местные горы находятся под властью сверхъестественных и враждебных людям
существ, затаивших, по-видимому, давнюю злобу против колонистов-голландцев.
В силу этого они с незапамятных времен находят особое удовольствие - так они
изливают желчь и удовлетворяют свои причуды - в том, чтобы потешаться над
голландскими шкиперами; они досаждают последним внезапными шквалами, дующими
в лоб ветрами, встречными течениями и препятствиями всякого рода, так что
голландец-мореплаватель издавна вынужден был проявлять исключительную
осторожность и предусмотрительность: бросать якорь с наступлением темноты,
спускать бизань-рею или даже весь парус, едва лишь над горами покажется
круглое облачко, - короче говоря, принимать столько предосторожностей, что
зачастую ему приходится тратить невероятное количество времени, чтобы с
величайшими трудностями подняться вверх по реке.
иное, как духи, вызванные в давние времена индейскими колдунами, решившими
отомстить чужеземцам, которые лишили их родины. Их чарам приписывают даже
неудачу, постигшую знаменитого Гендрика Гудзона во время его смелого
плавания вверх по реке в поисках северо-западного прохода; сам он считал,
что корабль его сел на камни, а на самом деле это было не чем иным, как
происками все тех же злонамеренных колдунов, не позволивших ему следовать по
правильному пути и проложить дорогу в Китай.
невероятные происшествия, имевшие место на этой реке, а также трудности, с
которыми сталкиваются плавающие по ней голландские шкиперы, находят
объяснение в старинной легенде о загадочном корабле, появляющемся в шторм у
мыса Пойнт-но-Пойнт {Point-no-point - тщетно, безуспешно (англ.).}.
недоумевающим взглядом и, наконец, задал ему вопрос: где же он жил и
воспитывался, что не осведомлен о столь значительном в истории края факте?
Он решил поэтому, дабы скоротать остаток этого вечера, изложить предание о
загадочном корабле - насколько это будет позволено ему памятью - в тех же
словах, в каких оно было записано мингером Селином, одним из ранних поэтов
провинции Новые Нидерланды. Он помешал угли в костре, который, как маленький
вулкан, извергнул из себя снопы искр, взвившихся между деревьями, устроился
поудобнее на своем корневище, откинул назад голову и, прикрыв на несколько
мгновений глаза, чтобы собраться с мыслями, принялся рассказывать следующую
легенду.
правил тогда Боутер ван Твиллер, по прозванию Глубокомысленный, - обитатели
Манхеттена были не на шутку встревожены страшной грозой с громом и молнией,
разразившейся знойным, душным днем в период летнего солнцестояния. Дождь лил
как из ведра; падая на землю, он рассыпался мелкими брызгами и стелился над
нею густой пеленой. Гром грохотал и прокатывался, казалось, над самыми
крышами; видно было, как у церкви святого Николая металась зигзагами молния;
трижды, но тщетно метила она поразить ее флюгер. Почти до самого основания
была разбита новая печная труба на доме Гаррета Хорна; Доффи Мидлербергер
при въезде в город свалился без чувств со своей плешивой кобылы. Словом,
пронеслась одна из тех редкостных гроз, которая на памяти весьма уважаемой
личности, встречавшейся в любом городе и именуемой "старейшим из
старожилов", случилась только однажды.
своих детей и искали убежища в погребах, предварительно повесив подкову на
железный стержень, поддерживающий полог каждой кровати, дабы он, избави
боже, не притянул как-нибудь молнии. Буря, наконец, стала стихать; грозные
раскаты сменились едва слышным глухим ворчанием далекого грома; лучи
садившегося за тучами солнца, прорываясь сквозь их бахрому, превращали
широкое лоно залива в ослепительно сверкающее море жидкого золота.
перелетало из уст в уста, с улицы на улицу и вскоре всполошило всю крошечную
столицу. Прибытие корабля в те далекие дни было для колонистов событием
величайшей важности. Он приносил вести из старого мира - страны, в которой
они родились и от которой были отрезаны просторами океана; прибывая только
раз в год, он привозил также изделия роскоши, наряды и даже предметы первой
необходимости. Почтенная голландская фру не могла сшить себе ни чепца, ни
нового платья до прибытия корабля; художник ожидал его, чтобы приобрести
принадлежности своего ремесла; бургомистр - чтоб обновить чубук и пополнить
запас голландской можжевеловой водки; школьник - чтоб купить волчок и шарики
для игры; землевладелец - чтоб обзавестись кирпичом, необходимым для
постройки нового дома; одним словом, все - богатый и бедный, старый и малый
- с нетерпением дожидались прибытия корабля. Это было воистину величайшим
событием в жизни достославного города Нового Амстердама, и в течение целого
года во всех разговорах только и слышалось - "корабль", "корабль",
"корабль".
батарее, дабы собственными глазами насладиться столь радостным и желанным
зрелищем. Корабля, правда, в это время еще не ждали, обычно он приходил
несколько позже, и это обстоятельство породило немало толков. Около батареи
кучками толпился народ. Тут можно было увидеть бургомистра, медлительного и
важного, но с величайшей готовностью делившегося своим мнением с кучкою
старух и мальчишек. Чуть поодаль собрались старые, бывалые моряки, некогда
рыбаки и матросы, слывшие в подобных случаях великими авторитетами; они
высказывали различные предположения, порождавшие горячие споры среди
окружающих их зевак. Однако человеком, на которого чаще всего устремлялись
взоры толпы и за каждым движением которого напряженно следили, был Ханс ван
Пельт, отставной капитан голландского флота и местный оракул во всем, что
касается моря. Он рассматривал судно в старинную, крытую просмоленным
брезентом зрительную трубу, мурлыкал под нос голландскую песенку и
отмалчивался. Впрочем, мурлыканье Ханса ван Пельта имело в глазах народа
значительно больший вес, чем многословные разглагольствования любого из
горожан.
пузатое судно голландской постройки, с высоко задранным носом и такой же
кормою и с флагом голландских национальных цветов. Вечернее солнце золотило
вздувшиеся паруса, корабль стремительно несся вперед по изборожденному
волнами морю. Часовой, сообщивший о приближении судна, заявил, что увидел
его лишь тогда, когда оно оказалось уже посередине залива, и что оно
предстало перед его глазами внезапно, точно вышло из черной грозовой тучи.
Присутствующие, выслушав рассказ часового, повернулись в сторону Ханса ван
Пельта в надежде узнать, что он думает по этому поводу, но он еще крепче
сжал губы и не проронил ни единого слова. Одни, глядя на него, стали
многозначительно пожимать плечами, тогда как другие - покачивать головой.
Корабль между тем успел миновать укрепления и вошел в устье Гудзона.
Притащили пушку, и так как гарнизон форта не был обучен артиллерийскому
делу, Ханс ван Пельт, правда не без труда, зарядил орудие и выпалил из него.
Ядро, казалось, пробило корабль насквозь и запрыгало по воде с
противоположного борта, но, несмотря на это, судно, по-видимому, не получило
никаких повреждений. Странно было и то, что, двигаясь против ветра и против
течения, корабль тем не менее поднимался вверх по реке на всех парусах.
Поэтому Ханс ван Пельт. считавший себя как бы капитаном порта, приказал
подать лодку и отправился догонять корабль, но после двух-трех часов
безуспешной погони он принужден был возвратиться назад.
сто - двести ярдов, но оно внезапно вырывалось вперед и через мгновение
опережало их на целую полумилю. Иные находили объяснение этому в том, что
гребцы в лодке Ханса ван Пельта были все люди тучные, страдающие одышкой, -
они то и дело бросали весла, чтобы перевести дыхание и поплевать на руки;
возможно однако, что это просто-напросто злостная клевета. Ханс ван Пельт,
впрочем, подходил к кораблю на достаточно близкое расстояние, чтобы
рассмотреть его одетую на староголландский лад команду и офицеров, на
которых были камзолы и шляпы с высокою тульей и перьями. На борту царила
мертвая тишина; люди были неподвижны, как статуи; казалось, корабль несся
вперед, предоставленный себе самому, Он по-прежнему продолжал подниматься
вверх по Гудзону и в последних лучах заходящего солнца становился все меньше
и меньше, пока, наконец, не исчез из виду, как белое облачко, растаявшее в
просторах летнего неба.
глубокомысленнейших раздумий, одолевавших его когда-либо за все время
многолетнего губернаторства. Он дрожал за безопасность недавно основанных
поселений, расположенных на Гудзоне; возможно, что это - корабль врага,
применивший военную хитрость и посланный для захвата голландских владений.
Губернатор неоднократно созывал состоявший при нем совет, дабы выслушать
соображения своих подчиненных. Он восседал на своем парадном кресле из
дерева, срубленного в священном лесу под Гаагою, и, затягиваясь из своего
жасминного чубука, слушал советников, распространявшихся о предмете, вовсе
им не известном. Впрочем, несмотря на все усилия мудрейших и старейших
голов, Боутер ван Твиллер по-прежнему продолжал пребывать в
глубокомысленнейшем раздумье и не принимал никаких решений.
возвратились, но не сообщили ничего нового - корабль нигде не приставал к
берегу, Дни шли за днями, недели за неделями - корабль не возвращался. Но
так как совет при губернаторе жаждал добыть хотя бы какие-нибудь известия,
они посыпались вскоре целыми ворохами. Почти все капитаны возвращавшиеся из
плаванья шлюпов в один голос докладывали, что им довелось видеть загадочный
корабль в различных местах на реке: то у Палисадов, то у Кротонова мыса, то
там, где Гудзон зажат между горными кряжами. Следует отметить, впрочем, что
Эриксон Стивен
Контровский Владимир
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Гюго Виктор