туманами вершиной, где, подобно орлиному гнезду, примостилась сторожевая
башня, усугублявшая грозное величие древней твердыни.
тому расположен. Но, надо признаться, доблестного капитана, позавтракавшего
на рассвете, больше всего занимали дымок, вившийся из трубы замка, и
предвкушение обильного провианта - как он обычно называл то, что этот дымок
ему сулил.
городком Инверэри, в те далекие времена представлявшим собой лишь жалкое
скопище хижин, среди которых там и сям были разбросаны редкие каменные дома.
Городок простирался вверх от берега Лох-Файна до главных ворот замка, и
картина, представившаяся глазам путников, отбила бы аппетит и заставила
содрогнуться всякого, кто обладал бы менее мужественным сердцем и более
слабыми нервами, нежели ритмейстер Дугалд Дальгетти, драмсуэкитский дворянин
без поместья.
Глава 12
жалким видом своих домишек и хаотическим расположением немощеных улиц вполне
отвечал характеру сурового семнадцатого столетия.
не правильной формы базарная площадь, расположенная на полпути между
пристанью и грозными воротами замка с его мрачным порталом, подъемными
решетками и боковыми башнями. Посередине площади стояла грубо сколоченная
виселица, на которой болталось пять мертвецов, из коих двое, судя по одежде,
были уроженцами Нижней Шотландии; трое остальных были закутаны в
национальные пледы горцев Верхней Шотландии. Две-три женщины сидели у
подножия виселицы и, видимо, оплакивали покойников, вполголоса распевая
поминальные молитвы. Впрочем, зрелище это было, очевидно, столь обычным, что
не привлекало внимания местных жителей, ибо, столпившись вокруг капитана
Дальгетти, они с любопытством рассматривали его воинственную фигуру,
блестящие доспехи, рослого коня и даже не оглядывались на виселицу,
украшавшую базарную площадь их селения.
слова, произнесенных по-английски одним из горцев довольно миролюбивого
вида, он тотчас же осадил Густава и обратился к горцу:
мне, за что казнены эти преступники?
по выражению его лица, нежели по произнесенным словам, тотчас же ответил.
- с предгорья; чем-то они прогневили Мак-Каллумора, - и, с равнодушным видом
отвернувшись от Дальгетти, пошел прочь, не дожидаясь дальнейших расспросов.
сэра Дункана Кэмбела начал проявлять признаки нетерпения.
феодальной власти. За частоколом, или палисадом, возведенным, по-видимому,
совсем недавно в качестве дополнительного укрепления ворот, защищенных с
обеих сторон двумя пушками мелкого калибра, было небольшое огороженное
место; посреди него стояла плаха, а на ней лежал топор. То и другое было
залито свежей кровью, а рассыпанные кругом опилки отчасти изобличали,
отчасти скрывали следы недавней казни.
начальник конвоя внезапно дернул его за полу кожаной куртки, чтобы привлечь
его внимание, и указал пальцем и кивком головы на высокий шест, на котором
торчала человеческая голова, принадлежавшая, несомненно, казненному. Злобная
усмешка, скользнувшая по лицу горца в, то время, как он указывал на это
ужасное зрелище, не предвещала ничего хорошего.
капитану лично проводить его до конюшни, как он к тому привык.
насильственной смерти.
то уж лучше бы я оставил его в Дарнлинварахе, а не брал с собой к этим
дикарям, которые едва умеют отличить голову лошади от ее хвоста. Но иногда
долг заставляет человека расставаться с самым для него близким и дорогим...
песни, капитан последовал за своим проводником в кордегардию замка, где
толпились вооруженные горцы. Его предупредили, что он должен оставаться
здесь, пока о его прибытии не будет доложено маркизу. Чтобы придать своему
сообщению больше веса, отважный капитан передал начальнику конвоя пакет от
сэра Дункана Кэмбела, пытаясь как можно лучше разъяснить ему знаками, что
пакет должен быть вручен маркизу в собственные руки. Тот кивнул головой и
удалился.
презрением отворачиваться, либо дерзко отвечать на пытливые и вместе с тем
враждебные взгляды вооруженных гэлов, у которых его внешность и воинские
доспехи вызывали любопытство, так же как его личность и происхождение -
явную ненависть. Все это капитан переносил с чисто военным хладнокровием,
пока, по истечении указанного выше срока, не появился человек, одетый в
черное бархатное платье, с золотой цепью на шее - наподобие современного
эдинбургского судьи; но это был всего-навсего дворецкий маркиза. Войдя в
комнату, он почтительно и торжественно пригласил капитана последовать за
ним, чтобы предстать перед его господином.
разного чина и звания - вероятно, приглашенные умышленно, дабы ослепить
посланника Монтроза и дать ему почувствовать, сколь велико могущество и
великолепие дома Аргайлов по сравнению с соперничающим с ним домом
Монтрозов. В одном из залов было полно лакеев в коричнево-желтых ливреях -
то были цвета дома Аргайлов; выстроившись шпалерами, они безмолвно глазели
на проходившего мимо них капитана Дальгетти.
кланов; они развлекались игрой в шахматы, в триктрак и в другие игры, едва
отрываясь, чтобы бросить любопытный взгляд на незнакомца. Третий зал был
полон дворян из предгорья и военных, состоявших, по-видимому, при особе
маркиза, и, наконец, в четвертом - аудиенц-зале - находился сам маркиз,
окруженный почетной стражей, свидетельствовавшей о его высоком звании.
Дальгетти, представлял собой длинную галерею со сводчатым потолком над
открытыми стропилами, балки которых были богато украшены резьбой и
позолотой; стены были увешаны гобеленами и фамильными портретами. Галерею
освещали стрельчатые готические окна с массивным переплетом в виде колонок и
с цветными стеклами, пропускавшими тусклый свет сквозь нарисованные кабаньи
головы, галеры, палицы и мечи, являвшие собой геральдические знаки
могущественного дома Аргайлов и эмблемы почетных наследственных должностей -
верховного судьи Шотландии и камергера королевского двора, издревле
занимаемых членами этого рода. В верхнем конце великолепной галереи стоял
сам маркиз, окруженный пышной толпой северных и южных дворян, среди которых
находилось два-три духовных лица, приглашенных, вероятно, для того, чтобы
они могли воочию убедиться в приверженности его светлости к
пресвитерианству.
портретах Ван-Дейка. Но одежда маркиза была строга и однотонна и скорее
богата, нежели нарядна. Его смуглое лицо, изборожденный морщинами лоб и
потупленный взор придавали ему вид человека, постоянно погруженного в
размышления о важных государственных делах и в силу этой привычки
сохранявшего многозначительное и таинственное выражение, даже когда ему
нечего было скрывать. Его косоглазие, которому он был обязан своим прозвищем
- Джилспай Грумах, было менее заметно, когда он смотрел вниз, что и явилось,
вероятно, одной из причин, почему он редко поднимал глаза. Он был высок
ростом и очень худ, но держался с величавым достоинством, как это подобало
его высокому положению. Была какая-то холодность в его обращении и что-то
зловещее во взгляде, хотя он и говорил и вел себя с обычной учтивостью людей
своего круга. Он был кумиром своего клана, возвышению которого много
способствовал; но в той же мере его ненавидели горцы других кланов, ибо
одних он уже успел обобрать, другие опасались его будущих посягательств на
их владения, и все трепетали перед его все возрастающим могуществом.
своего двора и пышной свиты своих вассалов, союзников и подчиненных, маркиз
Аргайл, вероятно, рассчитывал произвести сильнейшее впечатление на капитана
Дугалда Дальгетти. Но сей доблестный муж подвизался на военном поприще в
Германии в эпоху Тридцатилетней войны, а в те времена отважный и
преуспевающий воин был ровней великим мира сего. Шведский король и, по его
примеру, даже надменные немецкие князья нередко смиряли свою гордость и, не
будучи в состоянии удовлетворить денежные требования своих воинов,
задабривали их всяческими привилегиями и знаками внимания. Капитан Дугалд
Дальгетти мог с полным правом похвастать тем, что на пирах, задаваемых в
Доставалов Александр
Конюшевский Владислав
Белов Вольф
Самойлова Елена
Юрьев Сергей
Шилова Юлия