которые летели, как воплощение гармонии, восторгов и счастья.
вашей студии. Подглядывал, как школьник.
непривычном для нее белом платьице. Несмело улыбнулась, поправила вырез
платьица, который еще больше подчеркивал необычную высокость ее шеи.
балериной. Представлял тебя только верхом на ахалтекинце. На вершине
бархана. Конь - высокий-высокий, а ты над ним еще выше. Под самое небо.
вызовом.
рапорт товарищу Сталину. Ты слышал о том пробеге?
сейчас меня так и подмывает вернуться в пустыню, оседлать моего коня и
прискакать сюда.
Дудиком. - У нас есть деньги. Мы можем отпраздновать твой приезд. Ты теперь
одесситка. Каждый, кто приезжает сюда, становится одесситом. Это словно бы
отдельная нация, особенная порода людей. Я рад, что ты тоже сюда приехала.
Мы пойдем на Дерибасовскую и найдем что-нибудь вкусное-превкусное.
Карналю большой палец - знак наивысшего одобрения его выбора. Карналь
показал Дудику кулак.
девушек, за которыми они тайком подглядывали, полные восхищения и опаски
перед красотой, в те таинственные высокие сводчатые окна? Но Карналю было не
до Дудика. Поддерживал Айгюль за острый детский локоть, верил и не верил в
происходящее. Он привык мыслить точно и целесообразно, но все эти годы
пребывал в сферах чистых размышлений. Если и сталкивался с повседневной
жизнью, то старался не углубляться в мелочи, сознательно ограничивал себя,
хорошо зная, что только таким путем возьмет от пяти университетских лет все,
что можно от них взять, ведь больше в жизни не урвешь такого благословенного
отрезка времени, никто никогда его не даст, не разрешит, приходится только
удивляться терпению и благородству государства, которое отводит тебе для
учебы сначала десять лет, а потом еще пять - только дает и ничего не берет
взамен. До сегодняшнего дня, следовательно, Карналь жил беспечно, являл
собой как бы изолированную человеческую систему, полностью погруженную в
собственное совершенствование. Но недаром тот угрожающе-трагический закон
термодинамики гласит, что в изолированных системах процессы протекают в
сторону возрастания энтропии. Человек, если он не хочет самоуничтожения,
вынужден рано или поздно покончить со своей обособленностью и
изолированностью. Но каким образом?
со своим отчаяньем, не на кого ей опереться, не за что зацепиться. Без
приюта, без надежд. Вспомнила о нем (а может, и не забывала ни на день с
того времени, как увидела впервые?), ехала, надеялась. На что? На защиту? А
между тем Карналь не умел защитить самого себя.
причиной того, что Кучмиенко выдвинул против своего товарища обвинение в
распространении на факультете чуждых теорий. Теперь Кучмиенко уже не
прятался, не шептал - он перешел к открытым действиям, к размахиванию
руками, к выступлениям на собраниях, поначалу ограничивался неопределенными
формами: "некоторые наши студенты", "отдельные явления", "кое-кто, забыв",
потом, убедившись сам и убедив других в непоколебимости своей добродетели,
он наконец назвал фамилию Карналя. И сказал, что с тревогой и грустью
наблюдает, как его товарищ "скатывается к...", "попадает в объятия к...",
"становится на путь, который может привести к...". Не требовал наказания,
критики и самокритики Карналя - только тревожился и грустил. Но и этого было
достаточно.
о некоторых современных аспектах классической теории вероятностей. В этой
работе он не мог обойти трех знаменитых писем Блеза Паскаля великому
французскому математику Ферма, написанных 29 июля, 24 августа и 27 октября
1654 года. С этих писем, собственно, и начинается математическая теория
вероятностей. Возникла же она довольно странным образом - таким, что сегодня
даже смешно сказать. За год до написания писем Паскаль ездил из Парижа в
Пуату со своими друзьями - герцогом Роанским, Дамьеном Митоном и кавалером
де Мере. Кавалер де Мере был и большим любителем картежных игр. То ли шутя,
то ли всерьез он спросил Паскаля, может ли игрок, используя математику,
рассчитать свои шансы в игре и определить таким образом стратегию игры. Эти
шутливые вопросы натолкнули Паскаля на размышления, следствием которых и
явились письма к Ферма, где были изложены начала теории вероятностей. Теория
эта давала возможность применить ко всем случайным событиям количественную
меру, какой являлась вероятность наступления таких событий. Студент Карналь
сделал вывод, что если из заинтересованности обычной картежной игрой могла
возникнуть одна из существеннейших математических теорий, то не следует ли
повернуть эту теорию (сугубо теоретически, по его мнению) снова на игры,
трактуя их не суженно, а в общем плане, попытавшись средствами математики
вывести формулы, возможно, и прогностического характера, которые бы могли
быть применены (по крайней мере, умозрительно) на различных уровнях. Студент
Карналь не делал в своей работе никаких открытий. Это сделали до него Блез
Паскаль в своих письмах, современник великого Лейбница швейцарский математик
Якоб Бернулли в книге "Искусство догадок", Александр Сергеевич Пушкин в
повести "Пиковая дама" и автор математической теории игр американец Дж.
Нейман, о котором в то время Карналь еще и не слыхивал. Но он, совершенно
резонно рассуждая, что в связи с игровыми задачами в математике появились
элементы комбинаторного анализа и дискретной теории вероятностей, высказывал
предположение, что теперь эти достояния математической мысли, пожалуй,
пригодятся при решении дискретных многоэкстремальных задач. Попытка вывести
прогностические формулы чуть не для целых социальных систем тогда, когда ты
сам не можешь сказать, будут ли у тебя сегодня деньги на обед, ясное дело,
показалась многим занятием довольно несерьезным, но в Москве к работе
Карналя отнеслись со вниманием, на какое он никогда и не рассчитывал,
послали ее на рецензию известному ленинградскому математику, тот дал
блестящий отзыв, лично написал (подумать только!) студенту Карналю письмо,
указывая ему на некоторую наивность и, так сказать, незрелость его
математических суждений, но в то же время хваля за смелость мыслей и с
удовлетворением приветствуя его дерзкую попытку поставить на службу
требованиям жизни самые общие, казалось бы, математические формулы.
Профессор советовал Карналю познакомиться с книжкой американского ученого
Норберта Винера "Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине".
скромной студенческой работы с именем Винера и словом "кибернетика", которое
в то время в научных кругах приобрело довольно печальную известность и
употреблялось только с такими определениями, как "реакционная наука", "форма
современного механицизма", "направленная против материалистической
диалектики", "прекрасно сосуществует с идеализмом в философии, психологии,
социологии", "является не только идеологическим оружием империалистической
реакции, но и...". Но Карналь не испугался. Он все-таки имел основания
больше верить ленинградскому профессору, чем некоторым недоучкам-газетчикам.
Кроме того, из Москвы, от министра высшего образования ему пришла Почетная
грамота за научную работу. Если бы в его работе было что-то реакционное,
"направленное против", то разве министр подписал бы ему собственноручно
грамоту? В спорах между студентами Карналь раз и другой высказал мысль, что
прежде, чем критиковать книгу Винера, ее следовало бы прочесть. Для
Кучмиенко этого оказалось вполне достаточным, чтобы выступить с обвинениями.
Теперь о Карнале говорили только в третьем лице: "Он хотел прочитать
Винера...", "Он хотел познакомиться с кибернетической теорией". Осуждалось
одно только желание, обычная пытливость познания объявлялась, таким образом,
вещью недозволенной. Кучмиенко проливал слезы над своим безрассудным
товарищем, призывал его покаяться, пока не поздно, признать свои ошибки,
вырваться из объятии лженауки.
готовишься стать ученым, то должен руководствоваться в жизни идеей
истинности, всякий раз проверяя ее и осуществляя, доискиваясь. Это требует
иногда почти нечеловеческих усилий, целой жизни, отречения от множества
приятных вещей, тяжелых испытаний, выдержать которые не всем удается.
Кучмиенко не выдержал испытаний, а может, он и не готовился к ним,
своевременно постигнув, что в житейском мире можно плавать без особых
усилий, исповедуя взгляды своего непосредственного начальника. Тогда и ты
без особых усилий становишься сильным только благодаря верности и
послушанию. Нет нужды ставить вопросы, нет выстраданных убеждений - одно
лицемерие.
Я к тебе не цепляюсь за то, что ты плохо учишься, собственно, совсем не
учишься, играешь в какую-то лотерею, ползешь от тройки к тройке...
заявлял Кучмиенко.
вообще, что ты считаешь жизнью?
требования государства, в котором ты живешь.
существуют для него и ради него. Человек для государства или государство для
человека? А человек - это сумма духовности. Поэтому меня прежде всего
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Шилова Юлия