крышу гимназии. Крыша была мокрая от стаявшего снега, блестящая и скользкая.
оттуда радужно подмигнуло веселым гимназистам.
у родительского комитета.
государственными врагами и запрещал учителям заводить близкое знакомство с
ними. Для него родители учеников существовали лишь как адресаты записок с
напоминанием о взносе платы за ученье или с извещением о дурном поступке
сына. Всякое их вмешательство в дела гимназии казалось директору поруганием
гимназической святыни. Наверно, если бы это было в его власти, он выкинул бы
из ежедневной гимназической молитвы строчку: "Родителям на утешение".
родительского комитета. Председателем комитета был ветеринарный врач
Шалферов. В городе его звали скотским доктором.
директора, так удивился, что забыл пригласить его сесть. Он поспешно вытер
руку о зеленоватый, в неаппетитных пятнах халат и протянул ее директору.
Директор был франтом и чистюлей, а от докторовой руки пахло парным молоком,
конюшней и еще чем-то тошнотно-едким. Директора мутило, но с полной
готовностью, крепко пожал он протянутую руку.
бутылями, завядшими фикусами и горшками из-под герани. В углу, в ящике с
песком, копала яму кошка. Не сознавая того, что она является свидетельницей
исторических событий и великого падения директора, кошка отставила хвост и
вытянула его палкой.
униженно благодарил. Доктору было очень некогда. На дворе, заходясь в сиплом
реве, мычала корова. Корове надо было поставить клизму. Шалферов посоветовал
директору сходить еще к секретарю комитета.
к нему с просьбой. Совсем еще недавно отец подал прошение на свободную
вакансию гимназического врача. Директор тогда написал на прошении:
"Желателен врач неиудейского вероисповедания".
полоскал горло. Вода булькала и клокотала у него в горле. Казалось, что папа
закипел.
дну прозрачную кисею длинных хвостов. Одна рыбка, с мордой, похожей на шлем
летчика (так велики были ее глаза), подплыла к стеклу. Наглые рыбьи глаза в
упор рассматривали директора. Директор, вспомнив о своем обидном
гимназическом прозвище, с досадой отвернулся.
под уздцы большую и грустную деревянную лошадь, давно утратившую молодость и
хвост. Лошадь застряла в дверях и едва не сломалась окончательно. Тут Оська
увидел директора. Он остановился в раздумье, подошел поближе и спросил:
пахнет так. Да? Вы коров лечите, и кошек, и собак, и жеребенков - всех. Я
знаю... А мою лошадь вы вылечите? У ней в живо-то паровозик. Туда уехал, а
оттуда никак не выехи-вает...
ветеринар. Я директор. Директор гимназии.
есть директор? Я даже испугался. Леля говорит, вы строгий... Вас все, даже
учителя, боятся. А как вас зовут? Рыбий... нет, Рыбин... вспомнил!.. Воблый
Глаз?
зовут, мальчик?
умеешь читать? Да... ну, скажи... м... гм... вот... куда впадает Волга?
Знаешь?
отгадайте сами: если слон и вдруг на кита налезет, кто кого сборет?
Воблый Глаз - это по отчеству так? Или вас, когда вы маленький были, так
называли?
Македонского звали Буцефал.
Вошел папа.
сказал, изогнувшись, директор.
учительской было моряще жарко. В пустых, темных классах изредка потрескивали
парты. Громко тикали часы в вестибюле.
разрешите считать открытым. Прошу...
преподаватели. Поодаль, в углу стола, приткнулись Митька Ламберг и Шурка
Гвоздило. Маленький Шурка казался совсем оробевшим. Солидный Ламберг
крепился.
сморозит...
Выборный... тоже. Горлопан!
вас ничего не сладится. Резервуар. Адье.
Учительская погрузилась в темноту. Ламберг полез за спичками, но
спохватился, что у некурящего гимназиста не может быть спичек.. Сторож
Мокеич принес похожую на парашют лампу с круглым зеленым абажуром. Лампу
повесили над столом. Она качалась. Тени шатались, и косы сидящих то
вырастали, то укорачивались.
борода хитро юлила над столом. Борода была похожа на жало.
заправил перстами за ухо волосы и внимал. Акцизный строго протер очки, будто
собирался разглядеть в них каждое слово инспектора. Лавочник глубокомысленно
загибал пухлые пальцы в такт инспекторским словам.
кажу, трошки неладно. Негоже так. Допрежь у округа спросить треба... А
Ювенал Богданович сполнял закон форменно. Мы бачили, шо при ем порядок был
самостоятельный. Так нехай вин и остается. Сдается мне, шо так
катье-горически и буде. Та и время дюже кипятливое, як огнем полыхае.
Шкодить хлопцы зачнут. Так я кажу чи ни?
сыновей. Распустятся - попробуй тогда справься с этой бандой голубятников,
свистунов, головорезов и двоечников.
С надеждой взглянули на побледневшее лицо любимого учителя Ламберг и Шурка.
Горячо заговорил Никита Павлович, и каждая его фраза была страницей в
неписаном кондуите самого Рыбьего Глаза.
Вы - родители! Ваши дети, сыновья ваши, пришли сюда, в эти опостылевшие нам
стены, получить образование, воспитание. А что они могли получить здесь?
Что, я вас спрашиваю, могли получить здесь они, дети... когда мы, педагоги,
взрослые, задыхались? Нечем дышать было. Позор! Казарма! Вышитый ворот
рубахи - восемь часов без обеда... Фуражку снял не за козырек - выговор.
Боже мой!.. Теперь, когда во всей России стал чище воз-дух, мы тут у себя...
форточку открыть боимся, чтоб проветрить!..
учительской. Очень тихо стало в комнате.
Директор был зелен от абажура и злости. Он оправдывался.
составы, которые он водил. Машинист грохнул кулаком по столу:
А от господина директора мы ни черта хорошего, кроме плохого, не видели. Да
Нортон Андрэ
Конюшевский Владислав
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей
Куликов Роман