розвальнях всю жизнь.
дважды меня как безнадежного отгораживали от других больных ширмой. Синюха
- верный признак смерти - была у меня такая, что все доктора, кроме
одного, махнули рукой и только каждое утро спрашивали с удивлением:
открыл глаза и хотел вскочить с кровати, вообразив, что нахожусь в
детдоме... Чья-то рука удержала меня, чье-то лицо - забытое и
необыкновенно знакомое - приблизилось ко мне. Хотите верьте, хотите нет -
это был доктор Иван Иваныч.
Доктор. Вьюга!
льются прямо в рот. - Это я, доктор. Я - Санька. Помните, в деревне,
доктор? Мы прятали вас. Вы меня учили.
воздух.
же так? Ведь ты мог тогда только "ухо" сказать, да и то лаял. Научился, а?
Да еще в Москву перебрался? Да еще умирать вздумал?
вдруг закрыл мне рот ладонью, а другой рукой быстро достал платок и вытер
мне лицо и нос.
и немой. Черт тебя знает, ты уже столько раз умирал, что теперь
неизвестно: а вдруг скажешь лишнее слово - и готов. Поминайте, как звали.
Ничуть не бывало. Едва оправившись от испанки, я заболел менингитом. И
снова Иван Иваныч не согласился с тем, что моя карта бита.
делал глазами и руками. В конце концов я снова пришел в себя и, хотя долго
еще лежал с закаченными к небу глазами, однако был уже вне опасности.
опасности на всю жизнь остаться идиотом".
что стал как-то умнее, чем прежде, Так оно и было. Но болезнь тут ни при
чем.
время мы очень часто, чуть ли не через день, встречались с Иваном
Иванычем. Но от этих встреч было мало толку. А когда я стал поправляться,
он уже почти не бывал в больнице. Вскоре он уехал из Москвы. Куда и зачем
- об этом ниже.
любил бормотать стихи. И я слышал, как однажды, выслушав меня, он
пробормотал недовольным голосом:
глазами, хватал одного за рукав и, читая лекцию, то отпускал, то снова
хватал. Мы с ним вспомнили "старое время", и он удивился, что я еще помню,
как он делал из хлебного мякиша и еще из чего-то кошку в мышку, и кошка
ловила мышку и мяукала, как настоящая кошка.
сестрой всю зиму пекли картошку на палочках.
большевиков, он был сослан на каторгу, а потом на вечное поселение. Не
знаю, где он отбывал каторгу, а на поселении был где-то очень далеко, у
Баренцева моря.
чуть не замерз по дороге.
стетоскоп - он, оказывается, оставил нам с сестрой на память. Слово за
словом пришлось рассказать ему, когда и почему я удрал из детдома.
рот.
возразить, что совсем не редкая, но он снова сказал:
Taubheit. И ведь не мог сказать "мама". А теперь извольте-ка! Оратор!
которая заставила меня удрать из детдома, и даже, кажется, вообще
пропустил ее мимо ушей. Но я ошибся, потому что в один прекрасный день
двери нашей палаты открылись, сестра сказала:
причине он сначала говорил только о моем здоровье. Но когда все занялись
своими делами, он стал меня ругать. О, как он меня ругал! Как по писаному,
он рассказал мне все, что я о нем думал, и объявил, что я обязан был
явиться к нему и сказать: "Иван Павлыч, вы - подлец", если я думал, что он
подлец. А я этого не сделал, потому что я - типичный индивидуалист. Он
немного смягчился, когда, совершенно убитый, я спросил:
прощаясь, он крепко пожал мне руку и сказал, что еще зайдет.
чем попало. Я вспомнил Энск, Сковородникова, тетю Дашу и решил, что, как
только поправлюсь, напишу в Энск. Не вернулся ли Петька? О Петьке я думал
очень часто. Окна нашей палаты выходили в сад, и видны были вершины
деревьев, качавшиеся от ветра. По вечерам, когда все засыпали, я слышал,
как они шумят, и мне казалось, что Петька, так же как я, лежит где-то на
белой койке, думает, слушает, как шумят деревья. Где он теперь? Быть
может, Туркестан не понравился ему и он удрал куда-нибудь в Перу? Вдруг
Петька - в Перу? Как Васко Нуньес Бальбоа, он стоит на берегу Тихого
океана в латах, с мечом в руке. Едва ли. Но все-таки кто знает, где он
побывал, пока я, как пай-мальчик, жил в детском доме...
ежа. Он где-то достал ежа и построил ему целый дом под своей кроватью.
Зимой ежи спят, а этот почему-то не спал. Вообще это был удивительный еж.
Вальке нравилось даже, как еж чесался.
как собака.
спохватился и сказал, что Кораблев мне кланяется и на днях зайдет.
был уверен, что мне опять попадет. И не ошибся.
хотелось быть кем-нибудь вроде Васко Нуньес Бальбоа. Но Иван Павлыч с
такой уверенностью сказал: "Не выйдет", что я возмутился.
потому, что у тебя слабая воля.
что он сделает через час? Если бы у тебя была сильная воля, ты бы хорошо
учился. А ты учишься плохо.
белом свете! Вот ты говоришь: хочу быть художником. Для этого, милый друг,
Шилова Юлия
Андреев Николай
Конюшевский Владислав
Лондон Джек
Херберт Фрэнк
Беляев Александр