услышал ее зов.
как от смутного предчувствия дрожат у него ноги, усаживался в пролетку,
забежав со стороны улицы.
Вы же обещали мне...
так посмотрел на Лугановича, точно хотел вонзить ему в сердце отравленный
кинжал.
мерить странно широкую ночную улицу, Нина Сергеевна вдруг обернулась к
Лугановичу, и он вздрогнул от выражения ее лица: оно было бледно, только на
щеках горели темные пятна, губы были полураскрыты, веки приспущены. Он не
смел верить себе и ждал.
подушку и замер в страстном ненасытном поцелуе.
окна и какие-то одинокие люди. Губы срывались, но они не прекращали поцелуя,
в котором он чувствовал ее холодноватые твердые зубы. Наконец Нина Сергеевна
откинулась назад, бледная, истомленная.
почувствовал, как ее острые ноготки больно вонзаются ему в руку.
испугала. Все это было так внезапно. К тому же Луганович совсем не знал
Москвы.
собою. Потом повернулась к кучеру и спокойно, повелительно сказала:
XXIII
кучера, ни лошади. Низенькая дверь с матовым, изнутри освещенным окном
смутно желтела в темноте.
ждала, пока Луганович, торопясь и путаясь, рассчитывался с извозчиком. Ему
было неловко перед этим бородатым, наглым мужиком.
Сергеевна уверенно толкнула дверь, и они вошли в полутемный широкий коридор,
по обеим сторонам которого шел ряд дверей. Совершенно лысый лакей в зеленом
фартуке медленно поднялся навстречу.
коридору.
душную комнату. Лугановича не оставляло смешанное чувство неловкости,
гадливости и нетерпения. Было что-то скверное в этом пригашенном свете,
темных запертых дверях, мягком ковре, совершенно скрадывающем шаги, в
блестящей лысине привычного лакея.
движения Нины Сергеевны, и его пугала эта мысль.
окнах, гравюрами голых женщин на стенах, с большим мутным зеркалом.
Негнущиеся темно-зеленые драпри отделяли маленькую спальню с чересчур
большим умывальником и широкой, на ночь постланной кроватью.
будто удовлетворившись осмотром, сказала лакею:
повернулась к Лугановичу и подставила плечи, чтобы он снял ее широкое манто.
Луганович схватил ее в объятия и, всем телом прижавшись друг к другу, они
долго и жадно целовались, точно влюбленные, наконец оставшиеся вдвоем.
Нина Сергеевна подошла к зеркалу и сняла шляпу. Глядя, как она привычным
жестом вынимает длинные шпильки и аккуратно складывает их на подзеркальник,
слегка прищуренными глазами пытливо разглядывая себя в зеркало, Луганович
опять, с прежним неприятным испугом, подумал, что она здесь не в первый раз.
себя.
обладать этой красивой женщиной, но чувство неопределенной гадливости росло
в нем. Только теперь Луганович вспомнил жену, и это было больно и стыдно,
точно он совершал предательство.
облегчающей мыслью, что жена никогда не узнает об этом.
так равнодушна и спокойна, что казалось как-то даже неловко прикоснуться к
ней, как к женщине. Можно было подумать, будто она пришла в гости и ждет,
чтобы хозяин начал занимать ее.
казалось, что совершенно не о чем и незачем говорить. Тогда она начала сама:
внимания на его тон.
прежнюю Нину.
неловким и робким. Точно в первый раз он оставался с женщиной вдвоем. Нина
опять пришла к нему на помощь.
трусливо звучит его намеренно наглый голос.
таким видом, точно все это надоело ей до смерти, но надо подчиниться
неизбежному, стала снимать лиф. Он помог ей стянуть узкие рукава с округлых
прекрасных рук. Красота и обильная пышность ее тела ослепили Лугановича. У
него вдруг пересохло во рту, и, не владея собой, он набросился на нее, до
головокружения упиваясь этой свежей, нежной волной наготы.
угодно, как будто это вовсе не касалось ее. Луганович чувствовал, что порыв
его остается без ответа и оттого гадок и смешон. Но он уже не мог владеть
собою. И когда она потянулась, точно смертельно усталая, он пересохшими
губами шепнул тем же неверным фальшивым тоном:
взглянула на него.
положительно жалок, когда стал умолять ее.
обойтись без этого, спросила она.
медленно, лениво поднялась и, опять потянувшись всем телом, точно приступая
к исполнению надоевшей тяжелой обязанности, которой нельзя избежать, ушла за
перегородку.
шорох, глаза невольно шмыгали в щель, образовавшуюся между неплотно
задернутыми драпри.
зашелестело и опустилось на пол платье. Мелькнула голая рука, отбросившая на
другой конец комнаты ворох чего-то белого. Мягко стукнул ботинок, оброненный
на ковер.
он плавает в каком-то жарковатом тумане.
резко-красиво выделялись ее распустившиеся волосы и темно-розовые плечи. Она
улыбнулась навстречу Лугановичу, глядя на него блестящими глазами, и улыбка
была неожиданно застенчивая и как будто виноватая.
XXIV
произошло потом, было странно и дико.
и разочарования. Ему хотелось закурить папиросу, встать, уйти, и он боялся
взглянуть на нее, чтобы она не прочла в его глазах отвращения. Нина
Сергеевна лежала неподвижно, заложив руки под голову, и пристально глядела
на него, точно стараясь понять, что он теперь думает и чувствует.