случаях, и, едва держась на ногах от изумления, получил приказ идти через
черный ход, надеть чистую манишку и отправиться в столовую. Я повиновался с
такой стремительностью, которой не знал за собой раньше. Но когда я подошел
к двери приемной, у меня вдруг мелькнула мысль, не приехала ли ко мне моя
мать, - раньше я думал только о мистере и мисс Мэрдстон, - и я отнял руку от
двери и остановился на минуту, чтобы справиться со слезами, прежде чем
войти.
не открылась до конца, я заглянул за дверь и там, к моему удивлению,
обнаружил мистера Пегготи и Хэма, которые махали мне шляпами, прижимая друг
друга к стене. Я не мог удержаться от смеха, который был вызван не столько
их видом, сколько радостью свидания. Мы пожали друг другу руки с большим
чувством, а я все смеялся и смеялся, пока не вытащил носовой платок, чтобы
вытереть глаза.
ртом) страшно взволновался, увидев меня плачущим, и подтолкнул Хэма, чтобы
тот сказал мне что-нибудь.
осклабившись. - Как вы выросли!
я плакал, должно быть от радости при виде старых друзей.
так мы смеялись все трое, пока я не почувствовал, что вот-вот снова заплачу.
спросил я. - И моя милая, добрая Пегготи?
карманов двух огромных омаров, гигантского краба, большой мешок с креветками
и нагрузил всем этим Хэма.
нас, и потому решились... А старуха сварила их. Я хочу сказать - миссис
Гаммидж сварила. Вот именно, миссис Гаммидж сварила их, будьте уверены... -
медленно говорил мистер Пегготи, по-видимому уцепившись за эту тему потому,
что не знал, как ухватиться за другую.
растерянно взиравшего на всех этих ракообразных и даже не помышлявшего
прийти ему на помощь, - мистер Пегготи сказал:
отлив и попутный ветер... Моя сестра мне написала, где вы проживаете, и еще
написала, что когда попаду я в Грейвзенд, то чтобы обязательно повидал
мистера Дэви, сказал, что она кланяется, и еще сказал, что все семейство
поживает как полагается. Изволите видеть, малютка Эмли напишет сестре, как я
вернусь домой, что я, мол, вас повидал и вы тоже поживаете как полагается.
Вот так у нас и пойдет карусель...
под этим выражением разумеет передачу сообщений от одного к другому по
кругу. Я поблагодарил его от всего сердца и спросил, чувствуя, что краснею,
не изменилась ли малютка Эмли с той поры, как мы собирали с ней на берегу
ракушки и камешки.
Спросите-ка его.
головой, прижимая к груди мешок с креветками.
удовольствия.
смола, и такие большие, что их видать откуда хочешь!
вспоминая свою любимицу! Вот он словно стоит передо мной. Я вижу его
добродушное, обросшее бородой лицо, светящееся такой любовью и гордостью,
что и описать невозможно. Честные глаза сверкают, словно в глубине их
вспыхивает огонек. Широкая грудь вздымается от удовольствия. Возбужденный,
он стискивает свои сильные кулаки и, когда говорит, для пущей
выразительности размахивает правой рукой, которая кажется мне, пигмею,
огромным молотом.
бы еще немало о малютке Эмди, если бы их не смутило внезапное появление
Стирфорта, который, увидев меня в углу беседующим с незнакомцами, оборвал
песенку и, бросив: "Я не знал, что ты здесь, Копперфилд" (гостей обычно
принимали в другой комнате), повернулся, чтобы уйти.
объяснить ему, каким образом я приобрел такого друга, как мистер Пегготи, но
я робко сказал (боже мой, как ясно припоминаю я все это столько времени
спустя!):
славные, добрые люди, родственники моей няни, они приехали из Грейвзенда
повидать меня.
Как поживаете?
отнюдь не развязная непринужденность, которая - я и теперь так думаю -
просто очаровывала. Я и теперь думаю, что благодаря его обхождению,
жизнерадостности, приятному голосу, красивому лицу, фигуре и врожденному
дару привлекать людей (обладают им очень немногие) казалось вполне
естественным поддаться его чарам, которым мало кто мог противостоять. Я
видел, как понравился он им обоим, немедленно открывшим ему свои сердца.
пожалуйста, сообщите, что мистер Стирфорт очень добр ко мне, и я не знаю,
что бы я здесь делал, не будь его.
буду, то можете не сомневаться, мистер Пегготи, мне удастся привезти его в
Ярмут посмотреть ваш дом. Вы никогда не видели такого чудесного дома.
Стирфорт. Он сделан из баркаса!
для такого заправского моряка!
джентльмен. Джентльмен прав, мистер Дэви! Заправский моряк! Здорово! Прямо в
точку!
мешала ему выразить свое одобрение столь же красноречиво.
от удовольствия и комкая концы шейного платка. - Делаю все, что полагается
по моей части, сэр.
который уже запомнил, как его зовут.
сказал мистер Пегготи. - И что бы вы ни делали - вы делаете хорошо. Спасибо
вам, сэр. Очень признателен вам, сэр, за ваше доброе слово. Может, я и
грубоват, сэр, но зато человек я покладистый, смею думать, я хочу сказать -
надеюсь, сэр... Мой-то дом нечего смотреть, но он весь к вашим услугам, сэр,
если бы вы приехали вместе с мистером Дэви. Но, право, я слизень! -
продолжал он, разумея под этим словом улитку, ибо медлил уходить, хотя после
каждой фразы порывался уйти, но почему-то оставался. - Желаю вам обоим
удачи, желаю счастья...
сердечным образом. В этот вечер я чуть было не рассказал Стирфорту о милой
малютке Эмли, но постеснялся заговорить о ней и не был уверен, не поднимет
ли он меня на смех. Помнится, я много и с беспокойством размышлял о словах
мистера Пегготи, будто она стала совсем взрослой, но решил, что это вздор.
скромно назвал лакомством, - в нашу спальню, и перед сном у нас был
превосходный ужин. Но Трэдлсу это пиршество не пошло на пользу, не в пример
всем остальным. Ему и тут не повезло. Ночью он заболел - он совсем
обессилел, - и все из-за краба. А проглотив черную микстуру и синие пилюли в
количестве вполне достаточном, по словам Демпла (его отец был доктор), чтобы
свалить с ног лошадь, он, в дополнение, отведал трости и получил, сверх
обычных уроков, шесть глав Нового завета по-гречески за нежелание сознаться
во всем.
жизненных испытаниях: проходит лето, и наступает осень; морозные утра, когда
нас будит колокол, и холодные-холодные вечера, когда снова звонит колокол и
надо ложиться спать; классная комната по вечерам, тускло освещенная и почти
нетопленная, и классная комната по утрам, напоминающая огромный ледник;
чередование вареной говядины с жареной говядиной, вареной баранины и жареной
баранины, гора бутербродов с маслом, зачитанные до дыр учебники, треснувшие
грифельные доски, закапанные слезами тетради, расправа тростью и линейкой,
стрижка, дождливые воскресенья, пудинги на сале, и все это пропитано
противным запахом чернил.
неподвижной точкой, начинают приближаться к нам, и точка все растет и
растет. Помню, как сперва мы ведем счет месяцами, затем неделями и, наконец,
днями, помню, как я начинаю сомневаться, вызовут ли меня домой, а когда
узнаю от Стирфорта, что меня вызвали и я непременно поеду домой, меня
начинают томить мрачные предчувствия: а что, если я сломаю ногу до