у рабов
ярость и тошноту, постепенно стали казаться съедобными, к тому же не
ограничивались количеством, и соболятину с моченой ягодой через полгода
после водворения в рабы ели без отвращения. Пища была все-таки мясная,
дающая силы, а они рабам требовались - и для кедровые баклушей, и для
сверления точильного камня, на прочном фундаменте из коего стоял дом
Подселенцева. Направление подкопа было взято на юг, в переулок: однажды
ночью выскочить из подвала, переправиться к Мурлу, скрыться у сектантов.
Другой свободы в Киммерии найти было невозможно, разве что таиться в
северо-восточной киммерийской тайге, где бьют соболей и росомах, - и где
жрать придется всю жизнь опять-таки соболятину: так стоит ли туда свободу
долбить? Ну, а если - из Киммерии во Внешнюю Русь? Лучше уж в Римедиум.
Клаустрофилия - неотъемлемое качество киммерийца, такое же, как длинные
пальцы или как любовь к горячему клюквенному квасу. Рабы знали, что сектанты
едят змей и поклоняются тройной букве "Е" в слове "ЗмЕЕЕд". Еще слышали
рабы, что беглых сектанты приставляют к уходу за плантациями
сухопроизрастающей морской капусты. Словом, не к теще на блины готовились
драпать рабы. Но не драпать было выше их сил. По всем правилам они вели
подкоп, собираясь убежать. А уж куда, а уж потом что - это все дело десятое.
Рабы долбили. Долбили ножи для баклуш, баклуши и подкоп. Стуку
получалось много, бывшие таможенники полагали, что старцам, бабам да
поротому мальцу-силачу и в голову не придет, что долбят они долотами из
железного кедра каменную плиту, на которой стоит дом. Сомнения вызвал новый
жилец, которого раб Ставр Запятой припомнил, узнал в нем лекаря по мужской
слабости, к которому его некогда жена посылала, да он не пошел, - вот и
бросила его жена, сама ушла к лабазнику на Дерговище... С появлением этого
жильца рабы на время насторожились, но поняли вскоре, что он тут вроде как
за прислугу - интерес у них к надсмотрщику прошел. Увлеченные долбежкой, не
заметили они, что соболятина при нем чем-то другим пованивать стала.
Отчего-то стало у них теперь на душе спокойней, теперь они точно знали -
просверлят они ход в переулок, убегут на край света киммерийского, станут
сектантами, переженятся на бабах-змееедках и прочих жизненных услад
сподобятся. Но ход шел небыстро - очень твердый, сволочь, точильный камень.
Никак больше чем полфунта от кормежки до кормежки не выберешь. А больше чем
в четыре руки долбить было никак нельзя - Кодекс, вишь, не простой,
Минойский-то кодекс.
Пол Гендер тем временем окончательно прижился в доме. Обедал он за
общим столом, язык общий легко находил со всеми, чувствовал на себе
повышенное внимание юной Дони, но сам благоговел перед негласной царицей
дома - матерью некоренного киммерийца Павла, Антониной. Женщина это была
видная, несколько дородная, не самой первой молодости, но именно в ней
наметанный глаз сексопатолога безотказно распознал настоящую, подлинную
женщину. Она целыми днями возилась с маленьким сыном, до девяти месяцев,
говорят, кормила его грудью, потом пошла напропалую зачитывать сказками
Пушкина, баснями Крылова и прочей детской классикой, какую надарили малышу
добрые киммерийские граждане в первые же дни его жизни. Хотя бы раз в день
поклониться малышу, принесшему в дом Подселенцева нежданное благосостояние,
ходили почти все обитатели дома - а уж Нинель, та и вовсе жила в проходной
комнате, ведущей к Антонине и малышу, - разве что не спала поперек порога.
Варфоломей тянул на себе всю тяжелую работу по дому, притом без видимых
усилий, кроме того - ходил раз в неделю с Гликерией на рынок, на Петров Дом,
и притаскивал свежей провизии и прочего столько, сколько требовалось. Он
тоже очень любил малыша. А старцы - хозяин и доктор - так просто в нем души
не чаяли. Но, ясно, каждый на свой манер.
Гендер завел - чтобы не скучать, да и чтоб квалификации не терять -
"истории болезни" на всех шестерых, заточенных в подполе. Вообще-то изучать
их он права не имел, как не имел права, согласно минойскому кодексу, трогать
никакую чужую вещь. Согласно этому кодексу хозяин имел право даже резать
свою вещь на части, а чужую даже потрогать без разрешения владельца не мог
(не то - плати зверский штраф). Куда уж там брать у этих вещей анализы!
Однако Гендер отчаянно не хотел терять квалификацию, тем более что все рабы
Романа Подселенцева (кроме Варфоломея, на рабское положение которого давно и
дружно закрывали глаза) по меркам добродетельного Киммериона выглядели
ублюдками. Упомянутый выше Ставр Запятой подозревался в нелегальной
перекупке у охотников северо-западной Киммерии горностаевых шкурок, - именно
на эти шкурки, точней, на разноцветные, подобранные в тон кончики хвостов,
имелся спрос у триедских сектантов. Зосима Овосин, бывший капитан
таможенников, страдал недержанием спермы, фантазии и мочи, быть бы ему
натуральным пациентом Гендера, кабы Гендер был врачом, а не наймитом.
Герасим Иваныч Листвяжный и его двоюродный брат Редедя Шайбович Листвяжный
подозревались в грехе рукоблудного шулерства - оба были известны как заядлые
игроки "в пальцы" - или, по-старинному говоря, в "мору". У шулеров половая
сфера никогда не отлажена, - это Гендер знал из учебника, написанного
собственным прадедом. Тимофей Забралов страдал гусиной кожей, куриной
слепотой и утиной желтухой. Наконец, самый злой из преступников, нанесший в
свое время чуть ли не все увечья богатырю Варфоломею, был похожий на лису
Матвей Сырцов, он маялся особой дурью, сивилломанией, и неоднократно бывал
пойман на разговорах о том, какие мощные, наверное, какие сахарные бабы эти
самые старые сивиллы.
Все как один они были интересны Гендеру с научной стороны, видать,
чуяли это - и поэтому, видимо, разговаривать с ним отказывались. Но Гендер
не унывал: прикупил кое-какое оборудование, испросил у хозяев разрешения и
раскочегарил в своем катухе обширный цикл исследований. Увы, ходили по нужде
все рабы в общую парашу, и отделить кал Герасима Листвяжного от мочи Тимофея
Забралова Пол пока никак не мог. Но был уверен, что вскоре научится. А не
вскоре, так все равно научится. Не этому, так чему другому. Посадили рабов
сюда не на день и не два.
Впрочем, сколь ни трудно было Гендеру приказать что бы то ни было чужим
рабам, в целях науки следовало попытаться. Рабы принадлежали старцу Роману,
а наниматель бывшего сексопатолога, ныне наймита, был Федор Кузьмич -
все-таки негласный личный врач Подселенцева. И нужно-то было Гендеру совсем
немного, требовалось каждого раба принудить справлять нужду в свое ведро. И
повод имелся: как-никак уже много месяцев подполовых рабов поили бромом, а
узнать о результатах, об усвояемости брома или же об его бесполезности
полагалось. Кроме того, не мог понять Гендер и того, отчего на дне каждой
параши оказывалось столько минерального осадка, - как если б рабам добавляли
в едиво не бром, а мелко размолотый песчаник. Подсушив немного этого порошка
и взяв с собой истории болезни (которые именовал киммерийско-греческим
словом анамнезы), наймит отправился к Федору Кузьмичу.
Застал он лекаря за утренним пасьянсом. Лекарь выслушал, взгромоздил на
нос очки "для близи" и надолго уставился в предъявленные предметы, точней -
только в один, в порошок минерального происхождения. Потом щелкнул языком и
поднял лицо.
- Коллега, вам все ясно или вам не все ясно? - тихо сказал он.
- Боюсь, что пока ничего...
- Ну да, вы... Вы "Графа Монтекристо" читали?
- В школе проходил...
- Так уж и в школе?
Гендер смутился. Он не помнил. Он, может быть, и не проходил. И не
читал вовсе. У него с литературой, историей и подобными науками всегда было
плохо. Он биолог, лекарь какой-никакой...
Федор Кузьмич встал. Гендер, хоть и должен был привыкнуть, но в
очередной раз удивился: старик, если не горбился, был выше него на две
головы. А если горбился - только на одну. Сейчас он стоял как генерал,
принимающий парад.
- Коллега, это же измельченный точильный камень! А поскольку баклуши
бьют в подвале деревом об дерево, и стружку сдают - значит, камень -
природный!
Гендер все еще не понимал. Федор Кузьмич заорал шепотом:
- Коллега, так называемые рабы, они же ваши пациенты, роют подкоп!
Гендер долго запрягал, но быстро ехал: врубившись в ситуацию, он первым
делом прислушался. Обычный стук из подпола действительно слышен не был. Так
что же, выходит, сбежали? Или просто здесь не слышно?
- Вызвать из отделения?.. Побег по минойскому кодексу - верная смертная
казнь. А я... хотел бы сохранить работу.
Федор Кузьмич выдвинул ящик стола, чем-то щелкнул, что-то в самой
глубине сдвинул и один за другим извлек оттуда четыре очень маленьких



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 [ 24 ] 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.