Раздалась французская команда. Задержанные неприятельским
авангардом, донской казачий и драгунский полки прошли в интервалы
между развернутым по полю французским отрядом. Перовский дождался
их прохода и поспешил к лесной опушке, у которой он оставил
вестового; но последнего там уже не было. Базиль возвратился на
дорогу и стал кликать казака; никто не отзывался. В темноте
только слышался топот подходившей к мосту русской бригады. Базиль
поскакал туда. Но французы, между мостом и лесом, уже протянули
свою сторожевую ночную цепь.
- Qui vive? (Кто идет?) - раздался оклик часового.
- Парламентер, - отвечал Перовский. Часовой не пропустил его.
Подъехал офицер, расставлявший пикеты, и пригласил Базиля к
генералу. Себастьяни, видевший, как Перовский, за несколько
минут, говорил с своим дивизионным, велел было пропустить его
через цепь. Но едва Перовский отъехал за пикет, он послал
вестового возвратить его.
- Здесь невдали неаполитанский король, - сказал он, - вы говорите
по-французски, образованны - королю будет приятно с вами
поговорить... Ваш кордон за мостом, вблизи... еще успеете...
Прошу вас на минуту повременить...
Перовский нехотя последовал за Себастьяни, окруженным
адъютантами. Они ехали шагом. Лес кончился, потянулось поле.
Вдали виднелись огоньки. Переехав через канаву, все приблизились
к обширной избе, стоявшей за лесом, среди огородов. У двери
толпились офицеры. Солдаты, с горевшими факелами в руках,
встретили подъехавшего генерала.
Себастьяни спустился с седла, велел принять лошадь Перовского и
предложил ему подождать, пока он снесется с Мюратом. Базиль вошел
в пустую и едва освещенную с надворья избу. За окнами слышался
говор, шум. Подъезжали и отъезжали верховые. Какой-то высокий, с
конским хвостом на каске, француз сунулся было в избу, торопливо
ища на ее полках и в шкафу, очевидно, чего-либо съестного, и с
ругательством удалился. Через полчаса в избу вошел Себастьяни.
- Неаполитанский король занят, - сказал он, - ранее утра он не
может вас принять. Переночуйте здесь...
- Не могу, - ответил, теряя терпение, Базиль, - меня ждут; я сюда
привез приказания высшего начальства и обязан немедленно
возвратиться с отчетом... Не задерживайте меня...
- Понимаю вас... Только ночью, в такой темноте и при неясности
нашего обоюдного положения, вряд ли вы безопасно попадете к
своим.
- Но разве я - пленный? - спросил, поборая досаду, Базиль, - Вы,
генерал, лучше других можете решить; вы видели, что я был прислан
к начальнику прошедшей здесь бригады.
- Полноте, молодой человек, успокойтесь! - улыбнулся Себастьяни,
садясь на скамью за стол, - даю вам честное слово старого
служаки, что рано утром вы увидите короля Мюрата и вслед за тем
вас бережно проведут на ваши аванпосты. А теперь закусим и
отдохнем; мы все, не правда ли, наморились, надо в том
сознаться...
Вошедший адъютант внес и развязал покрытый пылью кожаный чехол со
съестным и флягою вина. Не евшему с утра Перовскому предложили
белого хлеба, ломоть сыру и стакан сотерна.
- Москва пуста, Москва оставлена жителями, - произнес, закусывая,
Себастьяни, - знаете ли вы это?
- Иначе и быть не могло, - отвечал Базиль.
- Но наш император завтра входит в ваш Кремль, поселяется во
дворце царей... Этого вы не ждали?
- Наша армия не разбита, цела...
- О, если бы ваш государь протянул нам руку! Он и Наполеон стали
бы владетелями мира. Мы доказали бы коварной Англии, пошли бы на
Индию... Впрочем, пора спать, - прибавил Себастьяни, видя, что
Базиль не дотрагивается до еды и ему не отвечает. Перовского
провели через сени в другую комнату, уже наполненную лежавшими
вповалку штабными и ординарцами. Он разостлал свою шинель и,
подсунув под голову шляпу, не снимая шпаги, лег в углу. При свете
факелов, еще горевших на дворе, он увидел в избе, у окна,
молодого французского офицера замечательной красоты. Черноволосый
и бледный, с подвязанною рукою и с головой, обмотанною
окровавленным платком, этот офицер сидел, согнувшись, на скамье и
разговаривал с кем-то в разбитое окно. Он не заметил, как в
потемках вошел и лег Базиль.
- Мне, представьте, однажды удалось видеть его в красной с
золотом бархатной тоге консула! - говорил по-французски, но с
иностранным акцентом голос за окном. - Как он был хорош! Здесь
он, разумеется, явится в небывалом ореоле, в одеянии древних
царей.
- Но увидим ли мы свою родину? - возразил тихим, упавшим голосом
раненый офицер. - Отец мне пишет из Макона - налоги страшно
растут, все давят; у сестры отняли последнюю корову, а у сестры
шестеро детей...
- Великий человек, - продолжал голос за окном, - сказал недаром,
что эта дикая страна увлечена роком. Вспомните мое слово, он
здесь освободит рабов, возродит Польшу, устроит герцогства
Смоленское, Виленское, Петербургское... Будут новые герцоги,
вице-короли... Он раздаст здешние уделы генералам, а Польшу -
своему брату Жерому.
- Ох, но вы - не генерал; ваши земляки храбры, не спорю, но армия
Кутузова еще цела, а фортуна слепа, - ответил раненый, припадая
от боли плечом к окну.
- Вы намекаете на случайности, - произнес голос за окном, - а
забыли изречение нового Цезаря: "Le boulet, que me tuera, n'est
pas encore fondu" ("Бомба, которая меня убьет, еще не отлита").
Великий человек должен жить и будеть жить долго, воюя
по-рыцарски, за угнетенных... Ведь Рига уже взята, Макдональд, по
слухам, в Петербурге... Не верите? Если же и этого будет мало,
уже выпущено на миллионы фальшивых ассигнаций, найдут и выдвинут
нового самозванца... народ и без того толкует, что жив и покойный
царь Павел...
Раненый более не отвечал. В комнате стихло. Факелы за окном
погасли. "Неужели все это правда? - думал в темноте Базиль. -
Неужели просвещенный народ и этот гений, этот недавний мой кумир,
пойдут на такие меры? Быть не может! Это выдумка, бред
раздраженных бородинскою неудачею мечтателей и хвастунов".
Перовский долго не мог заснуть. Ему пришла было в голову мысль -
незаметно, впотьмах, выйти из избы, достигнуть леса и бежать; он
даже встал и начал пробираться через спавших в избе, но,
расслышав вблизи оклики часовых, снова лег на шинель и крепко
заснул. Загремел зоревой барабан. Все проснулись. Начинался
рассвет тихого и теплого, чисто летнего дня. Себастьяни сдержал
слово и с своим адъютантом послал Перовского к Мюрату.
Итальянский король провел ночь уже в Москве. Перовский и его
проводник верхом направились в Замоскворечье, где, как им
сказали, была квартира Мюрата. На Пятницкой, у церкви Климента,
Базиль стал искать глазами и узнал дом, с зелеными ставнями и с
вышкой, матери Квашнина. Возле этого дома толпились оборванные
Василенко Иван
Маккарти Кормак
Никитин Юрий
Лукин Евгений
Лукин Евгений
Корнев Павел